И услышал печальное:
– Больше всего я хочу, чтобы ты обо всем забыл.
Глава 1
в которой Помпилио недоволен, Кира спасает людей, а Мерса узнает много нового
«Вам знакомо значение слова «захолустье»? Вы понимаете его смысл? Нет? Вам крупно повезло. А вот мне…
Вы когда-нибудь бывали в городишке, уклад жизни которого не менялся веками? Нет, вы не поняли – только уклад. Сам город за прошедшие столетия постарался облагородиться: жители протащили в дома электричество, устроили центральный водопровод и канализацию, в современный порт приходят паровые суда, а рядом с вокзалом расположена специальная площадка для паротягов. Почему рядом с вокзалом? Потому что он в километре от городской черты – чтобы не мешать людям спать. И по той же причине паротягам запрещено въезжать на узкие улицы Даген Тура. А еще потому, что здоровенные машины могут повредить булыжные мостовые. Уловили? Помните, я говорил об укладе, чтоб меня в алкагест окунуло? Паротягам в город нельзя, новомодным автомобилям тоже, да их тут и нет, зато полным-полно скрипучих пролеток и телег, водители которых обязаны убирать закономерно появляющийся время от времени навоз. Слышали? Обязаны убирать, чтоб меня в алкагест окунуло. Штраф – цехин. Этот закон местные приняли четыреста двадцать три года назад и весьма им гордятся. Они гордятся всем, что имеет выдержку от ста лет и выше. «Наша ратуша – ровесница города. Ее дважды перестраивали, а во время Первой войны за Дагенские берега разрушили до основания. Но мы ее восстановили по старым чертежам…» Услышать такое в первый раз было забавно, но когда я понял, что подобное можно запросто рассказать о большинстве городских зданий, то впал в глухую тоску. История лучшей харчевни – словечко «ресторан» среди местных не прижилось – насчитывает шестьсот семьдесят четыре года, а раньше на ее месте стояла общественная конюшня. Нет, харчевню возводили по другим чертежам, чтоб их в алкагест окунуло, но с тех пор не перестраивали. А о конюшне все помнят. Конечно! Ее ведь только что снесли! Вокзалу двести двадцать лет, и он считается новостройкой. Уловили? А Доброго Маркуса здесь поминают так, словно он топтал эти булыжные мостовые вчера, а не тысячу лет назад.
Другими словами, город Даген Тур может по праву считаться образцом патриархального лингийского захолустья, а потому нормально здесь себя чувствуют только патриот своей родины Бедокур да Бабарский, которого несколько лет назад тут хотели повесить, но мессер попросил за своего будущего суперкарго и местные передумали. С тех пор ИХ испытывает к Даген Туру необычайно теплые чувства и раскланивается со всеми встречными. Не удивлюсь, если он действительно знает всех жителей: у Бабарского отличная память.
О чем я забыл упомянуть? Правильно: о соборе и замке. Без них картина не полна.
Собор Доброго Маркуса – ровесник города, разумеется, – возвышается на главной площади (угадайте, как эта площадь называется?), без особых проблем пережил все прокатившиеся через Даген Тур междоусобицы, поскольку лингийские адигены – ревностные олгемены и скорее откусят себе что-нибудь торчащее, чем прикажут бомбить освященное здание. Местные любят рассказывать, как триста сорок лет назад сотрясение от взрывов – артиллерия дара Альберта Вальга утюжила порт – привело к появлению трещины на одной из башенок. Сразу после боя войну прервали на сутки, чтобы нанятые Альбертом строители привели собор в порядок. Дар долго извинялся.
Соборы лингийцы берегли, а вот замок – другое дело. Замок Даген Тур получал и с земли, и с воздуха, однажды был разрушен едва ли не до основания, но всякий раз возрождался и никогда – по старым чертежам. Адигены прекрасно понимают, что консерватизм и военное дело несовместимы, а потому перестраивали крепость с учетом новейших достижений в области фортификации. Я видел на фресках первую версию замка и могу с уверенностью заявить, что за прошедшие века он изменился до неузнаваемости.
