Я смотрю на ярлычок одного из вечерних платьев: 2998 долларов. Вот это да! У меня подкашиваются ноги, и я сажусь на пол.
Нет, я не узнаю себя. Обхватив голову руками, я пытаюсь осмыслить последние несколько часов. Как я устала! Зачем, ну зачем я встретила этого сумасшедшего – красивого как бог, сексуального как дьявол, богатого, как Крез, и вдобавок ко всему сумасшедшего?
Я выуживаю из рюкзака «блэкберри» и звоню маме.
– Ана, девочка моя! Давно ты не звонила. Как ты там, милая?
– Ой, понимаешь…
– Что такое? Ты так и не помирилась с Кристианом?
– Мам, все так сложно. По-моему, он ненормальный. Вот в чем проблема.
– Расскажи мне об этом. Мужчины… их иногда не поймешь. Вот и Боб – сомневается, хорошо ли, что мы переехали в Джорджию.
– Что?
– Да, он уговаривает меня вернуться в Вегас.
Да, у всех проблемы. Я не одна такая.
В дверях показался Кристиан.
– Вот ты где! А я уж решил, что ты сбежала, – говорит он с явным облегчением.
Я выставляю перед собой ладонь, показывая, что я разговариваю по телефону.
– Извини, мама, мне надо идти. Я перезвоню тебе попозже.
– Хорошо, милая, будь там осторожна. Целую тебя!
– Я тоже тебя целую, мам.
Я выключаю смартфон и гляжу на Кристиана. Он хмурит брови и держится до странного неловко.
– Почему ты здесь прячешься? – спрашивает он.
– Я не прячусь. Я пропадаю от отчаяния.
– Пропадаешь? Почему?
– Из-за всего этого, Кристиан. – Я машу рукой в сторону нарядов.
– Мне можно войти?
– Это твой шкаф.
Он опять хмурит брови и садится на пол, скрестив ноги.
– Это всего лишь тряпки. Если они тебе не нравятся, я отправлю их назад, в бутик.
– Ты слишком много на себя берешь, понятно?
Он чешет подбородок… свой заросший щетиной подбородок. Мои пальцы зудят – так мне хочется дотронуться до него.
– Знаю. Со мной тяжело, – бормочет он.
– Очень тяжело.
– С вами тоже, мисс Стил.
– Тогда зачем ты делаешь все это?
Он широко раскрывает глаза; в них возвращается опаска.
– Ты знаешь, почему.
– Нет, не знаю.
Он проводит ладонью по волосам.
– Да, с тобой сплошные проблемы.
– Заведи себе хорошенькую брюнетку-сабу. Такую, чтобы спрашивала «Как высоко?» всякий раз, когда ты велишь ей подпрыгнуть. Разумеется, при условии, что ей будет позволено разговаривать. Так зачем я тебе, Кристиан? Просто не понимаю.
Он смотрит на меня долгим взглядом, и я совершенно не знаю, о чем он думает в этот момент.
– Анастейша, ты заставила меня по-иному взглянуть на мир. Тебя не интересуют мои деньги. Ты дала мне… надежду, – тихо говорит он.
Что-что? Опять он изъясняется загадками.
– Надежду на что?
Он пожимает плечами.
– На большее. – Его голос звучит тихо и спокойно. – И ты права. Я привык, что женщины делают точно то, что я приказываю, когда я им это приказываю. И это быстро надоедает. А в тебе, Анастейша, есть нечто такое, что затрагивает во мне какие-то глубинные струны, глубокий, непонятный мне уровень. Это как пение сирены. Я не могу противиться тебе и не хочу тебя терять. – Он берет меня за руку. – Не убегай, пожалуйста, – наберись терпения и немного поверь в меня. Прошу тебя!
Он выглядит таким беззащитным и ранимым… Меня это тревожит. Я опускаюсь на колени и нежно целую его в губы.
– Ладно. Вера и терпение. Я буду руководствоваться ими.
– Вот и хорошо. Потому что Франко уже здесь.
Франко маленький, смуглый и веселый. Мне он сразу нравится.
– Такие красивые волосы! – восхищается он с немыслимым, вероятно, фальшивым итальянским акцентом.
Я готова поспорить, что он родом откуда-нибудь из Балтимора или типа того, но его энтузиазм заразителен.
Кристиан ведет нас в свою ванную, тут же уходит и возвращается со стулом, взятым из комнаты.
– Я оставляю вас здесь, – бормочет он.
– Grazie, мистер Грей. – Франко поворачивается ко мне. – Bene, Анастейша, что мы будем делать?
