– Приготовиться!
Ответа Кира не ждала, знала, что засевший в курсовой башне Шварц ее услышал, и сосредоточилась на управлении.
Четырехмоторные паровинги серии УМИ, универсальный морской истребитель, – на армейском сленге «умники», – обладали впечатляющей огневой мощью. Главным их калибром, если использовать военно-морскую терминологию, были две стандартные 36-мм автоматические пушки, установленные в расположенных на линии крыла башнях. Продуманная конструкция турелей давала широченный, почти в сто восемьдесят градусов, сектор обстрела и позволяла вести огонь не только вперед, но и вниз. На носу «умника», чуть ниже кабины пилотов, находилась курсовая пулеметная башня, вторая, расположенная позади крыла, прикрывала паровинг от атак сверху, а завершали вооружение два пулемета в крыле, огнем которых управлял пилот. Пушки обеспечивали мощь, а вот «изюминкой» современных кардонийских истребителей по праву считались новейшие пулеметы – шестиствольные, с электрическим приводом, невероятно скорострельные «Гаттасы» – уникальная разработка знаменитого изобретателя.
– Внимание!
Снижаясь, Кира заложила вираж и по длинной дуге вывела машину на боевой курс. Жлун почти догнал катер, но оставшегося расстояния вполне хватало на то, чтобы пули не задели перепуганных геологов.
– Огонь!
И сидящий в носовой башне Шварц не подвел.
«Гаттас» ударил издали. Завыл, непринужденно набирая обороты, и по синим волнам Банира побежали фонтанчики пуль, быстро приближаясь к змеевидному телу жлуна.
– Есть!
– Попал!
– Получи, скотина!
Паровингеры, напряженно следившие за происходящим, радостно загалдели.
Потерявший скорость драконоид завертелся на месте, а вода вокруг стремительно побурела от крови.
– Добить! – приказала Кира.
Она торопливо развернула машину – боялась, что жлун нырнет, – и вновь направила паровинг на тварь.
– Огонь!
Извивающийся драконоид представлял собой прекрасную мишень, и тяжелые пули разорвали его тело напополам.
– Отличная работа!
– Спасибо! – весело отозвался Шварц.
– Проклятье! – простонал Френк.
– Что?!
А в следующий миг Кира поняла – что. И громко выругалась.
Драконоиды охотились парой, и, пока паровингеры разбирались с первым, который преследовал катер с кормы, второй стремительно приближался с борта.
– Разворачиваюсь!
– Не успеем!
– Заткнись! – Кира закусила губу и резко вошла в очередной вираж, заставив тяжелый паровинг совершить несвойственный маневр. – Шварц! Людей не задень!
– Постараюсь!
– Накроем на выходе!
– Понял!
– Осторожнее, – прошептал Френк.
– Не мешай!
Мощный удар перевернул катер, и геологи горохом посыпались в воду. Перепуганные, беспомощные, орущие… Не окажись поблизости паровинга, их участь была бы предрешена.
– Давай!
Повадки твари ушерцы знали отлично: после удара драконоиды всегда уходили на глубину и выныривали в двадцати-тридцати метрах. Шварц врезал из «Гаттаса» за несколько мгновений до того, как над водой появилась сплюснутая башка жлуна. Врезал наугад, но ошибся всего на несколько метров. Тут же поправился, и следующая очередь превратила голову твари в кровавое месиво.
– Попал?!
Даже на минимальной скорости паровинг двигался слишком быстро, чтобы Кира успела разобраться в происходящем.
– Все в порядке.
Мертвый драконоид уныло покачивался на волнах метрах в сорока от перевернутого катера. Опомнившиеся и слегка успокоившиеся геологи радостно вопили, приветствуя спасителей, а внутри паровинга послышался веселый смех.
– Шварц! Официальная благодарность!
– Служу Ушеру, коммандер, – бодро отозвался – стрелок.
– Экипаж, внимание! Заходим на посадку.
Как вытаскивать из воды людей, ушерских паровингеров учили едва ли не в первую очередь – жизнь обитателей архипелага неразрывно связана с Баниром, морские законы впитывались ими с материнским молоком, а первый из них гласил, что любой человек обязан оказать помощь терпящим бедствие. Быстро и без раздумий.
Кира посадила «умника» метрах в ста от катера, за борта которого держались спасенные, затем аккуратно подвела машину ближе и заглушила двигатели. Сразу после этого ребята распахнули люки и принялись бросать подплывающим геологам спасательные круги. И даже начали зубоскалить, шутками выгоняя накопившееся напряжение.
– Какого муля вы тут забыли?