Родовое логово мессера Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур располагается на одинокой скале, стоящей у отрогов лесистых гор, переполненных дичью и золотом. Линга, в принципе, богата золотом, когда-то была основным его поставщиком для Ожерелья, да и теперь здесь добывают десятую часть всего золота Герметикона, так что владение приисками для лингийского адигена вещь обыденная. Так же, как защита собственности.
Место для замка предки мессера выбрали идеально: северной частью скала нависает над водами озера Даген, что позволяет контролировать порт, а с другой стороны открывается великолепный вид на узкую Барсову тропу – долгое время она служила единственной ниточкой к золотым приискам дер Даген Туров.
Вершину скалы строители взорвали, после чего окружили получившуюся площадку массивными стенами, продолжающими грандиозное каменное основание. К воротам, которые оказались в шестидесяти метрах над землей, ведет неширокая дорога, заканчивающаяся подвесным мостом, и замок кажется неприступным даже сейчас, во времена доминаторов, бронетягов и тяжелой артиллерии. Круглая главная башня – классический адигенский Штандарт, поднимается над стенами на добрых сорок метров, а слева от нее стоит Новинка, низкая, но выстроенная в том же стиле башенка, в которой прячется работающая на Философских Кристаллах электростанция, – резервный источник энергии.
В случае необходимости высоченный Штандарт может служить причальной мачтой – на его вершине установлены стандартные захваты, однако в этом качестве используется редко – мессеру не нравятся падающие на двор тени. И поэтому рядом с вокзалом, который, как вы уже поняли, является транспортным центром Даген Тура, мессер выстроил современную причальную мачту, а неподалеку – огромный эллинг для своего любимого «Амуша»…»
Из дневника Оливера А. Мерсы, alh. d.– Ядреная пришпа!
– Мессер?
– Кофе слишком горячий?
– Сейчас не должно быть больно!
– Это я не тебе. – Пауза. – И не тебе. – Сидящий в резном кресле адиген, Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур, перевел тяжелый взгляд на долговязого мужчину в скромном чиновничьем сюртуке, помолчал и хмуро поинтересовался: – Как будешь оправдываться?
Долговязый съежился, насколько ему дозволялось природой, и робко произнес:
– Увы.
– Что? – скривился Помпилио.
– Увы.
А в следующий миг в зале прогрохотало:
– Я запретил сдавать в аренду Чильную пойму!
Громоподобный голос отразился от стен, высоких потолков и клинком вошел в несчастного чиновника, побелевшего и дрожащего.
– Да, мессер, – пролепетал долговязый.
– И?
– И мы ее не сдавали. Но когда…
Чиновник запнулся.
– Что «когда»? – осведомился адиген.
– Когда…
Два свидетеля разноса – медикус и дворецкий – с интересом уставились на долговязого, гадая, сумеет ли он вывернуться из ловушки, в которую сам себя загнал?
Несчастный чиновник служил управляющим, отвечал за владение Даген Тур, а значит, согласно принятым на Линге законам, считался вассалом. Со всеми вытекающими последствиями: его жизнь принадлежала владетелю.
– Когда вы… Когда считалось…
– Что я погиб? – помог долговязому Помпилио.
– Да, мессер.
– Что изменилось?
– Э-э…
– Отменить распоряжение мог только мой наследник, – холодно произнес адиген. – Брат разрешил сдать пойму в аренду?
Управляющий окончательно сник.
Братом Помпилио был дар Антонио, верховный правитель дарства Кахлес, – как можно тревожить такого человека мелким вопросом об аренде поймы?
– Как долго действуют мои распоряжения?
– Всегда, – пролепетал несчастный.
– Не слышу!
– Всегда.
– Независимо от того, жив я или нет, – продолжил Помпилио. – Иногда меня считают погибшим, такое случается, но по возвращении я хочу находить владение в полном порядке.