Кристиан сидит на диване и возится с чем-то, похожим на электронные таблицы. Мягкая, мелодичная классическая музыка плывет по большому залу. Голос женщины страстно поет, вкладывая в песню всю душу. Просто дух захватывает. Кристиан поднимает глаза и улыбается, отвлекая меня от музыки.
– Гляди! Говорю же тебе, что он одобрит твою прическу, – бурлит Франко.
– Ты выглядишь прелестно, Ана, – говорит Кристиан.
– Моя работа сделана, – объявляет Франко.
Кристиан встает и направляется к нам.
– Спасибо, Франко.
Франко поворачивается, обнимает меня по-медвежьи и целует в обе щеки.
– Больше никому не позволяй стричь твои волосы, bellissima Ана!
Я смеюсь, смущенная его фамильярностью. Кристиан провожает его до лифта и тут же возвращается.
– Как хорошо, что ты оставила длинные волосы, – говорит он, подходя ко мне.
Его глаза сияют. Он трогает пальцами прядь.
– Такие мягкие волосы! – восхищается он. – Ты все еще злишься на меня, Ана?
Я киваю, а он улыбается.
– Что же именно тебя сердит?
Я закатываю глаза.
– Тебе перечислить весь список?
– Что, даже список?
– Да, длинный список.
– Может, мы обсудим его в постели?
– Нет. – Я по-детски надуваю губы.
– Тогда за ланчем. Я хочу есть и еще кое-чего… – Он подмигивает.
– Я не позволю сбить себя с толку. Хоть ты и не эксперт, а настоящий сексперт в постели.
Он прячет улыбку.
– Что сердит вас особенно сильно, мисс Стил? Выкладывайте начистоту.
Ладно, слушайте, мистер Грей…
– Что меня сердит? Ну, во-первых, твое грубое вторжение в мои личные дела, то, что ты привез меня в салон, где работает твоя бывшая любовница и где наводили красоту все твои брюнетки; на улице ты обращался со мной, словно с шестилетней девочкой, – и, что хуже всего, ты позволяешь твоей миссис Робинсон прикасаться к тебе! – Я перехожу на визг.
Он удивленно поднимает брови, а его благодушное настроение улетучивается.
– Правда, целый список. Но только я еще раз объясняю – она не моя миссис Робинсон.
– Она может прикасаться к тебе, – повторяю я.
Он выпячивает губы.
– Она знает, где можно.
– Как это понять?
Он проводит по волосам обеими руками и на миг закрывает глаза, словно ищет вдохновения свыше. Вздыхает.
– У нас с тобой нет никаких правил. Я никогда еще не занимался сексом без правил, и я никогда не знаю, где ты прикоснешься ко мне. От этого я нервничаю. Твое прикосновение совершенно… – Он замолкает, подыскивая слова. – Ну… просто оно означает больше… намного больше.
Больше?.. Его ответ оказался для меня совершенно неожиданным. Это короткое слово с важным значением снова повисло между нами.
Мое прикосновение означает… больше. Как прикажете мне устоять, когда он говорит такие вещи? Серые глаза ищут мои; я вижу в них настороженность и опаску.
Я нерешительно протягиваю к нему руку, и мое предчувствие переходит в тревогу. Кристиан пятится назад, и моя рука повисает в пустоте.
– Жесткий предел, – шепчет он. На его лице читаются боль и паника.
Я страшно разочарована и ничего не могу с собой поделать.
– Вот если бы ты не мог дотронуться до меня, что бы ты испытывал?
– Пустоту и обездоленность, – сразу отвечает он.
Ох ты мой лукавый! Поистине Пятьдесят Оттенков. Я качаю головой и слабо улыбаюсь ему. Он заметно успокаивается.
– Когда-нибудь ты непременно должен мне объяснить, почему у тебя существует такой жесткий предел, откуда он появился.
– Когда-нибудь, – бормочет он, но потом за долю секунды сбрасывает с себя боль и беззащитность.
Как быстро он умеет переключаться! Из всех людей, которых я знаю, у него быстрее всего меняется настроение.
– Итак, вернемся к твоему перечню обвинений. Я вторгаюсь в твою частную жизнь. – Он кривит губы, обдумывая ответ. – Это из-за того, что я знаю номер твоего банковского счета?
– Да, это возмутительно.
– Я проверяю всех своих сабмиссив. Я покажу тебе. – Он поворачивается и идет в свой кабинет.
Я покорно плетусь за ним, ошеломленная. Он отпирает картотечный шкаф и достает из него пластиковую папку. На этикетке напечатано: АНАСТЕЙША РОУЗ СТИЛ.
Ни фига ж себе! Я сердито гляжу на него.
Он пожимает плечами, словно извиняясь.
– Вот, можешь забрать себе.
– Ну спасибо, – рычу я.
