Сценарист гадливо высвобождается из объятий.
– Вы о ком?
– Щёчки – это ягодицы, – торопливо объясняет ему директор студии. – Киношный сленг. Это он про актёров, Эдик. Пошли, пошли, пошли…
– Нет, не к осветителю, – показывает режиссёр. – Поднимайтесь повыше.
Директор студии утаскивает сценариста наверх. Тот с отвращением ворчит: «Щёчки у него… ещё сказал бы – губки… и носик…» Режиссёр, мгновенно забыв о гостях, поворачивается к помрежу:
– Как там наши звёзды экрана?
– По конурам, готовятся.
– Кордебалет?
– Перекуривает на лестнице.
– Ладно… – Осматривает декорацию. – Ну и халтура. Гнать бы художника, так ведь спит с женой секретаря парткома. А может, секретарь парткома спит с его женой…
Возвращается оператор. Лицо мокрое и мрачное. Молча машет рукой, идёт к камерам.
– Не пей с Барчуком, Митя. Нечестно. Пьёшь с ним, а плёнку портишь мне.
– Тележку кто возит? – сипло спрашивает Митя.
– Будешь работать с рук. Руки-то не дрожат?
Входит актёр, играющий главного героя. Русоволосый, голубоглазый, ростом с режиссёра. На нём брезентовые штаны, свитер с оттянутым воротником, из-под которого торчит клетчатая рубашка. Плюс сапоги. А также – непременная трёхдневная щетина. Какой же герой без трёхдневной щетины?
– Привет всем! Где наша девочка?
– Пах бреет, – бормочет сквозь зубы оператор Митя.
– Серж, ты готов?
– Я – как пионер. Трезв, сыт и хочу бабу. (Зевает.) Как вам мой маскарад?
– Похож на ханыгу у винного, – констатирует оператор.
– Заткнись, кинолюбитель! – срывается помреж. – Давно в окуляры не получал?
– Ребятки, не ссорьтесь. Что говорит консультант?
– Консультант говорит, что настоящие геологи выглядят так, – ставит точку помреж.
– Ну и нормальненько…
Входит актриса, играющая главную героиню. Одета по-домашнему: прозрачный пеньюар, под которым видна атласная ночная рубашка. Чарующие ножки упрятаны в чулки. На голове – грандиозные кудряшки, залитые для прочности лаком «Прелесть».
С первого взгляда ясно – перед нами современная советская женщина.
Актриса делает танцевальное па, всплеснув пеньюаром:
– Годится?
Режиссёр подбегает к ней, целует в щёку.
– Ларочка, солнышко, ты обольстительна! Зрители испачкают сиденья!
Она победно улыбается. Режиссёр обнимает её за талию, ведёт к декорации. Шепчет:
– Спиралька на месте? Умница. Ты у меня профи, не зря ГИТИС кончала… (Хлопает в ладоши.) Внимание! Репетируем встречу после разлуки! Прошу всех выбросить из головы чушь, собраться и помочь мне в нашем общем деле!
Актриса подходит к актёру:
– Привет вашему маленькому другу. Он нас сегодня не подведёт?
– Маленький?! Да уж побольше, чем у твоего хряка, – кивает тот на режиссёра.
– Ешьте петрушку, Серж. Помогает, у кого по мужской части проблемы.
– Проблемы – это когда гонококк погулять вышел. Кстати, давно проверялась?
– Не ваше дело. Ваше дело простое – отпыхтел, получил деньги…
– Эй, голубки, текст выучили? – окликает их режиссёр.
Хищные оскалы разом превращаются в улыбки.
– Какой там текст? Сопли.
– Серж, не обижайте нашего гения, – притворно сердится актриса. – Говорят, страдает над каждым словом, онанирует над портретом Чехова…
– Медвежьей болезнью он страдает. Штаны до сих пор постирать боится, интеллигент.
[1]
Смена декораций. На балкончике
Сценарист и директор киностудии еле слышно разговаривают, поочерёдно отхлёбывая из плоской бутылки с этикеткой «Двин» и бросая долгие взгляды на съёмочную площадку.
СЦЕНАРИСТ: Наверху правда нервничают?
ДИРЕКТОР: Не то слово. При всём моём глубочайшем уважении к нашему руководству, кое-кто, мне показалось… (Заканчивает уже шёпотом.)… на грани паники.
СЦЕНАРИСТ: Поступили новости?
ДИРЕКТОР: Да уж поступили, Эдик, поступили.
СЦЕНАРИСТ: То-то, я чувствую, напряжение сгустилось… Чёрт. Я тебя, конечно, не спрашиваю…
ДИРЕКТОР: А нет тут особого секрета. Не сегодня-завтра и тебя введут в курс дела. Ты знаешь, что эксперименты в Дубне повторили в Киеве у Глушкова и в Арзамасе-16?
СЦЕНАРИСТ: (осторожно). Слышал. Без подробностей.
ДИРЕКТОР: Я тебе скажу. Из Киева доложили, что смогли посмотреть ещё дальше, чем дубновские. Украину принимают в НАТО, а Российской Федерации в приёме отказано.
СЦЕНАРИСТ: И какова наша реакция?
ДИРЕКТОР: (с горечью). А что – реакция? Варшавский договор, по всей видимости, распался. Американцы ставят базы по всем нашим границам, «оборонка» погибла. В стране – сплошная растащиловка. Наши учёные работают на американский военпром…
СЦЕНАРИСТ: Да уж, читал я про это. Не могу поверить…
ДИРЕКТОР: А вторая новость – вот. В Арзамасе-16 вытащили совершенно безумный экстраполят. В Ленинграде установлен памятник Сахарову, и не где-нибудь, а на площади имени Сахарова. Но это цветочки. В Москве перед зданием КГБ сковырнули памятник Дзержинскому и на этом месте увековечили… Ты думаешь, кого? Солженицына!
СЦЕНАРИСТ: (выдыхает). Врёшь!
ДИРЕКТОР: Гадом буду!
СЦЕНАРИСТ: (потерянно). Беда, беда…
Долго молчат. Трагическая пауза ничем не нарушается.
ДИРЕКТОР: (сам себе). Да и Ленинграда никакого, говорят, там у нас больше нет…
СЦЕНАРИСТ: Что, шведы обратно оттяпали?
Снизу доносится голос режиссёра: «Поехали!»
Съёмочная площадка
Актёр закидывает за плечи рюкзак, из которого торчит геологический молоток, вместе с актрисой они становятся с тыльной стороны декорации – перед фальшивой дверью. Кряхтя, он поднимает партнёршу на руки, переступает порог, роняет ношу на постель. Лица обоих светятся нежностью. Она шепчет: «Милый! Милый!» Он опускается перед ней на колени.
На тумбочке лежат книги, придавая эпизоду вес. Малый читательский набор: «Как закалялась сталь», «Целина» и томик Тургенева.
ОНА: (включает бра). Любовь моя, о, наконец мы одни!
ОН: Каждую минуту, каждую секунду своей суровой жизни в тайге я думал о нашей встрече и ждал её!
ОНА: Когда ты сегодня позвонил мне на фабрику, я чуть с ума не сошла от радости. Даже до конца профгруппы не высидела! Ой, что будет, выговор влепят…
ОН: А знаешь, какая в тайге красотища? Воздух чист, как слеза, вода прозрачна, как воздух. Кедры шишками тебя одаривают, птицы и звери с тобой здороваются…
ОНА: Я хочу в тайгу, увези меня с собой.
ОН: Жизнь моя, теперь мы всегда будем вместе.
Целуются, умело изображая страсть.
– Стоп! – командует режиссёр. – Спасибо, нормальненько. Не космический полёт, конечно, не взрыв сверхновой… Разве что – подработать реплики…
– Зачем – реплики? – живо удивляется актёр. – Например, у Герасимца метод – импровизация, полное доверие исполнителям.
Режиссёр мгновенно воспламеняется:
– Твой Герасимец – дряхлый пень, самодур и бездарность! Снял полтора идейно правильных фильма – и классик, видите ли!.. (Несколько секунд тяжело дышит.) Ты мне лучше вот что скажи, умник. Куда ты всё время смотрел? Куда угодно, только не на свою возлюбленную.
Актёр мнётся, криво улыбаясь. Медлит с ответом.
– Давай, давай, не тушуйся.
– На «Зосю» смотрел.
– На кого? – Режиссёр в недоумении оглядывает помещение.
– Да вон, «стеночка», – показывает герой на декорацию, вернее, на шкаф и на сервант возле кровати. – Польская «Зося». Скоро себе такую же покупаю. Очередь подошла, деньги нужны. Прости, из головы не выходит.
– Бред. С кем работаю…
– Бред? – злится актёр. – Ты при студии отовариваешься – без очереди, без записи и без наценок, а нам Союз выделяет – шиш без масла! Кому бред, кому – геморрой!
– Тоже мне, оправдание нашёл.
– Никита, а нельзя, чтобы он побрился? – встревает актриса.
– Кто?
– Да этот твой «заслуженный и без пяти минут народный», – мажет она пятернёй по щеке партнёра. – Тёрка, а не герой-любовник! Кожу с меня живьём сдирает.
Актёр хочет что-то гневно возразить, но режиссёр закрывает ему рот рукой.