«Два месяца, – пронеслось в голове управляющего. – Всего два месяца…»
Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур пропал на полтора года. Пассажирский цеппель, на котором он летел с Заграты, сгинул в Пустоте, а поисковые экспедиции, что снаряжал Антонио Кахлес, результатов не дали. В конце концов Помпилио признали погибшим, а управление владением Даген Тур перешло к далекому от мелких вопросов дару. Возбужденные таким оборотом фермеры насели на управляющего с мольбами сдать завидные луга под пастбища, и он не устоял. А еще через два месяца Помпилио в буквальном смысле свалился с неба, поставив несчастного в крайне незавидное положение. Разумеется, договоры были молниеносно расторгнуты, перепуганные фермеры стремительно ликвидировали все следы своего недолгого пребывания, включая ограды, шалаши пастухов и даже навоз, но напрасно. Вчера на закате Помпилио отправился в коляске в любимую пойму, зорким взглядом бамбальеро приметил изменения, после чего разразилась буря.
– Готов понести любое наказание, – промямлил управляющий.
– Я как раз об этом думаю.
– Любое наказание, – еще раз уточнил несчастный. Он знал, как нужно вести себя в тревожные мгновения.
– Отец частенько говорил, что хорошая порка – лучший педагог, – протянул адиген. Долговязый судорожно вздохнул. – Но я не хочу омрачать пребывание в замке такой ерундой.
Гроза миновала.
Наказывать управляющего не хотелось еще и потому, что он прекрасно справлялся с обязанностями: дела владения пребывали в полном порядке, доход неуклонно рос, и подвергать полезного человека публичному унижению было бы верхом безрассудства. К тому же Помпилио проводил в родовом гнезде не больше месяца в году, предпочитая размеренной жизни владетеля рискованные путешествия по Герметикону, и привык полагаться на долговязого вассала.
Но и оставить произошедшее без последствий дер Даген Тур не мог.
– Штраф? – негромко подсказал Теодор Валентин.
Верный камердинер, сопровождавший адигена во всех его приключениях, обладал невероятной способностью оказываться за спиной хозяина в нужную минуту.
– Правильно: наложим штраф на фермеров, накажем, так сказать, искусителей, – обрадовался найденному выходу Помпилио. А в следующий миг грозно сдвинул брови: – Но если подобное повторится…
– Никогда! – не сдержался управляющий.
– Если подобное повторится, снисхождения не будет.
– Да, мессер.
– В целом же я тобой доволен.
– Благодарю, мессер.
– Можешь идти.
Управляющий пятясь выбрался за дверь. Где-то в глубине души, в дальнем ее уголке, долговязый не верил, что будет выпорот, однако Помпилио, как и все Кахлесы, ревностно следил за исполнением своих приказов и мог счесть испоганенную пойму личным оскорблением.
– Рутина… – Помпилио потер лоб. – Она изматывает больше, чем иное сражение.
– Совершенно с вами согласен, мессер.
– Оставь, Теодор, что ты можешь об этом знать?
– Не так много, как вы, мессер.
– Вот именно.
Помпилио сделал глоток кофе и откинулся на спинку кресла, демонстрируя всю тяжесть своего положения.
Как и все мужчины рода Кахлес, владетель Даген Тура был коренаст, плотен и абсолютно лыс. Круглая голова, короткие толстые руки, короткие толстые ноги – в телосложении не было ничего царственного, однако лицо Помпилио не оставляло сомнений в том, что он адиген. И не просто адиген, а из рода даров. Выпуклый лоб, серо-стальные глаза, умеющие смотреть с невозможной надменностью, нос с горбинкой, упрямый подбородок – лицо дер Даген Тура дышало властью.
Сейчас Помпилио, облаченный лишь в тонкий, искусно расшитый золотом домашний халат, утонул в глубоком кресле, а его вытянутую правую ногу старательно массировал крепкий мужчина в белом халате – бортовой медикус «Пытливого амуша» Альваро Хасина.
– С другой стороны, жизнь следует заполнять делами, и повседневные заботы прекрасно с этим справляются, – продолжил рассуждения Помпилио. – В противном случае пришлось бы влачить жалкое существование бездельника.
– Вы совершенно правы, мессер, – согласился Валентин. – Это было бы ужасно.