– Развлекаетесь?
– С курса сбились?
– Не ехидничайте, – хмуро оборвал Шварца выбравшийся из воды мужик. – Настроение не то.
Фраза, а главное – тон, которым она была произнесена, подсказали Кире, что черноволосый среди геологов главный.
– Я – майор Дагомаро, – произнесла девушка после того, как мужик скинул мокрую одежду и завернулся в одеяло. – Представьтесь, пожалуйста.
– Дагомаро? – Мужик оценивающе оглядел Тью. – Вот ведь совпадение…
– Это ваше имя?
– Энцо Такере, начальник изыскательной партии «Валеман». – Он помолчал, после чего, усмехнувшись, добавил: – Мы представляем компанию «Руды и минералы», подразделение…
– Подразделение холдинга «Дагомаро», – спокойно перебила геолога Кира. – Что у вас произошло? Рыбаки сообщили, что к Валеманской группе шло какое-то судно.
– Канонерская лодка землероек.
Военные переглянулись, и астролог тихонько выразил общее мнение:
– Дерьмо.
Все знали, что отношения между двумя составляющими Кардонийской конфедерации – Ушером и Приотой – в последнее время ухудшились, но никто не ожидал, что землеройки перейдут от слов к делу.
– Мы разбили лагерь на острове «А», – продолжил Такере, прихлебывая горячий кофе, кружки с которым раздал спасенным Френк. – Составляли геологическую карту островов, а сегодня утром… – Энцо скривился. – Короче, перед рассветом в бухту вошли канонерка и вспомогательное судно с десантом. Землеройки выгнали нас из домов и велели убираться с исконных земель Приоты.
– Они так сказали? – уточнила Кира.
– Их командир.
– Уроды!
– Гидратные манявки!
– Все острова Банира принадлежат Ушеру!
– Тихо! – Кира обвела возбужденных паровингеров жестким взглядом, после чего вновь обратилась к Такере. – Прошу вас, продолжайте.
Остальным геологам было что сказать, однако никто из них не посмел перебить начальника.
– У нас было два катера, в каждый село по десять человек, – медленно произнес Энцо. – Мы все время оставались на связи, надеялись, что рыбаки услышат сигнал бедствия, но через пару часов батареи сдохли, а потом появились жлуны. – Пауза. – Мы пытались уйти, но получилось плохо.
Все было понятно, но майор не могла не задать вопрос:
– Где второй катер?
Кира спросила негромко, ответ прозвучал почти шепотом, но в наступившей тишине показалось, что геолог ответил громоподобным гласом:
– Их догнали.
Десять человек пошли на корм драконоидам. Десять умных, знающих, толковых ребят, умеющих смотреть сквозь землю и находить скрытые в ней богатства. Десять ушерцев.
– Землеройки должны ответить, – произнес Френк. И вопросительно посмотрел на коммандера: – Кира?
Атаковать, залить свинцом, вдолбить в землю, перебить… Глаза паровингеров требовали крови, глаза геологов – мщения, орудийные стволы деликатно намекали: мы не подведем. Кира чувствовала закипающую ярость, готова была окунуться в нее, нырнуть с головой, и лишь огромным усилием воли сумела взять себя в руки.
– Мы получили приказ провести разведку, – медленно, потому что скулы сводило от бешенства, сказала девушка. – Мы отправляемся на Валеман, чтобы убедиться в правдивости рассказа синьора Такере.
* * *
«К моменту исчезновения мессера я провел на «Амуше» всего несколько дней и не успел достаточно освоиться среди экипажа. Я не Олли, мне требуется время, чтобы привыкнуть к людям, и уж тем более – назвать их друзьями. Кроме того, офицеры «Амуша» оказались, мягко говоря, своеобычными личностями, и первое знакомство повергло меня в изумление, а если точнее – в легкий шок. Капитан Дорофеев, суперкарго ИХ Бабарский, шифбетрибсмейстер Чира Бедокур, медикус Альваро Хасина и, конечно же, Галилей Квадрига, астролог, – все они являлись превосходными профессионалами, мастерами своего дела, но людьми настолько странными, что их пребывание в команде, а уж тем более – в одной команде, казалось решительно невозможным. И только со временем я понял, что именно черты, отличающие офицеров «Пытливого амуша» от обыкновенных людей, сплачивают их крепче цемента, превращая в настоящую семью. Каждому из них не было комфортно в традиционном обществе, но, оказавшись в компании себе подобных, они раскрылись, обрели дом.
Еще я понял, что рядом с ними и я чувствую себя как – дома.
И еще – что создал этот дом Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур.
