– Да. Только она потребовала, чтобы никто об этом не знал. Она была странная… и муж у нее был странный.
– В каком смысле?
– Ну… я его видела только один раз. Взгляд у него тяжелый… Мари мне призналась, что боится его.
– Зачем же было за такого замуж выходить? – не выдержал Горский.
Ему вспомнилась Алена, их вечные скандалы, отчуждение и ненависть. Как получилось, что он на ней женился? Еще спрашивает про эту Мари! Как будто сам не переживал ничего подобного…
– До брака он казался ей другим, – объяснила Лили. – Добрым и вполне милым человеком. А потом…
– Превратился в монстра?
– Прекрати, Серж! Ты же сам спрашиваешь!
– Прости, – спохватился он, испугавшись, что Лили больше ничего не расскажет.
Она могла уходить в себя и не разговаривать сутками. Когда женщина недостаточно умна, гораздо лучше, чтобы она молчала. Но в данный момент Горскому было нужно как раз обратное.
– Муж Мари был таким страшным, что она не выдержала и бросила его… Так?
– Не так! – возразила Лили. – Это он ее бросил. Пропал в один прекрасный день, и все.
– Пропал?
– Как сквозь землю провалился. Мари его искала… ведь она жила в его доме. Там все было его… Мари не знала, как поступить с имуществом. Заявила в полицию о пропаже супруга. Его искали… только безрезультатно. Тогда Мари кое-что потихоньку начала продавать: ей понадобились деньги на жизнь…
– А почему она уехала? – поинтересовался Сергей. – Сама отправилась на поиски?
– Не думаю, – покачала головой Лили. – Наверное, просто боялась жить одна в доме. Я как-то была у нее в гостях… один раз. Жуткий дом. Больше двух дней я там не выдержала. Темно, мрачно… какие-то узкие переходы… и стоит на отшибе. Это бывший замок, каких полно, – полуразрушенный, заброшенный. Ален отремонтировал только часть, а остальное так и лежит в развалинах. Отвратительное место и гадкий дом! Бедная Мари! Удивляюсь, как у нее хватило сил прожить там почти год…
– Ее мужа звали Ален?
– Да…
Лили встала и подошла к этажерке, которая едва не валилась от количества нагроможденных на нее вещей.
– Вот, смотри! – Она протянула Горскому фотографию в деревянной рамке. – Это Мари. Красивая, правда?
На фото две девушки в кимоно сидели в позе лотоса. В одной Сергей сразу узнал Лили, а другая… Стройная, уверенная в себе блондинка с развитыми мышцами и выразительным лицом. Такую испугать не просто.
– Мы медитируем! – с притворным вздохом объяснила Лили. – Когда ты меня бросил, я жутко страдала… Пришлось заняться йогой. Мари тоже нуждалась в успокоении. Это Франсуа нас сфотографировал.
Лили прикусила язык, но было поздно. Она поняла, что проговорилась.
– Франсуа? Кто это? Новый поклонник?
– Мой жених! – вызывающе сказала Лили.
Все равно Сержа ей уже не видать как своих ушей. Ничего не поделаешь! Эту игру она проиграла.
Горский хотел продолжить расспросы, но… увидел на фотографии нечто такое, что не сразу бросилось в глаза.
– Лили, давай выпьем, за встречу!
Она, пораженная, уставилась на него. Вот так Серж! Где его ревность? Мстительность? Желание взять реванш? Она-то думала, что он устроит ей сцену, а он… Выпьем! Все-таки он сильно изменился.
– Ладно, пойду принесу вина…
– Да. И захвати сыр. У тебя есть?
– Конечно…
Лили отправилась в кухню, а Горский тем временем поспешно вытащил фотографию из рамочки и спрятал в карман. Рамочку он, ступая на цыпочках, положил обратно на этажерку, засунув между книгами. Лили с ее рассеянностью не скоро обнаружит пропажу.
Она принесла бутылку бордо с терпким ароматом зрелого винограда. Закусывали холодным мясом, оливками и сыром.
Лили быстро опьянела и смеялась, прижимаясь плечом к Горскому. Тот не отстранялся.
Он ушел, когда за окнами начало смеркаться, а Лили уснула. Снег укрывал бульвары и крыши домов, наряжал деревья в причудливые белые одежды. Сергей поднял воротник, ожидая такси; его знобило…
Дома он первым делом достал из кармана фото – на заднем плане, неприметная, стояла фигурка Будды. Слишком знакомая.
Когда Лили была уже совсем пьяна, он спросил, что за статуэтка на снимке.
«Ах, это… – Она икнула и захихикала. – Ой, извини. Это Мари приносила с собой. Талисман! Может, останешься на ночь? Смотри, какой снег идет… Ты можешь за… мерзнуть…»
«В другой раз».
Глаза Лили сами собой закрывались.
Сергею не терпелось остаться одному, рассмотреть как следует фото: загадочную Мари, фигурку восточного божка… Он уложил Лили на диван, укрыл пледом.
«Я немножко подремлю… – пробормотала она. – Совсем капельку…»
«В первый же день такая удача!» – ликовал Горский. А ведь он еще даже не проверил адрес Ерофеева…
* * *
Валерия с трудом сдерживала слезы. Ах, какая тоска эти зимы! Беспробудность, беспросветность… Только снег и снег, всюду один снег…
– Никита! – позвала она раздраженно. – Ты где?
В доме было прохладно. Кафельная печь остыла за ночь, в комнатах стоял слабый запах перегоревших дров. Бабушка и мама Никиты уехали в Смоленск, к родственникам. Без них было скучно и тревожно.
Валерия накинула на плечи теплую шаль и спустилась на первый этаж. Дверь на веранду оказалась открыта, в большие окна смотрел белый от снега сад. На небе в красноватой дымке вставало солнце.
Никита вошел, неся огромную охапку дров. Валерию обдало холодным воздухом и запахом стружки.
– Ты уже проснулась? Иди в гостиную, сейчас я растоплю печь и камин.
– Я хочу в Москву, домой. Если бы ты знал, как мне надоели завывания метели по ночам! Как мне наскучила эта белая равнина за садом, этот черный лес…
– Что с тобой? Плохо спала?
Никита старался не обращать внимания на ее плаксиво-капризный тон, раздраженные нотки в голосе. Он был уверен, что в Москву им пока возвращаться нельзя. Но Валерия, похоже, не хочет больше ждать. Ее что-то угнетает. Она становится нервной и недовольной, по ночам бродит по комнате или подолгу сидит у затухающей печи, о чем-то думает…
Никита изменил свой образ жизни и теперь старался работать по ночам, когда Валерии удавалось уснуть, а днем проводил время с ней, не давая окончательно впасть в тяжелую хандру. У нее опять начался кашель и на глазах все чаще без всякой причины появлялись слезы.
Он положил дрова в камин, разжег огонь. Валерия уселась в мягкое кресло. Она куталась в шаль и плед и все равно мерзла.
– Посиди тут, – сказал Никита, целуя ее висок, на котором билась голубая жилка. – А я пойду приготовлю нам поесть.
На кухне он немного успокоился, выбирая между ветчиной и свежим мясом. Пожалуй, лучше приготовить мясо с сыром и томатом, как любит жена.
По дому распространился запах специй и кофе. Никита положил в тостер кусочки белого хлеба и задумался. Ему не нравилось состояние Валерии – вялость, сменяющаяся вспышками негодования по любому поводу, отсутствие аппетита, скука. Только в постели, во время любовных ласк, ему еще удавалось пробудить ее к жизни.
За завтраком позвонил из Москвы Сиур, но ничего существенного не сообщил.
Горский улетел во Францию, но от него пока никаких вестей. Вадим куда-то пропал… Все остановилось, замерло, словно в преддверии какого-то значительного, важного события, которое должно было разрешить их судьбы.
Валерия вяло ковыряла вилкой мясо, но все-таки ела. Никита был рад и этому. Вчера она ни кусочка не проглотила, как он ни уговаривал. Сухое вино кружило голову.
– Тебе еще налить?
Она кивнула. Негромко потрескивали дрова. От камина шел жар, но Валерия не отодвигалась. Никита снял свитер. В дымоходе гудело, снова поднимался ветер.
– К вечеру будет метель, – сказала Валерия. – Опять метель! Какая тоска… Никита!
– Да?
– Принеси мне зеркало из спальни, не хочется подниматься наверх.
Он легко поднялся на второй этаж. Приятно было ощущать силу молодого здорового тела; десятилетия неподвижности казались дурным сном. Инвалидное кресло стояло в углу коридора, у его рабочего кабинета, как дань прошлому. Отчасти Никита был благодарен своей болезни – если бы не вынужденный домашний плен, он не нашел бы столько времени для внутреннего созерцания и познания себя.
