Но так дела не делаются и жизнь не устраивается. И я не понимаю, что ты имеешь против. Она очень милая девушка. Она год прожила ТАМ (несомненные заглавные буквы в сочетании с выпученными глазами служили обозначением Израиля), но вернулась. Бедная девочка, конечно, там было одиноко и тоскливо – семья у нее здесь. И с работой там все оказалось не так просто, хотя она свободно говорит на иврите, а уж английский знает почти в совершенстве…
– Почему же такое совершенство не нашло работу? Оказалось, что там богатые мужья под ногами не валяются, и она вернулась домой, чтобы папа с мамой выдали ее замуж здесь?
– Фу, Марк! Как не стыдно! Она милая девушка и замуж собирается только по любви. – Тетушка закатила глаза к потолку. – А с работой там действительно нелегко. Почему ты такой злой сегодня? Ты должен радоваться, что не успел совершить глупость и жениться на этой мымре.
Всем девушкам Марка тетушка давала нелестные прозвища. Марину она сразу окрестила мымрой. Не знаю почему. В моем представлении мымра – это нечто худое, коротко стриженное, с тонкими губами и пронзительным голосом.
Ничто в Марине не отвечало этому образу. Наоборот. Про себя Марк называл ее тургеневской девушкой (поначалу). Невысокая, хорошо сложенная, но отнюдь не худая. А Марк, несмотря на нынешнюю моду на угловатых девиц, придерживался своих взглядов: когда ты гладишь женское тело, рука не должна натыкаться на кости. Посмотрите на полотна великих живописцев. Рубенса вспоминать не будем – это уже другая крайность. Все классики понимали, что женское тело должно иметь округлости, которые радуют глаз (а потом и руки и…). Да, так вот о Марине. С фигурой было все в порядке. А еще она обладала голубыми, широко расставленными глазами, чуть вздернутым носом, пухлыми губами и толстой косой. Боже мой, в сочетании с платком, накинутым на плечи, и неторопливым провинциальным говором это создавало чудесный образ девушки из романа какого-нибудь русского классика.
Марк увидел ее в гостинице, где она работала администратором. В эту зиму в Ярославле проходил съезд стоматологов. Было даже несколько иностранных врачей. Видимо, иностранные участники и настояли, чтобы мероприятие прошло где-нибудь в провинции. Они у себя таким образом освежают провинциальную медицину. Нашу надо было не освежать, а реанимировать. А лучше «разрушить до основанья, а затем»… Впрочем, что ни делается, все к лучшему. Местная администрация, опасаясь международного позора и санкций из Москвы, спешно закупила кой-какую новую технику и материалы, а также распорядилась покрасить стены и починить водопровод в городской стоматологической поликлинике. Жалко, что врачей новых купить было нельзя, потому что старые явно не знали, что делать с новым оборудованием.
Этот неловкий момент, так же как и ряд других – особенности питания и проживания в местных гостиницах, например, – принимающая сторона старалась компенсировать демонстрацией традиционного русского гостеприимства, как то: гулянки до утра с немереным количеством местной выпивки и коллективами народной самодеятельности, катание на санях и т. д.
Глава 2
Так вот, Мариночка работала администратором в местном гадючнике, то бишь гостинице. То есть она сидела за стеклянной перегородкой и большую часть дня читала книжку. Когда к ней обращались иностранцы на непонятном ей английском или русские с непонятными ей претензиями – человеку, который всю жизнь прожил в Ярославле, очень трудно объяснить, что простыни в гостинице не должны быть дырявые, – так вот и в том и в другом случае она совершенно очаровательно краснела, заливаясь девичьим румянцем по самую нежную шейку. А может, и ниже. Короче, на следующий после конференции уик-энд впечатлительный Марк опять нарисовался в Ярославле. Марина сидела на том же месте в том же пуховом платке и читала. Она, кажется, не удивилась его появлению. Молодой человек понес какую-то чушь: что ему якобы нужен отдых, что в Москве ужасно, грязно, шумно, а здесь в тиши он сможет насладиться покоем. Мариночка согласилась, что у них тут очень тихо и спокойно. И что по городу лучше гулять с человеком, который его хорошо знает. Да, она сможет освободиться через час-полтора.
Марк был в полном восторге. Ему даже в голову не пришло удивиться, как это она смогла за час найти себе замену. Да и в следующие дни она всегда оказывалась свободной, как только он появлялся на горизонте. Это была тихая гавань, о которой мечтает любой усталый путник. Маленький городок, старинная архитектура, неторопливые прохожие, размеренная жизнь. Должно быть, свою роль сыграл и разительный контраст с предыдущей подружкой: Лиля не могла дня прожить без гостей, магазинов, ночных клубов и т. д. Она была шикарной женщиной – но Марк понял, что такая шумная жизнь не для него.
И теперь он наслаждался, отдыхал душой и телом во время неспешных прогулок и спокойных бесед. Во многих областях Марина была наивна, и образование ее носило скорее поверхностный характер, но даже самые банальные суждения об архитектуре Ярославля или о политической ситуации в стране казались мужчине милыми и свежими, так как сопровождались ясным взглядом голубых глаз и исходили из этих прелестных губ – прошу заметить, не тронутых косметикой!
Они обошли весь город. Его историческую часть Марк теперь знал не хуже своей гостиной. А уж легенду о храбром и славном князе Ярославе, сыне Владимира Красно Солнышко, мог изложить с такими подробностями, которые не снились самому подкованному гиду. Проплывал как-то Ярослав – тогда еще не названный Мудрым, но, несомненно, мужик с потенциалом – по Волге и решил сделать привал на приглянувшемся бережке. Сказано – сделано. Дружина раскинула скатерть-самобранку и неплохо подзаправилась. А потом Ярослав взял да и нарвался в кустах на медведя. Князь небось пошел отлить, а мишка там малину ел. Короче, схватил Ярослав секиру и порубил ни в чем не повинное животное. Что значит древние люди – ни тебе Гринписа, ни егерей, ни штрафов. Завалил медведя – и строгай с него вырезку, ты же еще и герой. А потом решил Ярослав основать на этом месте город. Должно быть, к тому моменту, как они медвежатину доели, уходить уже никуда не хотелось. И теперь этот мишка, который встретился мужику в столь недобрый для себя час, широко представлен на всех предметах туристского охмурения: кружках, тарелках, картинах и картинках, шкатулках, вазах и прочем барахле. Марк даже подумывал совершить экскурсию в находящийся на Волге же матушке городок Мышкин. Уже хотелось как-то разнообразить свои зоологические познания. Говорят, там есть презабавный музей и все кругом – сплошь в мышках. Но Марина почему-то ехать не захотела. Отказ был мотивирован слабовато: что-то по поводу работы и «что там делать-то – деревня и деревня». Этакий снобизм городского жителя, немало Марка позабавивший. Но раз девушка не хочет – он остался верным паладином и мышек так и не увидел.
Вообще, этот роман развивался неторопливо и патриархально – должно быть, сказывалась местная атмосфера. Будь они в Москве, на Марковой, так сказать, территории, он, скорее всего, давно затащил бы Мариночку в постель. Но тут такой возможности не было. Дома непрерывно находился кто-нибудь из родственников, а гостиница была полна знакомыми, которые провожали их любопытными взглядами. Поэтому они только целовались по углам, словно подростки. Губы у нее были мягкие, теплые, податливые. Она прижималась к мужчине жарким телом, и Марк чувствовал, что еще немного – и он сойдет с ума от нереализованного желания. Честно, хотел сказать – неутоленного, но как-то это… Не соответствует прагматичному подходу нашего века. Это раньше желания утоляли. А теперь мы их реализовываем. А если не реализовываем с непосредственным объектом, то потом… Ну, сами знаете, взрослые небось.