Как я уже писал, исчезновение мессера случилось в самом начале моего знакомства с «Амушем», и меня до глубины души поразила проявленная экипажем верность. Дорофеев, Бабарский, Бедокур, Хасина, Квадрига – каждый переживал несчастье по-своему, но все они остались на цеппеле и полтора года упрямо прочесывали Герметикон, отказываясь верить в гибель мессера.
Точнее, мы прочесывали. Мы вместе».
Из дневника Андреаса О. Мерсы, alh. d.– И мессер его не выпорол?
– Нет, – пожал плечами Хасина.
– А зря, – сурово рубанул Бедокур. – Есть вещи, на которые нельзя не обращать внимания.
– Если вдуматься, пороть управляющего не за что, – ухмыльнулся Бабарский и шмыгнул носом. – Фермеры выдернули ограды, увели стада, прибрали навоз и даже засеяли травой протоптанные коровами дороги. Я специально съездил в пойму – там стало красивее, чем раньше. Правда, от воды сыростью тянет, и у меня кости разболелись, хронический радикулит, чтоб его…
Иоахим Христофор Бабарский – суперкарго, казначей, менеджер и главный в команде «Амуша» контрабандист – обладал таким букетом наследственных, хронических, аллергических, вирусных и прочих заболеваний, что мог служить ходячим пособием для начинающих медикусов. Он постоянно кашлял, чихал, сморкался, держался за бока, стонал, жаловался на судьбу и приставал к добродушному Хасине, который охотно скармливал мнительному суперкарго экспериментальные микстуры собственного изготовления. Впрочем, во время обязательных для любого цепаря осмотров у братьев Доброй Дочери болячки ИХ волшебным образом рассасывались и никто не слышал, чтобы Бабарский хоть раз оказался в карантине.
Ростом суперкарго едва дотягивал до ста шестидесяти сантиметров, а сложением напоминал мячик: пухлая фигура, круглое лицо и нос картошкой. Добавьте черные волосы до плеч, которые Бабарский зачесывал назад, большие щеки, малюсенький подбородок, губы бантиком, и портрет завершен. Мужественности ни на гран, однако ИХ обладал сверхъестественным умением располагать людей, чем полностью компенсировал дарованную природой внешность.
– Красота – понятие неопределенное, – брякнул Галилей, доставая из кармана жестяную коробочку.
– Управляющий нарушил приказ, – напомнил шифбетрибсмейстер. – Это плохая карма.
– Человек слаб, и мессер это понимает.
– Если человек слаб, то правильно исполненная порка поможет ему стать сильным, – глубокомысленно заметил медикус. – А если силен – не повредит.
И вздохнул, наблюдая за тем, как Галилей смешивает табак с извлеченной из коробочки травой темно-желтого цвета. На Линге, в отличие например от Анданы, вихель был запрещен, однако астрологу «Амуша» полагалась поблажка, и, завидев Квадригу, местные полицейские отворачивались, хотя с легкостью могли отыскать в его карманах и поясной сумке пять-шесть лет каторжных работ. Впрочем, поблажка полагалась всем настоящим, водящим через Пустоту цеппели, астрологам.
– Альваро, откуда такие познания? – осклабился Бедокур. – Был опыт?
– Я сделал сии умозаключения на основе наблюдений и теоретических изысканий, месе карабудино.
– Мне одному кажется, что здесь ужасный сквозняк? – Бабарский демонстративно высморкался, аккуратно свернул платок, и продолжил: – Если кого и надо пороть, так это тутошнего хозяина. Он преступно относится к здоровью посетителей.
– Не тутошнего, а здешнего, – меланхолично поправил суперкарго Мерса.
– И еще за то, что пускает в приличное заведение всяких умников.
– ИХ, в зале душно! – не сдержался Бедокур. – Даже волосы потеют.
– А у меня ажарская астма! Я задыхаюсь!
– Откуда у тебя астма?
– Выросла!
– На Андане подцепил, – язвительно сообщил Хасина. – В заведении синьоры Улитки.
– Разве астма так передается? – испугался Чира.
Медикус деликатно заржал.
Несмотря на то что каждому члену экипажа полагалась комната в замке, офицеры, за исключением Дорофеева и Валентина, предпочли поселиться в городе и коротали вечера в харчевне «Золотой дуб». Той самой, что не меняла облик шестьсот семьдесят четыре года, в результате чего посетители вынужденно наслаждались раннелингийскими интерьерами: тяжеленными столами из плохо выструганных досок, неудобными лавками и глиняной посудой. Но еду в «Дубе» подавали отменную, а местное пиво славилось на все дарство Кахлес. Харчевня не пустовала даже в будние дни, однако офицеров Помпилио всегда ожидали лучшие места и быстрое обслуживание.