– Экие вы оба тонкие. Ларочка, ты ж и не такое терпела. Зимняя прорубь, полуденный песок в Гоби… подумаешь, лёгкая щетинка. Представь симпатичного ёжика из мультика… (Внезапно суровеет.) Кстати, к тебе тоже вопрос. Что ты там всё время рукой делала? Под ночнушкой зачем-то шарила… Признаться, это странно выглядит.
Она агрессивно подбоченивается.
– К твоему сведению, капроновые чулки надо периодически подтягивать. Чтобы гармошек на коленках не было. Или чтобы винтом не пошли.
– Почему по размеру не подобрала? Чем вы там с костюмером занимались?
– НЕ ПО РАЗМЕРУ?! – Яростным рывком она задирает подол. – Полюбуйся, как это устроено, если раньше не видел!
Устроено самым обычным образом: чулки крепятся к поясу на резинках. Все детали пригнаны друг к другу, как в хорошо отлаженном механизме.
– Как ни старайся, мой милый, чулок не ляжет по ноге, это тебе не кожа! А если кому-то представляется по-другому, он либо мальчишка, либо дурак!
– Развоевалась… Перед объективами только не поправляй больше ничего, хорошо? Зрителю совсем не коленки твои интересны… (Хлопает в ладоши.) Внимание, нулевая готовность!
Звукооператор спускает к кровати микрофон на длинной палке со шнуром. Оператор нехотя вылезает из тележки, на плече у него громоздится неопрятного вида агрегат.
– А стационарные?
– Вот, вот и вот. – Оператор показывает на камеры. – Точки я со вчерашнего не менял – в отсутствие постановочных распоряжений.
– Где кордебалет?! – внезапно вспоминает режиссёр и начинает безумно озираться. – Убить меня хотите?!
Помреж высовывает голову из павильона.
– Девчата, ау!
Вплывают три русалки в блёстках, покачивая хвостами из перьев. Кроме блёсток и хвостов иной одежды на них нет. Пожилая постановщица танцев сопровождает это трио. Объяснять им задачу не нужно: всю неделю плотно репетировали.
– Свет!
Вспыхивают юпитеры, раскалёнными лучами впившись в декорацию.
Режиссёр заметно волнуется:
– Ларочка, Серёженька, ребятки! Я хочу увидеть настоящее чувство. Покажите, что возвышенная страсть присуща нашему человеку не только за станком или кульманом.
СЦЕНАРИСТ: (презрительно фыркнув). Идеалист хренов!
ДИРЕКТОР: Эдичка, оставь и мне сколько-нибудь.
Сценарист возвращает товарищу бутылку, затем достаёт из бокового кармана пиджака театральный бинокль. Величавым жестом прикладывает оптику к глазам – и застывает. Директор потрясённо смотрит на сценариста с его биноклем и бормочет: «Чёрт, не догадался…»
– Мотор!
Мотор!
В точности повторяется отрепетированная сцена. Оператор следит объективом за перемещениями актёров. Камеры громко стрекочут. Сценарист свободной рукой вытаскивает из кармана большое яблоко и сочно откусывает, не отрываясь от действа. Директор киностудии с завистью смотрит на яблоко. Режиссёр ободряюще приговаривает: «Так… Так… Митя, книги крупно!»
Книги, лежащие на тумбочке, даются крупно.
Разделавшись с текстом, актёры начинают бурно целоваться. Противиться здоровому инстинкту больше нет причин, поэтому житель тайги наконец срывает с себя свитер и клетчатую рубашку, обнажая волосатое, смуглое от кварцевых ванн тело. Героиня вскакивает и освобождается от пеньюара. Нетерпеливые мужские руки стаскивают с неё ночную рубашку.
РЕЖИССЁР: Медленнее! Куда спешим?
Героиня остаётся в нижнем белье. Лифчик, трусы, пояс с чулками, – всё лимонного цвета. Бельё обильно украшено оборочками, фистончиками, атласными ленточками. Издалека – очень красиво. Вблизи… Из бюстгальтера вылез предательский ус, впивается актрисе в тело. Она мужественно терпит.
Герой выпрыгивает из брюк, придерживая большие семейные трусы. Сатиновые, ясное дело, однако не синие, как у всех, а в желтую полоску. Это очень современно, даже вызывающе.
Возлюбленные снова на кровати. Женщина лежит неподвижно – глаза томно прикрыты, руки раскинуты. Герой эффектно освобождает её от лифчика (она издаёт стон, исполненный искреннего облегчения) и метает снаряд в сторону кинокамеры. Оседлав героиню верхом, начинает жадно целовать её грудь. Часто дыша от наслаждения, она выгибается поцелуям навстречу.
Грудь у выпускницы Театрального большая, крепкая, киногеничная.
РЕЖИССЁР: Портки́!
В оператора последовательно летят лишние детали туалета: трусы мужские, трусы дамские. Оператор мягко двигается вокруг кровати, с разных ракурсов фиксируя эту сцену. Тела актёров молоды и красивы, они блестят в свете юпитеров, они полны присущей нашему человеку возвышенной страсти.
РЕЖИССЁР: (недовольно). Стоп, стоп, стоп! Серж, в чём дело?
Актёры прекращают играть, садятся на кровати. Помреж бросает им халаты…
Съёмочная площадка
– Да я, Никита… – виновато произносит актёр. – Не знаю, что и сказать…
– Убрать свет! – распоряжается режиссёр. – Ты что, не в форме?
– Вчера жена из отпуска вернулась. Я ведь не машина.
Режиссёр быстро накаляется:
– Ты артист! Причём, как тут уже вспоминали, носящий почётное звание заслуженного!
Серж бросает взгляд на партнёршу.
– Ведьма чёртова, сбила меня с настроя… со своей петрушкой…
[2]
– Какая такая «петрушка»?! – кипит режиссёр. – И почему опять глазами стрелял?! Про «Зосю» свою не можешь забыть?!
– Про «Зосю» тоже! – внезапно кричит актёр. – И про квартиру кооперативную! Вечером перекличка, из театра надо отпрашиваться. Тебе бы мои заботы, Никита!
– А тебе бы – мои. Квартира, Сергуня, это далеко и долго, зато обделаемся мы все здесь и сейчас… (Поворачивается к оператору.) Митя, как у тебя?
– Бездарно, поэтому отлично.
– Не фиглярствуй! Что было в кадре?
– В основном она, его я брал со спины.
– Ну, с Ларочкой пока нет проблем, от неё у зрителей, что положено, встанет по стойке «смирно»… – Режиссёр успокаивается. – Лара, я же тебя просил. Опять занимаешься чулками?
Теперь взвивается уже актриса:
– А я предупреждала! Если б костюмы привезли, например, из Италии, а не заказывали в ателье при мюзик-холле…
– Боже, о чём вы все думаете во время съёмок?! – всплескивает руками режиссёр.
– Да! Да! Женщина, выходя на подиум, думает не о том, как она будет изображать с мужчиной любовную сцену, а о том, всё ли у неё в порядке с туалетом! Открою тебе тайну – это нормально!
– Ладно, ладно, нормально. Потом подредактируем… Я хотел с тобой о другом. – Режиссёр отводит актрису подальше от чужих ушей. – Солнышко, сделай этому импотенту массажик. Какой-то он сегодня…
– Хорошо, Никитушка. Сделаю от души, как тебе.
– Нет уж, постарайся! «Как мне»…
Он озабоченно смотрит на часы.
На балкончике
ДИРЕКТОР: Что там у тебя за история с Сусловым?
СЦЕНАРИСТ: Ох, Филя, задолбали уже… Не с Сусловым, а с Юрием Владимировичем. Шеф пригласил меня давеча в Кремль – чаю попить, поболтать о том о сём.
ДИРЕКТОР: По делу или…
СЦЕНАРИСТ: Никаких «или». В качестве двоюродного племянника я у Андропова не бываю. Только как секретарь Союза писателей. Назрели оргвопросы, нужно было обсудить.
ДИРЕКТОР: Юрий Владимирович – очень строгий, очень правильный человек, настоящий коммунист. Мало таких людей.
СЦЕНАРИСТ: Передам твоё мнение при случае. Так вот, приносят с курьером пакет от Александрова – лично в руки Ю-Вэ. Расшифровали новую порцию дубновского экстраполята, согласно которой в кресло Председателя КГБ будут сажать… угадай, каким образом?
ДИРЕКТОР: (севшим голосом). Через всенародные выборы?
СЦЕНАРИСТ: Не совсем. Хотя разница небольшая. Кандидатуру главного чекиста согласуют с директором ЦРУ, и только если американцы дали «добро»… вот такая перспектива. Даже привычного ко всему Юрия Владимировича проняло. Не захотел пользоваться «вертушкой». Уж не знаю и не хочу знать, почему. И адъютанта своего подключать не стал. Под рукой был я, меня он и послал с этим пакетом к Суслову, да попросил бегом… «Пулю» про туалет уже потом пустили. Чтоб никакая сволочь не посмела удивиться, какого рожна секретарь Союза писателей скачет галопом по кремлёвским коридорам.
ДИРЕКТОР: Да, дела… (Вдруг пугается.) Зачем ты мне это рассказал?
СЦЕНАРИСТ: Во-первых, ты никому не растреплешь, во-вторых, тебе никто не поверит. Я и сам-то поверил только потому, что в кабинете Андропова случайно оказался.