Теперь, по мере возможности остудив голову и занявшись анализом собственных глупостей, Марк решил, что сгорел именно из-за Мариночкиной простоты и первозданности. Она вся была дитя… чего? Не то чтобы природы… И не то чтобы народа… Некоей среды… О, вспомнил! Она мещаночка. Точно: не слишком умная, без маникюра и косметики, достаточно хитрая, чтобы угадывать желания и разжигать интерес в мужчине. Это был такой разительный контраст с его предыдущей пассией Лилей. Вот уж кого можно назвать конечным продуктом урбанистической цивилизации. Девушка передвигалась только на машине, ела исключительно экзотические продукты или полуфабрикаты из упаковок. Готовила в микроволновке. Какого цвета были волосы Лили первоначально, никто из общих знакомых не знал, – на момент романа со стоматологом в ее шевелюре преобладали розовые тона. Настоящая жизнь начиналась тогда, когда закрывались двери офисов и открывались совсем другие. Нет, тихие вечера – это было возможно, но только если Лиля заболевала. Все остальное время она порхала из одного развлекательного заведения в другое. И совершенно все равно – было ли это шоу с мужским стриптизом или с женским. Закрытый чопорный клуб или «Стар-Гэлекси»[1] – только там, среди шума и суеты, девушка чувствовала себя счастливой, словно дорогая электронная игрушка, подключенная к сети и питающая свою жизненную энергию шумом, блеском, светом многочисленных лампочек.
Нет, сначала Марку тоже показалось забавным осваивать новые места и какие-то странные понятия типа чил-аут[2] и драйв, переходить от смокинга к рваным джинсам и обтягивающей майке. Сегодня торчим в подвале, где на полу валяются шприцы и упаковки от «колес», и слушаем диджея с каким-то безумно-бессмысленным именем, чтобы завтра идти на выступление шотландского фольклорного ансамбля, а послезавтра надо успеть на презентацию помпезного бутика, открытого родной российской знаменитостью. Там преобладают всякие странные личности типа очень одинаковых и, как правило, скудно одетых девушек и мужчин, которые уже научились при людях не складывать пальцы веером, но сохранили тяжелое выражение лица и «конкретное» отношение к окружающим. Мелькали лица, клубы, меню, рейв сменялся хип-хопом, и Марк стал уставать. На его вопли: зачем? – Лиля пожимала плечами – все идут. Он пытался объяснить девушке, что развлечения надо дозировать, но потом понял, что для Лили это не способ проведения досуга, а образ жизни. И сошел с дистанции. Душа взалкала покоя. Надо полагать, это и занесло молодого человека в провинцию.
Однако, как ни был мил городок Ярославль, его удаленность и вечное – кладбищенское – спокойствие начинало действовать на нервы. Неопрятность и хамство – прелестные реликты советских времен, более или менее залакированные в Москве, – здесь сохранились в своем первозданном виде. Кроме того, комфорт разлагает. К хорошему быстро привыкаешь. У Марка имелась удобная квартира с нормальной кроватью, и после ночи, проведенной на гостиничном шишковатом матрасе, он просыпался в крайне дурном расположении духа. Дальше все становилось еще хуже – стоило зажечь свет в ванной, как тараканы прыскали в стороны. Горничная, воодушевленная приличными чаевыми, убирала номер на совесть. Но унитаз, который подлежал списанию еще при Горбачеве, если не раньше, она заменить не могла, и он периодически тек. Уж про еду не стоит и говорить. В ресторане при гостинице готовили сносно, но многое зависит от качества продуктов, а оно по большей части было так себе. Короче, щенячьего энтузиазма хватило на две недели – прошу заметить, взятых за свой счет. Потом даже любвеобильный стоматолог начал уставать.
И, словно почувствовав перемену в его настроении, Марина вдруг засобиралась в Москву. Оказалось, что там есть подруга, которая очень скучает, а еще масса вещей, которых тут, «в нашем захолустье», не купишь. И вообще, «знаете, Марк (она говорила ему «вы» до самого разрыва – он так и не смог понять, то ли это была своеобразная провинциальная куртуазность, то ли так она сохраняла дистанцию для самой себя), Москва – это не просто город. Да-да, не смейтесь. Это центр. Там столько всего, столько…» Все, он сгорел. Голубые глаза были широко распахнуты, кулачки прижаты к груди (молодой человек на тот момент уже готов был отдать все, что угодно, чтобы прижаться вместо кулачков). Итак, он предложил захватить ее с собой в Москву, проследить, чтобы она сняла номер в приличной гостинице, а потом и подыскать недорогое, но приличное жилье. Все это Марк уже лепетал Мариночкиной маме, пока девушка шустренько собирала сумку. Мама – полная женщина с невыразительным лицом – доверчиво кивала.
Конечно, он привез девушку к себе – надо ведь позвонить в гостиницы и узнать, где есть номера. Да и вообще, поздно уже… Короче, она так и осталась жить в его квартире. Да, вы будете смеяться, но Марк испытал и разочарование, и облегчение одновременно. Почему-то он ожидал, что она окажется девушкой. Ничего подобного. В ответ на деликатный вопрос Марина рассказала не слишком внятную, но, несомненно, трогательную историю о мальчике, с которым они дружили со школы, а потом он ушел в армию, и она не смогла отказать… Короче, Марк решил, что она все это придумала. Но тогда это было не важно. Он получил то, что хотел, и был вполне доволен, обучая неискушенную Мариночку тонкостям и премудростям постельных игр. Марк устроил ее на работу – девушкой на телефоне к своему приятелю, у которого есть свой стоматологический кабинет. Вечером они обычно куда-нибудь ходили: в гости, хотя она не очень любила компании, в кино, правда, она предпочитала видео, в театр, но там ей было скучно.
И Марк вдруг почувствовал, что ему тоже становится скучно. Он словно привез с собой ярославскую тишину. Как только он входил в квартиру, сразу оказывался там, где ничего не происходит. Жизнь была снаружи. Дома тихонько бубнил телевизор. Мариночка сидела в уголке дивана поджав ноги, широко открытыми глазами глядя на экран. Она смотрела все подряд, ни к чему не проникаясь интересом. Нет, она не была ни лентяйкой, ни грязнулей – убирала квартиру и готовила еду очень исправно. Но обед – все же недостаточное основание для семейной жизни. Думаю, Мариночка заметила некую перемену в отношении к ней, то, что мужчина стал тяготиться ее обществом. Потому что вдруг объявила, что беременна. И сразу же, что первый аборт – это безумие, так как «потом уже не родишь никогда». Конечно, в первом аборте ничего хорошего нет, хотя при наличии знающего врача все не так страшно. Но нет так нет. Кажется, Марк даже обрадовался. И стал говорить, чтобы она не расстраивалась, что мы поженимся, и как все будет здорово. Но Марина молчала. Недели две. А потом сказала, что замуж не хочет, а хочет, чтобы он купил ей квартиру. Честно, Марк не понял. Любая нормальная беременная девушка, с его точки зрения, должна хотеть замуж. Но она только отмалчивалась на все глупые вопросы: почему? Как так? Вы себе представьте: мужик мечется по квартире, выжимая сок из яблок и морковки, и пытается добиться ответа: почему? «Почему ты не хочешь за меня замуж? Ты меня не любишь?» В ответ молчание и бескрайний, бесконечный, как российские просторы, взгляд голубых глаз. Он садился рядом, брал ее руки в свои и, заглядывая в голубые омуты, вопрошал:
– Скажи мне: почему мы не можем пожениться? Я дам тебе и ребенку все…
Мариночка начинала потихоньку хлюпать носом, и Марк моментально отставал – он совершенно не выносил женских слез.
Тогда он разозлился и сказал:
– Раз нет – делай, как хочешь, но жить мой ребенок будет здесь, со мной.