– Если у тебя астма – иди на воздух, ипать-копошить, – посоветовал Галилей Квадрига, с наслаждением раскуривая трубку.
Над столом лениво повисло вихельное облако.
– Иди курить туда. – ИХ неопределенно махнул – рукой.
– Не могу подняться с лавки, – обезоруживающе улыбнулся астролог. – Пьян.
– А вот меня ваши слова э-э… возмущают, – неожиданно произнес Мерса, откладывая двузубую вилку. – Вы сожалеете, что мессер не выпорол э-э… человека, и это безнравственно! Мы ведь не о лошади говорим.
– То есть лошадей пороть можно? – немедленно уточнил Хасина. – Это нравственно?
– Не согласен, – встрял Бабарский. – Я, к примеру, не то что лошадь, даже собаку бродячую не пнул ни разу в жизни. Хотя все они блохастые твари, а блохи разносят заразу.
– Я тоже, – добавил Бедокур. – В смысле, не зараза блохастая, а насчет собак. Бить животных – плохая примета. Это вам даже начинающая ведьма скажет.
– Собака может укусить, – промямлил Галилей, попыхивая трубкой. – Меня однажды пыталась, но я спугнул ее щепоткой свуи.
– А лошадь может лягнуть, – ляпнул алхимик и тут же укорил себя за длинный язык.
– Что, Мерса, не любишь животных? – медикус театрально покачал головой. – Не ожидал от человека столь прогрессивных взглядов. Это самый настоящий флукадрук.
– Какой же ты злой, Мерса, – тоненько хихикнул ИХ, старательно вытирая руки льняной салфеткой.
– Алхимик, ипать-копошить. – Квадрига блаженно прикрыл глаза. – Я всегда с подозрением относился к людям, которые проводят жизнь возле атаноров. Надышатся всяким, потом идеи распространяют.
И пыхнул вихельным выхлопом.
– Я люблю э-э… животных, – покраснел Мерса.
– Я видел, как Энди ел рагу, – припомнил Бедокур.
– Мерса, это безнравственно, – продолжил изгаляться Хасина. – Если ты действительно любишь животных, зачем поглощаешь их трупы? Почему тебя не тошнит?
– И ботинки кожаные таскаешь, – въедливо добавил ИХ. – А еще ремни и перчатки.
– И цапу кожаную надевал, когда холодно.
– Мерса, ты – лицемер.
– Мы обсуждали телесные наказания, – хмуро ответил Энди.
Он догадывался, что над ним подшучивают, и старательно гасил подступающее раздражение.
– Можно подумать, тебя никогда не пороли.
– Кстати, да, Мерса, ты бунтуешь просто так или тяжкие воспоминания гнетут?
– Я э-э… не бунтую.
– Уже не важно, – отмахнулся Хасина. – Тебя – пороли?
– Расскажи, как это было?
– Участвовал в каком-нибудь мятеже?
– Или на мелком воровстве спалился?
– Ни на чем я не палился, – отмахнулся Энди. – А пороли меня всего один раз э-э… в молодости э-э… когда я работал учеником алхимика на Герметиконе.
– И сильно сей опыт помешал тебе в жизни, месе карабудино?
Алхимик наконец понял, что обрадованные возможностью развлечься друзья просто так не отстанут, и перешел в контратаку:
– Альваро, никак не ожидал, что ты э-э… убежденный сторонник телесных наказаний. Это разве не флукадрук?
– Когда-то я считал телесные наказания несомненным доказательством человековской дикости, но с течением времени понял, что в этом инструменте заложен определенный смысл, – важно ответил Хасина. – Тщательно и беспристрастно проанализировав доступную информацию, я убедился, что в некоторых случаях подобное воздействие необычайно эффективно. Ты, Мерса, не медикус, но наверняка слышал аксиому, что яд в разумных дозах оказывает положительный эффект. – Альваро с наигранной печалью оглядел офицеров. – Человеки несовершенны, говорю вам как сторонний и нейтральный наблюдатель, человеков следует улучшать.
– Не такой уж ты нейтральный, – громко заметил Энди, поправляя очки.
– Это еще почему?
– Давно хотел спросить: в чем цель твоих э-э… исследований? Что будет, когда твоя раса соберет достаточно сведений о человечестве?
Контратака удалась: разогретые пивом офицеры охотно переключились на новую тему и принялись забрасывать медикуса каверзными вопросами: