Страдания Белдо никого не интересовали. Долбушин недоверчиво разглядывал юношу, о котором слышал, что он нырял далеко за Скалы Подковы.
– Трогать звуки руками. Видеть летающие цветы и поющие камни, откликающиеся на дыхание… Какая чушь! Кто в это поверит? – сказал он едва слышно.
Тилль деловито топтал толстым пальцем клавиши телефона. Не набрав до конца номера, раздумал, дал отбой и повернулся к директору.
– Шеф, тележку сделаешь? Нужна с закрытым кузовом.
«Шеф» расстарался и «сделал тележку» в рекордные сроки. Через десять минут у ворот уже сигналил грузовик. Директор лично уселся за рычаги складского погрузчика и помог разместить в кузове два покрытых брезентом ледяных куба. Наблюдательный Долбушин видел, что услужливой личности не терпится от них избавиться. Если прежде он нервничал, что не получит денег, то теперь нервничал по другой причине. Ему хотелось, чтобы странные «исследователи» поскорее убрались, забрав с собой труп в кожаной куртке и мертвую крылатую лошадь.
Они уже уселись в джип и тронулись, когда директор, успевший втихомолку сосчитать пачки и убедиться, что все без обмана, догнал их по глубокому снегу.
– Простите, пожалуйста! – задыхаясь, крикнул он. – А если я когда-нибудь еще… Мы тут скоро собираемся соседний пруд почистить!.. Вознаграждение не будет уменьшено?
– Ни в коем случае! Если что – сразу звоните! – успокоил его Долбушин.
Тилль смеялся так долго, что толкал животом руль и едва сумел выехать на шоссе вслед за крытым грузовиком.
– Прикормили придурка! Теперь он думает, что в каждом пруду у него окажется по неразложившемуся шнырику на крылатой лошадке! – с трудом выговорил он.
Белдо погладил себя по разрумянившейся щечке.
– Это ужасно, мон ами! Вот так и становятся охотниками за шнырами! Второго шныра с крылатой лошадкой он, понятно, не найдет. Но кто знает, не возьмет ли он однажды карабин и не засядет ли в лесу под Копытово? Причем будет глушить всех подряд: даже и тех, что возвращаются без закладок. А наш богатенький Альберт будет оплачивать его стрелковые опыты.
Тилль от хохота нажал животом на сигнал. Грузовик с тентом свернул на обочину, решив, что это просьба остановиться. Тилль обогнал его и, махнув в окно рукой, поехал первым показывать дорогу.
* * *
Утаить такую находку от Гая нечего было и думать. Это понимали и Белдо, и Долбушин, и даже не любивший делиться Тилль, в чьих загребущих лапах втихую сгинуло немало захваченных берсерками закладок. Крытый грузовик и джип, крутанувшись на «бетонке», взяли направление на Кубинку.
С водителем расплатились километров за десять до базы. Ледяные кубы перегрузили на высланный им навстречу грузовик с заляпанными грязью номерами. Пока перегружали, их обогнали две коневозки, из зарешеченных окошек которых грустно глядели конские морды. Начиная с осени, Гай натаскивал молодых гиел на живых лошадях, на спину которым закреплялось подобие крыльев.
Аккуратная асфальтовая дорога заложила петлю в лес. Снег был расчищен. У ворот безнадежной серой массой толпились псиосные. Некоторые, у кого еще не закончилась доза, пританцовывали, полузакрыв глаза. Другие сидели на корточках и раскачивались. Им было плохо. На них кричали, их прогоняли, ночью они нередко насмерть замерзали в лесу. Берсерки охраны били их, порой теряя терпение, стреляли, но псиосные все равно непонятно зачем притаскивались сюда, хотя и отлично знали, что ничего не получат. Лишь изредка Гай, расщедрившись, бросал им какие-то подачки, но это происходило очень нерегулярно.
Снизив скорость, Тилль поехал прямо сквозь толпу. Псиосные отскакивали. Пытались открыть заблокированные дверцы. Прилипали лицами к стеклам. Один запрыгнул животом на крышу, но глава форта берсерков газанул, и он скатился на асфальт. Долбушин мрачно разглядывал псиосных. Разумеется, он видел их и раньше, но только сейчас обнаружил, что среди мелькавших лиц встречаются девушки и младше Эли. Дионисий Тигранович поднял воротничок и натянул на лобик шапочку.
– Бедняжки! Ну как можно так себя не любить и не беречь? Не понимаю! – ужасался он.
– Да бросьте вы, Белдо! Живые трупы! Выжженные мозги! – прохрипел Тилль. – Все равно сдохнут меньше, чем через полгода. Послать бы дюжину берсерков и не со шнепперами, а с арбалетами и с боевыми топорами! Десять минут – и все чисто.
– Свежая идея! А как, интересно, берсерки будут отличать инкубаторов? Или ваши мальчики способны просветить каждого взглядом? – пискнул Дионисий Тигранович.
Тилль нетерпеливо ударил ладонью по сигналу. Строгие ворота открылись, и обе машины свернули к ангару. Над грузовиком с шипением и клекотом пронеслись две неоседланные гиелы – любимицы Гая. Одна из них даже запустила когти в брезент. Ее отогнали криками и автомобильными гудками.
– Чуют лошадку! – сказал Тилль.
Лед раздробили отбойным молотком. Тучный берсерк работал осторожно. Гай, чьи неразлучные арбалетчики цепочкой стояли у входа в ангар, кратко объяснил ему, что если он отсечет у шныра ухо – ему самому отрежут ухо. Если пострадает нос – отрежут нос. С пегом церемонились меньше. Тот же берсерк, расколов лед, разделывал его тяжелой секирой. Гай велел снять с него лишь седло, потник и уздечку, а тушу приказал бросить молодым гиелам.
– Пусть привыкают! Настоящие пеги перепадают не каждый день, – сказал он, наблюдая, как берсерк с хеканьем опускает секиру. Брызнула подкрашенная жижа.
– Даже крови нет! Эта туша насквозь прохимиченная, – поморщился Белдо.
– Хорошую гиелу химией только обрадуешь… Мощный был жеребец! Давно не видел таких крыльев. Не удивлюсь, если он в родстве с тем красавцем, который сам бросается на гиел, – задумчиво сказал Гай.
– А-а, Зверь! Хозяйка – некая Штопочка. Мы бы давно их пристрелили, но вы приказали не трогать, – с досадой отозвался Тилль.
Гай достал влажную салфетку и промокнул со щеки брызги. Тучный берсерк работал секирой, как заведенный, больше напоминая мясника.
– Жестокость должна быть осмысленной. Если моей целью станет перебить всех шныров, я поставлю в лесу пулемет или устрою засаду у лазейки, через которую их молодняк бегает в Копытово. Но кто тогда будет таскать нам закладки? – сказал он с раздражением.
– Все равно лучше подрезать этой Штопочке крылышки. А то больно много она ребят посекла своим кнутом. Взрослые мужики, и удирают от бешеной девчонки, которая ни черта не боится, – возразил Тилль.
Гай нахмурился. Как видно, это было для него новостью.
– Ингвар!
Топорных дел мастер повернулся, как медведь. Ждал.
– Ты прав! Поймай мне девчонку вместе с жеребцом. Поймай живой! Если она и правда так хороша, хочу устроить ей бой с Гамовым. Это будет занятно!
– От Гамова мало проку, – пробасил Тилль.
Гай удивился:
– Как? Он же вернулся и снова чешет небо!
– Чешет, но кое-как. На его гиеле и с его умением он мог бы каждый день приносить по перехваченной закладке, а он врет, что ему никто не попадается.
– То есть ты считаешь, что он больше не наш? – уточнил Гай.
– Не наш, – повторил главный топорник.
– Ты ошибаешься, Ингвар. Он ушел не очень далеко. Жена, которая ушла в соседнюю комнату, еще не совсем ушла, – заметил Гай.
– Все равно. Гамов стал слишком светлым. Всякие там фантазии у него, – Тилль крутанул у виска пальцем.
– Нет, светлым он не стал. Он стал наглым, – подумав, сказал Гай. – Это надо пресечь… Про девчонку ты запомнил? Пусть убьет ее в поединке.
– А если не убьет? – спросил Тилль.
– Тогда она убьет его. Но он убьет. Через себя ему не перешагнуть.
Гай посмотрел себе под ноги, на лицо молодого шныра, которое освободили, наконец, ото льда. Это было странное лицо, почти пугающее своим выражением. Казалось, он не умер, а шагнул в неведомое и прекрасное, и лицо успело отразить радость этого шага и пронести его в смерть. Дионисий Тигранович бегал вокруг тела, встряхиваясь, точно мерзнущий скворец.
– Ах! Я проклинаю все на свете! И день, когда взял закладку, и ведьмарство! Неужели существуют на свете ценности, ради которых должны погибать такие прекрасные молодые люди? – кудахтал он.
Тилль настороженно приподнял бульдожьи складки у глаз. Брякнуть такое при Гае был способен только Белдо. У тучного же берсерка едва не выскользнул из рук топор. С его точки зрения, это была крамола. Все равно, что заявиться к Сталину и, ковыряя в зубах, сказать, что вас достала советская власть.
Гай подошел к Белдо и положил тонкую руку ему на плечо. Спущенный шар заиграл бугорками. Гай плохо переносил зиму. От мороза его кожа местами краснела, а местами оставалась белой, что мгновенно выдавало мертвые участки. Лицо делалось сетчатым. Не спасал даже загар инфракрасных ламп.
– Я вас отлично понимаю, Дионисий! Мы с вами оба шныры и телом и душой… И это величайшая трагедия, что мы и они оказались по разные стороны баррикад! – сказал Гай.
Белдо умиленно закивал. У тучного берсерка сам собой открылся рот. Его простой мозг замкнуло. Он ворочал шеей, ожидая теперь чего угодно. Например, того, что Гай и Белдо, взявшись за ручки, пойдут разгонять гиел и записываться в шныры. Однако запись в шныры по неведомым причинам отложилась на неопределенное время. Гай опустился на четвереньки, как собака, обнюхивая кожу мертвого юноши. Длинные, вьющиеся волосы Гая скользили по шныровской куртке.
– Забавная химия… Как живой, только сердце не бьется. А на мать как похож! В свое время мы долго за ним охотились, а однажды он просто исчез. Хотел бы я знать, как он оказался в этом пруду. Ран на теле нет?
– Не видно, – отозвался Тилль. – Проверить?
– Какой смысл? Если ранен был шныр, почему упал пег? Жеребца осмотрели? Крылья целы? Следы топора? Шнеппера?
Тучный берсерк распрямился, вытирая пот с окровавленного лица.
– Так при падении ж все переломалось. Разве теперь разберешь? – пробормотал он, выгораживая себя.
Гай бросил косой взгляд на разделанную тушу.
– Так я и думал! Искать раны сейчас самое время! – пробормотал он и, решительно поднявшись, отряхнул колени от бетонной крошки.
Оглянувшись на Гая, Тилль сдернул с плеча у шныра сумку и вывалил ее содержимое прямо на грудь юноши. Вещей оказалось немного. Шнеппер с расслоившейся от влажности тетивой, метательный нож, раскисшая записная книжка и, наконец, завязанный с четырех концов платок.
Им-то и заинтересовались в первую очередь. Гай толкнул его длинным ногтем. Платок вспыхнул изнутри, точно загорелся. Сияние было ослепительным, не синим, а голубовато-белым, каким оно бывает только у самых сильных закладок. С коротким стоном Гай отдернул палец, тревожно разглядывая свой пылающий ноготь. Голубоватое сияние доползло до сустава пальца и погасло – контакт с закладкой был слишком кратковременным.
– Диосиний! Давайте вы! – хрипло приказал Гай.
– Я вы?
– Я не могу… Мне больно… Мой опекун… Скорее посмотрите, что там?
Жестом фокусника Белдо извлек из воздуха ножнички и разрезал платок. Внутри обнаружился светлый и ломкий камень-песчаник с синей стрекозой внутри. Стрекоза была очень велика – не меньше двух ладоней от головы до кончика хвоста. Она была совсем целая, лишь с одной стороны крылья были отколоты, что предавало закладке какую-то дразнящую неполноту.
Гай смотрел на стрекозу взглядом голодного волка, который не может схватить кусок мяса, потому что ему мешают прутья. Руку, пытавшуюся прикоснуться к закладке, он прижимал к груди. Нянчил ее, точно обожженную.
Белдо махнул разом двумя ручками, но в воздух не поднялся.
– Контрзакладка! Живая закладка! И какая огромная! Никогда не встречал на двушке стрекоз!
– До первой гряды их нет, – сипло сказал Гай.
– Значит, из Межгрядья?
– Не меньше, чем от второй гряды! Хотя, может, и ближе. Стрекозы, да будет вам известно, летают! – Гай, не отрываясь, смотрел на закладку. То же делали и Тилль с Белдо. Три голодных алчных взгляда скрещивались на закладке.
Этот отчаянный мертвый шныр пронес в их мир то, что было едва не ценнее самого мира – контрзакладку! Для владельца контрзакладки исчезает пространство. Он может переместиться в любое место, даже в Зеленый Лабиринт, если контрзакладке достанет стремительности. Правда, есть одно «но». Все это возможно только в том случае, если живая закладка ЖИВА. Ведь существуют же на двушке и мертвые стрекозы, как есть упавшие деревья или высохшая трава. Если же стрекоза мертва, то она становится из контрзакладки просто закладкой, но не обычной, а исключительной ценности, с неповторимым глобальным даром.
– Давайте, Белдо, не тяните! – крикнул Гай.
Старичок посмотрел на него взглядом умной птички:
– Как? Вы отдаете мне ее насовсем?!
– Нет. Проверьте ее, но не сливайтесь! Если позволит ваш опекун!.. Мой не позволяет.
– А если и мой тоже не… Я не хочу умирать!
– Вы не умрете. Я не стал бы вами рисковать, Белдо. Попробуйте! – нетерпеливо повторил Гай.
Помешкав в нерешительности, старичок осторожно коснулся закладки. Чувствовалось, что он готов был отдернуть ладонь, но не отдернул. Пальцы его жадно стиснули камень. Прозрачная кожа руки озарилась – проступили кости, сухожилия, сосуды. Голубоватое свечение поползло к локтю. Старичок вскинул голову. Кукольное личико выразило сложную смесь страха и наслаждения.
Решив, что камень сейчас погаснет, а закладка втянется в Белдо, Тилль схватил старика за плечо.
– Убью! А ну не смей! Отдай! – взревел он от жадности.
– Не трогай его, болван! Он не сольется! – крикнул Гай. Нежные жилы на тонкой шее раздулись в канаты.
Голубоватое свечение доползло по плеча старичка, однако на тело так и не перекинулось. Белдо встряхнул рукой, насильно размыкая неслушавшиеся пальцы. Камень выскользнул и, перекатившись через тело молодого шныра, остановился между его грудью и откинутой в сторону рукой.
Тилль потряс Белдо за плечи.
– Очнитесь!.. Что это была за закладка? Живая?
– Да, живая… Точнее, станет живой, когда ее соберут воедино. Но она же и закладка… повторного… шанса! – с усилием выговорил Дионисий Тигранович. – Очень сильная… Чудовищно…
Он сидел на полу и смотрел на свою ладонь, точно надеялся, что в ней сохранилось немного свечения. По крылу его носа ползла большая муха. Здесь, среди гиел, мухи не исчезали даже зимой.
– Ничего не понял! Какой, к эльбам, повторный шанс? – скривился Тилль.
– Эта закладка позволяет что-то переиграть в своей жизни! На любом этапе! Один-единственный раз, – упрямо повторил Белдо.
Тилль наконец поверил и ботинком толкнул валявшийся на бетоне шнеппер.
– Одноразовая закладка, что ли? Четыре часа за рулем – гиелам под хвост! Стоило столько времени ковыряться с дохлым шныром!
Белдо вздрогнул, очнулся. Маленький, не боящийся быть смешным старичок сидел на бетонном полу, и в глазах у него застыла тоска. Правда, тоска быстро сменилась раздражением.
– Ты что, Тилль, глупый, да? – завизжал он. – Мне в тебя плюнуть? Ногой тебя лягнуть? Для тебя хорошая закладка – это выдуть озеро коньяка, не рухнув мордой в стол и переобнимать всех девиц, которых не испугает твое жирное брюхо!
Тилль запыхтел, наливаясь сизой кровью. Он напоминал бойцовского пса, которому рвет уши истеричный визгливый мопс. Пса, который отлично понимает, что тронуть мопса нельзя, потому что рядом строгий хозяин.
Гай подошел сзади и опустил руку на плечо Белдо.
– Ну-ну, Дионисий! Остыньте! Не обижайте Ингвара Бориславича! Объясните просто!
– Лучше я буду объяснять курам картины Пикассо! – продолжал визжать Белдо. – Повторный шанс! Возможность все изменить, а ему плевать! Человек идет – топ-топ! – ножками! Доходит до развилки. На развилке принимает решение и выбирает дорогу! А если он ошибся? Если выбрал не тот путь? Если потом всю жизнь грызет себя?