– Я вижу суть вещей, Теодор. Мне дано.
– Да, мессер.
Помпилио вздохнул и вновь приложился к кофе.
Среди многочисленных помещений замка Даген Тур числились и кабинет, в котором владетель должен был заниматься делами, и обширная библиотека, вполне подходящая для той же роли, но Помпилио всегда превращал в рабочий кабинет тронный зал, расположенный на втором этаже Штандарта. Сюда сносили столы, кресла, диваны, стеллажи с книгами и, если требовалось, приборы. Помпилио нравилось огромное помещение, стены которого прорезали стрельчатые окна с мозаичными стеклами. Проходя через них, солнечные лучи окрашивались во все цвета радуги, и разноцветное смешение навевало на Помпилио приятные воспоминания из беззаботного детства.
Сделав глоток, адиген вновь откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и осведомился:
– Теодор, что творится в мире?
Помимо утреннего кофе Валентин доставил хозяину свежую корреспонденцию и текущие сплетни.
– Новости или письма?
– Начнем с писем.
Валентин взял с подноса первый конверт – дорогой, желтоватой, под мрамор, бумаги, украшенный замысловатым гербом, – вскрыл его и сообщил:
– Дар Арчибальд желает скорейшего выздоровления и приглашает к себе. Уверяет, что целебные воды подействуют на ваши раны самым благотворным образом.
– В это время года на водах действительно неплохо, – усмехнулся Помпилио. – Дядюшка Арчи писал сам или диктовал?
– Написано рукой дара от первого до последнего – слова.
– Значит, надо будет съездить… Отложи, я отвечу сам.
– Да, мессер. – Валентин взялся за следующее письмо. – Послание от адмирала дер Монти, начальника штаба воздушного флота…
– Теодор, – капризно протянул Помпилио, – я помню должность дядюшки Карла.
– Извините, мессер.
– Чего он хочет?
– Желает скорейшего выздоровления…
– Ядреная пришпа!
– Осведомляется, когда вы планируете навестить столицу? Предлагает организовать торжественный вечер в вашу честь в офицерском собрании.
– Дядюшка Карл по-прежнему обожает вечеринки.
– Да, мессер.
– Придумай в ответ что-нибудь нейтральное, Теодор, я не в настроении веселиться.
– Понимаю, мессер.
– Что-нибудь еще?
– Президент Академии Наук напоминает, что вы еще три года назад обещали прочесть лекцию в Астрологическом обществе.
– Я действительно обещал это дядюшке Тому?
– Полагаю, да, мессер.
– Надо же… – Помпилио поморщился. – Отложи, я подумаю.
– Да, мессер.
– И хватит на сегодня писем, они меня утомили.
– Да, мессер.
Дер Даген Тур скрестил на груди руки.
– Новости?
– Сегодня утром синьорина Жозефина отбыла в Маркополис.
– Это хорошо, – улыбнулся Помпилио. – Мне нравится, когда события случаются вовремя. Не раньше, не позже, а именно тогда, когда нужно. У Жозефины есть чувство такта.
– Совершенно с вами согласен, мессер.
– Она что-нибудь говорила?
– Оставила записку.
– Я ознакомлюсь с нею позже.
Синьорина Жозефина – звезда столичного полусвета, одной из первых навестила Помпилио по его возвращении в Маркополис и в ходе завязавшейся беседы согласилась полюбоваться красотами владения Даген Тур – знаменитого озера и близлежащих гор. В целом ее пребывание прошло ко взаимному удовольствию сторон, однако последние три дня Помпилио несколько тяготился присутствием гостьи.
– Синьорина Жозефина намекнула, что не прочь вернуться в Даген Тур.
– Вот уж не думал, что провинциальная архитектура произведет на нее столь сильное впечатление.
– Насколько мне известно, синьорина так и не побывала в городе.
– А что ей там делать? Кофе, кстати, замечательный.
– Благодарю, мессер.
– Через пару дней напиши Жозефине что-нибудь теплое от моего имени. И какой-нибудь подарок.