Потом просматриваю содержимое папки: копия моего свидетельства о рождении – господи, мой жесткий предел! – обязательство о неразглашении информации, контракт – боже! – мой номер социального страхования, резюме, записи по месту работы.
– Так ты знал, что я работаю в «Клэйтоне»?
– Да.
– Значит, это не было случайным совпадением. Ты не просто проезжал мимо?
– Нет.
Я не знаю, злиться мне или радоваться.
– Как все это мерзко. Ты хоть понимаешь?
– Не вижу ничего плохого. Я должен соблюдать осторожность.
– Но ведь это вторжение в частную жизнь.
– Я не злоупотребляю такой информацией. Анастейша, ее может добыть любой человек. Она нужна мне для контроля. Я всегда так поступаю и поступал.
Он настороженно глядит на меня. Теперь его бесстрастное лицо напоминает маску.
– Нет, злоупотребляешь. Ты положил на мой счет двадцать четыре тысячи долларов против моей воли.
Он поджимает губы.
– Я уже объяснял тебе. Эти деньги Тейлор выручил за твой автомобиль. Да, согласен, трудно в это поверить, но факт остается фактом.
– Но ведь «Ауди»…
– Анастейша, ты хоть приблизительно представляешь, сколько я зарабатываю?
Я густо краснею.
– Зачем это мне? Кристиан, меня не интересует состояние твоего банковского счета.
Его взгляд теплеет.
– Я знаю. Это одна из твоих черт, которые я люблю.
Я с испугом гляжу на него. Неужели он что-то любит во мне?
– Анастейша, я зарабатываю в час приблизительно сто тысяч долларов.
У меня отвисает челюсть – сама собой. Это же немыслимые деньги!
– Двадцать четыре тысячи долларов для меня – так, тьфу… Машина, книги, наряды – все это мелочи. – Он словно уговаривает меня.
Я гляжу на него. Он действительно не понимает, чем я недовольна. Вот чудак!
– Как бы ты себя чувствовал на моем месте, если бы на тебя обрушились такие щедроты?
Он смотрит на меня с недоумением. Вот она, его проблема, – неспособность понять других. Мы погружаемся в молчание.
Наконец, он пожимает плечами и отвечает с искренним недоумением:
– Не знаю.
У меня сжимается сердце. Да, основная проблема Кристиана – неспособность сопереживать. Он не может поставить себя на мое место. Что ж, теперь я это вижу.
– Не очень приятное чувство. Да, ты великодушный и щедрый, но мне от этого некомфортно. Я несколько раз тебе об этом говорила.
Он вздыхает.
– Анастейша, я готов подарить тебе весь мир.
– Мне нужен только ты сам, Кристиан. Без всяких доплат и добавок.
– Они входят в сделку, как часть меня самого.
Нет, так мы ни о чем не договоримся.
– Мы будем когда-нибудь есть? – спрашиваю я. Напряжение, возникающее между нами, забирает у меня силы.
– Да, конечно, – хмурится он.
– Я что-нибудь приготовлю, ладно?
– Валяй. В холодильнике много продуктов.
– Миссис Джонс уходит на выходные? И ты питаешься в эти дни нарезкой?
– Нет.
– А как?
Он вздыхает.
– Мне готовят мои сабы.
– А, ну конечно. – Я краснею от досады. Разве можно быть такой дурой? И с любезной улыбкой спрашиваю: – Что сэр желает?
– Все, что мадам сумеет найти, – мрачно отвечает он.
Ознакомившись с содержимым холодильника (оно меня впечатлило, есть даже холодный отварной картофель), я останавливаюсь на испанском омлете. Готовится быстро и просто. Кристиан все еще сидит в кабинете – несомненно, вторгается в частную жизнь какой-нибудь бедной, ничего не подозревающей дурочки и суммирует информацию. Неприятная мысль оставляет во рту горький привкус. Мои мысли лихорадочно мечутся. Он действительно не знает никаких границ.
Я всегда готовлю еду под музыку, и тем более мне она нужна сейчас, чтобы не ощущать себя сабой! Я иду к камину, где стоит док-станция, и беру айпод Кристиана. При этом готова поспорить, что в его плей-листе много мелодий, выбранных Лейлой. Меня жуть берет при одной лишь мысли об этом.
Интересно, где же она? И чего ей нужно?..
Я содрогаюсь при мысли о ней. Ну и наследство мне досталось!
Просматриваю обширное музыкальное меню. Хочется чего-нибудь бодрящего. Хм-м, Бейонсе, едва ли она во вкусе Кристиана. «Crazy in Love». О! Годится. Закольцовываю и прибавляю громкость.
Пританцовывая, возвращаюсь на кухню, беру миску, открываю холодильник и вынимаю яйца. Разбиваю их и принимаюсь взбивать, не прерывая танца.