Никита открыл дверь в спальню, взял с туалетного столика любимое зеркало Валерии и быстро спустился в гостиную.
– Спасибо.
Жена принялась разглядывать себя – тени под глазами, бледные щеки, губы без помады. Она обладала той особой женской красотой, которой все нипочем: никакие страдания, болезни, отсутствие макияжа и прически – ничто не могло ее испортить.
– Я отнесу посуду в кухню, – сказал Никита, собирая тарелки. – Хочешь еще кофе?
Валерия отказалась, увлеченная своим лицом в зеркале. Румянец исчез, но черты оставались необыкновенно привлекательными. Ей показалось, что из темной глубины зеркала за ее отражением появилось нечто жуткое…
Никита принялся мыть посуду, когда услышал ее крик. Влетев в комнату, он увидел вытекающую из рамки ртутную массу зеркала и оцепеневшую от ужаса Валерию, белую, как снег за окнами.
– Ты поставила его слишком близко к огню, – сказал он, обнимая ее за плечи.
Валерия не поверила. Она просто его не слышала. Ей казалось, что из пустой рамки на нее смотрит другая женщина, очень похожая на нее, – смотрит долго, неотрывно и страшно – в глубине ее зрачков зарождается гибель Валерии. Губы женщины едва заметно кривятся в зловещей улыбке, а на лбу качается и нестерпимо сверкает золотая подвеска, на которой выбит Знак Рока…
– Валерия!
Голос Никиты вывел ее из столбняка, и она снова закричала, не в силах оторваться от страшного видения.
– Что с тобой?
– Там, там… – Она показывала рукой на зеркало, вернее, на позолоченную рамку, оставшуюся от него. – Там… та женщина и… Знак… – Ей едва удалось выдавить это, как сильный приступ кашля потряс все ее тело.
Никита ничего не видел, кроме расплавленного от жара стекла. На каминной доске стояли сухие веточки можжевельника. Словно в бреду, он увидел, как они занялись ярким, сверкающим пламенем…
Глава 4
Горские обрадовались приезду сына. Они могли не видеться месяцами, ничего не знать друг о друге. Отчаявшись увидеть Сергея, родители сами звонили ему, но чаще всего им приходилось общаться с автоответчиком.
В этот раз им удалось встретиться. Отец приболел, и мать осталась дома, чтобы присматривать за ним. В кои-то веки она смогла поговорить с сыном.
– Боже мой, Серж! – говорила мама, сдерживая слезы. – Мы почти забыли, как ты выглядишь. Расскажи, как живешь. У тебя уже есть девушка? Ты никого не нашел себе там, в Харькове? Как Москва?
– В Москве мороз, – отвечал он. – По ночам наметает сугробы по колено. Деревья все белые, под ногами скрипит снег…
Он понимал: мама искренне хочет, чтобы он наконец «устроил свою жизнь», остепенился. Она втайне надеялась, что сын женится на русской. Француженки были хороши для развлечений, но для семьи…
– Я был женат, мама, – признался Сергей, вспомнив вдруг, что он даже не пригласил родителей на свою свадьбу.
Уехав из Парижа на выставку Корнилина, он словно провалился в глубокий омут, и весь остальной мир перестал существовать. Неодолимое наваждение окутало его плотной пеленой, лишив возможности не только правильно действовать, но и здраво мыслить. Теперь он чувствовал, как медленно поднимается из мутной глубины на поверхность, до которой все еще не близко.
– Что?
У матери пересохло в горле. Она не ослышалась? Серж сказал что-то о женитьбе? Был женат?..
– Я был женат, мама, – повторил Горский.
– Был? – переспросила она. – Ты что, развелся? Так быстро?
– Нет…
– Серж, я ничего не понимаю! Говори толком!
– Моя жена… Она умерла…
Мадам Горская схватилась за сердце.
– Ты шутишь? – спросила она на всякий случай, осознавая, что на этот раз сын говорит правду. – Отчего? Что случилось? О, Серж! Как же так…
Посвящать родителей в подробности он не собирался, но они не могут оставаться в полном неведении.
Мать была напугана услышанным, растеряна и совершенно забыла сообщить сыну о выставке работ Артура Корнилина в галерее месье Дюшана, о статье в журнале «Искусство», которая наделала столько шума… Она села и опустила руки на колени.
– Где отец? – спросил Горский.
– Уснул у себя в комнате. Принял таблетку и снотворное… У него давление подскочило. Я закрыла дверь, чтобы мы его не разбудили. Поговорим сначала вдвоем.
Сергей покорно кивнул. Над столом висел оранжевый абажур, в гостиной пахло корицей и ландышевыми каплями.
– Сделать тебе чай?
– Лучше принеси коньяк, мама…
Она молча вышла и вернулась с бутылкой коньяка и двумя бокалами.
Как и предполагал Горский, беседа длилась почти до утра, пока за окнами не проступил хмурый рассвет. Всю ночь, шурша по стеклам, шел мокрый снег.
– Ужасная погода… – вздохнула мама.
История, рассказанная сыном, показалась ей страшной нелепостью. Нужно время, чтобы принять ее, смириться и решить, как жить дальше. Собственно, смерть ее невестки Алены, которую она в глаза не видела, произвела на нее впечатление постольку, поскольку это касалось Сергея. Жалко девочку, но… ничего исправить нельзя.
– Ты правильно сделал, что приехал, – сказала она. – Поработаешь, отвлечешься… Тираж твоего журнала растет, и прибыли тоже. Ты уже был в редакции?
– Не успел еще…
– Ты помнишь Нину, жену художника Корнилина? – вдруг спросила мама. – Это благодаря ей ты заработал кучу денег!
– Нина Корнилина здесь? – опешил Сергей.
– Да, и она написала потрясающую статью об Артуре! Привезла с собой его дневники… Разве тебе не выслали на дом экземпляры журнала?
Сергей вспомнил разноцветную стопку журналов на столике в своей квартире, до которой у него так и не дошли руки.
– Подожди-ка, мам… Я ничего не могу понять. Какая статья, какие дневники? Артур погиб, Нина пропала… Она уехала из Харькова, не оставив адреса.
– Нину пригласил во Францию месье Дюшан, насколько мне известно. Мы виделись на выставке, – ответила она, с тревогой глядя на сына. – Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь?
– У меня в голове все перемешалось. Расскажи мне о Нине…
* * *
За ночь намело столько снега, что Сиур едва смог выехать. Скованный холодом город был девственно бел и безлюден…
Зато в офисе было тепло. Влад сидел перед экраном монитора и занимался видеонаблюдением.
– Как раньше народ без видеокамер обходился?
– Нормально обходился, – ответил Сиур. – Кофе будешь?
Влад кивнул. Что бы ни случилось, аппетит у него оставался прекрасный.
– Горский не звонит… Не нравится мне это! Как он там?
– Позвонит, куда денется?
– Я сегодня связывался с Никитой, у него вроде все в порядке, – доложил Влад.
– Что значит «вроде»?
– Валерия немного хандрит. Кашель, страхи. С зеркалом что-то случилось… расплавилось…
– Не понял?
В воображении Сиура сразу возникла картина Корнилина «Натюрморт с зеркалом», с которой, собственно, и началось их более близкое знакомство с Никитой и Валерией. Вспомнился их подмосковный дом, старый сад, лес вдали…
– У них там чуть пожар не случился, – продолжал Влад. – Слава богу, все обошлось.
– Это какой должен был быть огонь, чтобы зеркало расплавилось?
Ему стало не по себе. Кажется, затишье подошло к концу. Но ведь им самим надоели бездействие и неизвестность! Почему же теперь неприятный холодок подступает к сердцу?
– Ты мне еще не рассказал о Лиде…
– В деревне, кажется, все нормально, – неуверенно пробормотал Влад. – Мне голос ее показался странным, а так… ничего.
Мобильной связи в деревне не было, и Лиде пришлось идти на почту. Голос девушки в трубке казался тихим и невероятно далеким…
Лиде тоже было плохо слышно, и приходилось то и дело переспрашивать. Ну что тут особенного скажешь? Все хорошо… Все здоровы… Дед Илья уже ходит в лес со своим ружьем, Иван лежит на печи и составляет план поиска сокровищ, баба Надя печет пироги и всех держит в строгости. Элина понемногу оживает… Никто чужой в лесном доме не появлялся. Вокруг тихо, дороги занесло снегом…
Но кое-что Лида утаила. В сердце ее после отъезда Сергея поселилась тоска. Откуда ни возьмись явились страшные мысли. А что, если он забыл ее? Встретил там, за границей, свою тощую Лили, и… поминай как звали. По ночам ей стала сниться Алена, иссиня-бледная, с запавшими глазами…