Опустошив обойму, Лешка рванул из-за пояса гранату. Немецкую «колотушку». Шипя и матерясь, он долго пытался свинтить с деревянной рукоятки колпачок. В конце концов ему это удалось – дернул шнур, и граната полетела в заросли, из которых сверкали вспышки выстрелов. Грохнуло. Судя по звукам, на одну винтовку у противника стало меньше. Зато пулемет стал посылать в нашу сторону очереди длиннее.
Тут ударник моего карабина сухо щелкнул. Я отвел затвор и вытащил из кармана новую обойму. Попытался засунуть патроны в карабин, не вынимая из планки, но что-то клинило, и перезарядить карабин никак не получалось. Плюнув на это дело, стал запихивать патроны в обойму карабина по одному. Краем глаза я видел, как Лешка дергает шнур у второй гранаты.
– Получите, суки! – заорал он, бросив врагу новый подарок.
Снова грохнуло, и на этот раз замолк пулемет. А еще через несколько выстрелов смолкли и винтовки. Над лесом снова повисла тишина, бьющая по ушам сильнее любого взрыва.
– Эй там, – раздалось из зарослей на чистом русском языке. – Оружие на землю и выходи по одному!
* * *
Подняв руки над головой, обезоруженные, мы тесной кучкой стояли посреди небольшой полянки. Рядом неподвижно лежали Терехин и Алфедов. Ночь уже вступала в свои права, и я различал только смутные силуэты окружающих нас четырех человек. Судя по стонам, раздававшимся откуда-то слева, где-то здесь был и пятый. Наверное, раненый. Вещи у нас отобрали, оружие тоже было вне моего поля зрения. Отобрали даже мою трофейную зажигалку.
– Вы хто такие будете? – произнес откуда-то из темноты тот же голос, который чуть ранее предложил нам бросить оружие.
А в ответ тишина. Лешка, шипя сквозь зубы, подергивает простреленным левым плечом. Саша Гримченко тоже молчит, видимо горюет о все-таки «прое… ном» пулемете, который остался в кустах недалеко от полянки. Оля… А что она скажет? Мне опять говорить?
– Окруженцы мы. – Я рассудил, что молчание в нашей ситуации совсем не выход, а поскольку остальные говорить явно не собираются… – На восток шли. Собирались через фронт прорываться. А вот вы кто такие?
– А ты, милай, погоди вопросы задавать. Спрашивать-то потом будешь. – Мой собеседник явно настроился вести диалог в стиле «вопрос – ответ», причем спрашивать, по его мнению, должен исключительно он сам. – Вы тут шо делали?
– Да я ж говорю, на восток шли! – Он не понимает, что я говорю, или это я его недопонял. Значит, расскажем со всеми подробностями. – Шли через лес. Впереди заметили аэродром. Решили обойти стороной. А тут кто-то стрелять по аэродрому начал. Немцы, в ответ, из пулеметов. Ну, мы и побежали оттуда…
– Так то мы по немцам-то стреляли. – Никаких других комментариев на мой рассказ не последовало. – Ладно, пусть командир решает, хто вы и шо с вами делать.
Шли мы долго. Не знаю, сколько времени, но по ощущениям казалось – целую ночь. Руки нам разрешили опустить, выстроили в колонну и повели в неизвестном направлении. Взявших нас в плен я так и не разглядел – ночь этому не способствовала. Судя по звукам, один или двое шли впереди, еще кто-то сбоку и сзади. Через каждые пару шагов я спотыкался и несколько раз чуть не упал. Вообще, ночью лес как-то преображается. Такой красивый в светлое время суток, радующий глаз зеленью листвы и пробивающимися сквозь нее золотыми солнечными лучами, ночью он пугает неизвестными шорохами и звуками. А еще – коварно подставляет под ноги корни, ямки и прочие прелести, о которые легко переломать ноги. Не способствовал приятному путешествию еще и тот факт, что мне с Гримченко пришлось нести Терехина. Политрук, как оказалось, выжил и был без сознания. Позже, когда мы увидели его при свете, выяснилось, что пуля по касательной задела его голову, вырвав приличный кусок скальпа. Не бросать же раненого… Вот и несли мы с Сашей, как единственные, не считая Оли, не поймавшие пулю, самодельные носилки.
В конце концов, когда я уже решил было упасть здесь на месте и пусть пристрелят, если захотят, из темноты раздалось «Стой! Кто идет?».