Еще раз заглядываю в холодильник, достаю картошку, окорок и – о да! – горошек из морозилки. Отлично! Ставлю на плиту сковородку, лью немножко оливкового масла и снова взбиваю яйца.
Неспособность сопереживать, размышляю я, типична только для Кристиана? Может, все мужики такие, причем по вине женщин? Те сбивают их с толку? Я просто не знаю. Возможно, это знают все, кроме меня.
Жалко, что Кейт уехала; она бы мне точно все разъяснила. Она еще долго пробудет на Барбадосе и вернется только в конце недели. Из-за Элиота. Интересно, сохранилось ли у них и до сих пор то самое желание с первого взгляда?
«Одна из твоих черт, которые я люблю…»
Я замираю, забыв про омлет. Он так сказал. Значит ли это, что он любит и другие мои качества? Я улыбаюсь в первый раз после того, как увидела миссис Робинсон, – искренне, от души, от уха до уха.
Кристиан обнимает меня. От неожиданности я вздрагиваю.
– Интересный выбор музыки, – мурлычет он и целует в шею. – Как приятно пахнут твои волосы.
Он утыкается в них носом и глубоко вдыхает их запах.
Желание скручивает мой живот. Ну уж нет! Я вырываюсь из его рук.
– Я сержусь на тебя.
Он хмурится.
– Долго еще будешь злиться? – спрашивает он, запуская пятерню в свою шевелюру.
Я пожимаю плечами.
– По крайней мере, пока не поем.
На его губах появляется намек на улыбку. Он берет пульт и выключает музыку.
– Эта запись есть на твоем айподе? – спрашиваю я.
Он качает головой, его лицо мрачнеет, и я понимаю, что это была она – Девушка-призрак.
– Тебе не кажется, что она пыталась тебе что-то сказать?
– Что ж, возможно, если подумать, – спокойно соглашается он.
Что и требовалось доказать. Никакого дара сочувствия. Мое подсознание неодобрительно цокает языком.
– Почему ты не удалил эту песню?
– Мне она нравится. Но я удалю, если она как-то задевает твои чувства.
– Нет, все нормально. Я люблю готовить под музыку.
– Что еще тебе поставить?
– Сделай мне сюрприз.
Он направляется к док-станции, а я снова взбиваю омлет венчиком.
Вскоре зал наполняет божественно нежный и задушевный голос Нины Симоне. Это любимая песня Рэя «I Put a Spell on You».
Я вспыхиваю и, раскрыв рот, поворачиваюсь к Кристиану. Что он пытается мне сказать? Ведь он уже давно околдовал меня. О господи… его взгляд изменился, сделался острым, глаза потемнели.
Я завороженно смотрю, как он движется ко мне под медленный ритм музыки – плавно, словно хищник. Он босой, в джинсах и незаправленной белой рубашке. Красив как бог.
Нина поет «ты мой», и Кристиан протягивает ко мне руки; его намерения ясны.
– Кристиан, пожалуйста, – шепчу я, сжимая в руке венчик.
– Что?
– Не делай этого.
– Чего?
– Этого.
Он стоит передо мной и смотрит сверху вниз.
– Ты уверена? – тихо спрашивает он, отбирает у меня венчик и кладет в миску с яичной массой.
Мое сердце бешено стучит. Я не хочу – нет, хочу – я страшно хочу. Он такой ужасный – и такой желанный, такой горячий. Я с трудом отрываю взгляд от его колдовских глаз.
– Я хочу тебя, Анастейша, – мурлычет он. – Я люблю и ненавижу, и я люблю спорить с тобой. Все это совсем ново. Мне надо знать, что у нас все в порядке. Убедиться в этом я могу лишь одним способом.
– Мои чувства к тебе не изменились, – шепчу я.
Его близость завораживает, пьянит. Знакомое притяжение – все мои синапсы направляют меня к любимому мужчине, моя внутренняя богиня бушует. Я гляжу на треугольничек волос в распахнутом вороте рубашки и прикусываю губу, противясь своему желанию – попробовать их на вкус.
Он совсем близко, но не касается меня. Его тепло согревает мою кожу.
– Я не дотронусь до тебя, пока ты не скажешь «да», – тихо говорит он. – Но сейчас, после дрянного утра, мне хочется соединиться с тобой и забыть обо всем, кроме нас.
О господи! Нас… Магическая комбинация, маленькое, всемогущее местоимение, которое скрепляет союз. Я поднимаю голову и смотрю на его прекрасное и серьезное лицо.
– Я хочу дотронуться до твоего лица, – еле слышно говорю я и вижу мелькнувшее в его глазах удивление, потом согласие.