– Свои, Костик, – ответил тот же самый голос, который допрашивал нас.
– Митрофаныч, ты, что ль?
– Буденный! – Похоже, на настроение Митрофаныча события этой ночи оказали не лучшее воздействие. – Со всей своей конницей! Командир не спит?
– А я знаю? Торчу тут уже третий час.
– Ну и торчи себе. – Наша колонна двинулась дальше. – А мы пойдем. Доложиться надо.
Минут через пятнадцать за деревьями показались проблески костров, и вскоре мы вышли на свет.
– Знач, так. – Митрофаныч, оказавшийся пожилым мужиком с седой шевелюрой и такими же седыми усами, по сравнению с которыми ныне уже покойный Михалыч был просто до синевы выбрит, одетым в потертый серый пиджак, галифе и сапоги, скинул с плеча и упер прикладом в землю винтовку. – Раненых оставляем здесь. Алексашка, проследи, чтоб их посмотрели, а мы – к командиру.
Мы с облегчением положили носилки на землю, оставив Терехина на попечение одного из наших конвоиров, и под бдительным оком остальных пошли за Митрофанычем. Тот быстрым шагом направлялся к какой-то конструкции, видневшейся между деревьев. Вблизи конструкция оказалась огромным шалашом. На высоте около двух метров между деревьями была горизонтально закреплена здоровенная палка, длиной метра три, к которой под углом были закреплены разномастные ветви, скрывающие привядшей листвой то, что творилось внутри. Вход в эту импровизированную палатку закрывал кусок брезента.
– Семен Алексеич, ты не спишь? – Даже если тот и спал, то уж точно проснулся – гулкий голос Митрофаныча поднял бы и мертвого. – Мы тут с ребятками вернулись.
На свет костра из шалаша вышел высокий (вот почему строение такое высокое) мужчина в поношенной, но аккуратно зашитой командирской форме. Под отросшими волосами, отражая пляшущие языки огня, на гладко выбритом лице сверкали черные глаза. Форма, хоть и во многих местах зашитая, была чистая, казалось еще и отутюженная, и сидела на мощной фигуре будто только из ателье. На петлицах поблескивали по одному прямоугольнику – капитан.
– Не сплю, Митрофаныч. Вас ждал. Как сходили?
– Славно сходили, Семен Алексеич. И дело сделали, и вот, – Митрофаныч кивнул на нас, тесной кучкой стоявших перед шалашом, – привел тебе. Там еще офицер раненый. С Алексашкой оставил.
Взгляд капитана переместился на нас.
– Ну и кто вы такие?
– По лесу бегали, – за нас ответил Митрофаныч. – Мы когда по аэродрому постреляли, немец с пулеметов палить начал. Ну, мы быстренько в лес кинулись. Бежим, значит, а тут слышим – сзади кто-то тоже бежит. Мы залегли, думали, немец по нашу душу в лес полез. Как увидели их, стали стрелять. А они – в ответ. Гранаты бросали, значит. А я слышу – кто-то из них по-нашему кричит. Ну и сказал ребятам огонь-то прекратить и этим велел, чтобы сдавались. Вот…
Митрофаныч закончил выкладывать свою версию событий, и повисла пауза. Поскольку никто из наших говорить вроде не собирался, объяснять ситуацию пришлось снова мне.
– Товарищ капитан, боец Найденов. – Я решил назваться той фамилией, которой меня окрестил Терехин. – Мы из окружения пробивались к линии фронта. Хотели перейти к своим. На выходе из леса наткнулись на аэродром и, поскольку наших сил не хватало для ведения боя, решили обойти его стороной. Мы собирались уходить в лес, когда ваши обстреляли аэродром. Когда немцы открыли ответный огонь, мы побежали в лес и, опасаясь преследования, продолжали бежать и после того, как немцы прекратили стрелять. Потом попали под огонь из леса. Думали, что снова нарвались на немцев, и стали отстреливаться. А когда нам на русском языке предложили сдаться, решили, что нас по ошибке обстреляли свои же, и сдались.
– Значит, так. – Капитан обдумал мой рассказ и принял решение. – Митрофаныч, отведи всех, кроме Найденова, вон к тому костру. Потом по одному ко мне.
Серьезно у них тут. Решил по одному допросить. А что, он должен сразу всему поверить и принять нас с распростертыми объятиями? Так время сейчас не то. Мы вполне можем оказаться и немецкими диверсантами, и провокаторами, и просто дезертирами. Я б тоже, на месте капитана, был недоверчивым. Тем более мы в той короткой схватке в лесу, похоже, одного его бойца уложили, а второго – ранили.
– Ну что, Найденов… – Когда остатки моего отряда устроились у горящего в отдалении костра, капитан присел на лежащее у входа в шалаш бревно и продолжил: – Рассказывай, кто ты. В какой части служил? Как в лесу оказался? Что можешь сказать о своих спутниках?
– Товарищ капитан. – Я секунду подумал и решил позволить себе немного понаглеть. – Разрешите не по уставу?
Бровь капитана удивленно приподнялась, но он кивнул.
– Дело в том, товарищ капитан, что я не помню, кто я.
– Как так? – Капитан скептически усмехнулся.
– Я очнулся в лесу у дороги. Рядом лежал расстрелянный грузовик и трупы. Видимо, я ехал в этом грузовике, а когда нас обстреляли и машина перевернулась – ударился головой. – Я снова продемонстрировал свой, уже подживший, шрам на лбу. Похоже, он у меня скоро станет вместо удостоверения личности. – Я тогда не помнил ни кто я, ни откуда я и что вообще здесь происходит. Только имя помню…
– А фамилию? – тут же парировал капитан.
– Фамилию Найденов мне дал товарищ младший политрук. – Я мотнул головой в ту сторону, где остались носилки с Терехиным. – Он там, раненый.
– А капсулы при тебе не было?
Судя по тону, капитан не очень-то мне верит.
Даже удивленно хмыкнул. Я покачал головой и показал руками на свою одежду, больше походившую на лохмотья.
– Продолжай.
– Я решил выйти из леса. Надеялся кого-нибудь встретить и выяснить хотя бы, где я. Дальше шел по лесу и вышел к хутору. На хуторе увидел, как немцы убили старика и издевались над Олей, девушкой, – я указал в сторону костра, у которого сидели мои спутники, – которая с нами. Немцев я убил…
– Сколько было немцев и как их убил?
– На хуторе было два немца. Они на мотоцикле приехали. Я их застрелил из оружия, которое подобрал на дороге, где очнулся. – Про то, что вместо карабина взял ТТ, умолчим. – А потом взял девушку, и мы побежали в лес.
– Почему побежали?
Вот же допытливый какой капитан попался!
– Я боялся, что звуки выстрелов привлекут других немцев…
– Ясно. Что было дальше?
– В лесу мы встретили окруженцев, которые пробивались к нашим, и, по решению командира, присоединились к отряду.
– Командир – это тот политрук?
– Нет. Командиром отряда был майор, фамилии не знаю. Он ранен был и умер на следующее утро. Товарищ младший политрук, как старший по званию, возглавил отряд после этого.
– Продолжайте.
Я пожал плечами. Продолжать было, собственно, нечего. О нашей встрече с партизанами капитан уже знал. Хотя, как плюс себе, можно рассказать еще о минировании дороги.
– Дальше мы шли по лесу на восток… Еще по пути заминировали дорогу…
– Заминировали? – В глазах капитана недоверчивость сменилась заинтересованностью. Он даже немного подался вперед. – Чем минировали? Кто минировал?
– Минировал я. – Скромно потупил глаза, чуть ли не шаркнул ногой… – Мы на полянку вышли. Там лежал минометный расчет. Я подобрал две мины, поставил их на взвод и прикопал на дороге…
– Ты разбираешься в подрывном деле? – Интерес к моей персоне все усиливался.
– Да я не знаю… Увидел мины, и вспомнился принцип действия взрывателей…
– Ясно. И как, сработало?
– Мы не проверяли. Просто через некоторое время услышали два взрыва. Думаю, сработали, но отчего…
– Какие мины были?
– Восемьдесят два миллиметра. С взрывателем М1.
– О как! Даже знаешь, какой взрыватель? Молодец… И что дальше?
– А потом мы вышли к аэродрому, и дальше вы уже знаете.
Капитан задумчиво смотрел на меня. По его лицу сложно было что-то понять.
– Какой состав вашего отряда? – наконец спросил он.
– Когда мы только встретились, в отряде был майор, который потом умер, младший политрук Терехин, старший сержант Белынский, Алфедов, Гримченко и Митрофанчик. Последние трое – простые бойцы. Старший сержант был убит немцами у аэродрома, когда те стали обстреливать лес, а Алфедов убит уже в лесу вашими. Ну и мы с Олей еще в отряде были.
– Митрофанчик, говоришь? – Капитан усмехнулся. – Ладно, иди к костру и скажи Митрофанычу, пусть следующего ведет.
Я отошел к костру и передал Митрофанычу слова капитана. Он кивнул Саше Гримченко, и тот, с трудом поднявшись, пошел к командирскому шалашу. А я присел у огня и даже не заметил, как вырубился.
Проснулся я только поздним утром. Солнце давно взошло, и в лагере вовсю кипела жизнь. Свежий ветерок доносил откуда-то обалденно вкусный запах. Мой живот тут же отреагировал на внешний раздражитель и громогласно потребовал завтрака. Я сел и застонал оттого, что все тело ломило. Прогулка по лесу, потом обстрел у аэродрома, потом дикий бег по тому же лесу, но уже ночному, снова обстрел, снова поход по лесу с носилками, допрос… Куда я попал и зачем оно мне все надо? Я, человек из двадцать первого века, предпочитающий даже две остановки проехать на транспорте, а не идти пешком, уже почти неделю бегаю по лесам, как заяц в сезон охоты… Голодный, давно не мывшийся… В голову пришло новое значение слова «попаданец». Это, оказывается, не только из-за того, что человек попал в другую эпоху. Он «попал» во всех смыслах!
Остальные, похоже, тоже уже давно проснулись. Оля сидела у догорающего костра и смотрела по сторонам. С таким же любопытством разглядывал окружающий нас лагерь Гримченко. Лешка Митрофанчик, помогая себе зубами, затягивал на раненом плече бинт. Митрофаныча нигде не было видно. Как и Терехина, и наших вещей. Судя по тому, что вещи нам не вернули и мы сейчас сидим спокойно, а не стоим под прицелом у ближайшего дерева, – наша судьба еще не была решена. Интересно, что капитан спрашивал у остальных?
– Лешка. – Я решил начать расспросы с него. – У тебя что вчера капитан спрашивал?
– Та, как обычно. – Лешка выплюнул конец бинта. – Фамилия, имя, где служил, как в лесу оказался, куда шли…
– И что? – Меня больше интересовал результат допроса.
– А я знаю? Меня-то отправил, а за мной Саша вон к нему пошел.
– Ну и меня то же спрашивал. – Гримченко, услышав свое имя, перестал озираться.
– А меня про хутор спрашивал, – неожиданно к разговору присоединилась Оля. – Про немцев спрашивал… Еще про тебя…
– И что про меня спрашивал? – Похоже, заинтересовала моя персона капитана.
– Спрашивал, как с тобой встретилась.
– Понятно. – Я решил дальше не расспрашивать Олю по поводу ее с капитаном разговора обо мне. Тем более что как раз заметил Митрофаныча, бодро шагающего к нам от командирского шалаша.
– С добрым утречком, ребятки. – Он осмотрел нас и покачал головой. – Собирайтесь, командир ждет.
Со скрипом, но мне все же удалось встать. Наша компания была отконвоирована бдительным партизаном к шалашу, где нам предложили подождать. Капитан долго не появлялся. Наконец, откинув брезент, он вышел и уселся на свое бревно.
– Ну что, бойцы. – Прислонив костыль к бревну, капитан обвел нас внимательным взглядом. – Пока ваш командир не придет в себя, вы присоединяетесь к моему отряду.
Среди остатков нашего отряда пронесся вздох облегчения. Видимо, не один я боялся, что результаты ночного допроса сыграют не в нашу пользу. Лешка вон даже как-то приосанился.
– Оружия я вам пока не дам, и за пределы лагеря – не выходить, – продолжил капитан. – Митрофаныч, отведи их к кухне, объясни, что тут и как. Накормить и поставить на довольствие.
Митрофаныч просто кивнул.
– Выполнять! – И когда мы уже развернулись и сделали пару шагов в сторону, откуда доносились запахи еды, добавил: – Митрофаныч, как поедят – Найденова отведешь к Трепову, а девушку определи к раненым.
– Бут сделано, командир! – Митрофаныч на миг обернулся и кивнул. – Ну шо, хлопцы, пошли поедим чего.