– Какой, ты сказал, это год? – спросил президент у Пашутина.
– Восемьдесят восьмой, февраль.
Президент кивнул.
«– Всего пять мегатонн – и в Панаме антиамериканское восстание, – продолжал профессор. – И не надо никаких бомб, ракет, танков! Ничего не надо, только залить из космоса противника энергией ненависти – и все. Как по-вашему, сколько денег отвалит на это Министерство обороны? Особенно если изложить это не так легкомысленно, как я, а всерьез. И научно обосновать пути реализации проекта. Например, так… – Профессор подошел к доске и стал быстро писать мелком, говоря: – Первый этап: лабораторные эксперименты на собаках по выделению фермента ненависти, злости, раздражения. То есть берем собак, вживляем им пробирки для сбора слюны, всякие электроды и прочее и злим этих собак до бешенства. Слюну бешенства, кровь, мочу, что еще? – на химический анализ. Второй этап… Ну, подсказывайте, включайте мозги! Ставлю задачу на сообразительность! Второй этап!..
– Забор энергии! – подсказали студенты.
– Рановато, но ладно, запишем, – согласился профессор. – Второй этап – забор биоэнергии. Тут нужен полет фантазии: как забирать эту энергию, куда, где хранить? Но мозги уже включились, прошу вас – третий этап? Ну?
– Эксперименты на людях! – выкрикнули из аудитории.
– Где? На ком? – тут же пытливо обернулся профессор к студентам.
– В психбольницах!
– В отделениях для буйных! – стали подсказывать из разных концов.
– Ага! Идею усек! – подхватил профессор. – Можно с психами делать то же, что с собаками: доводить до бешенства и брать слюну и кровь на анализы. И – если мы уже знаем как – забирать у них негативную энергию.
– Эксперименты с экстрасенсами и телепатами! – снова крикнули из аудитории.
– Правильно! Молодец! – Профессор тут же заскрипел мелком по доске. – Эксперименты с медиумами, обладающими мощным биополем. Вроде Джуны, Кулешовой, Кулагиной и других. Цель экспериментов: выяснение способов передачи биоэнергии на расстояние. Верно? И наконец, четвертый этап: создание опытного КН – конденсатора ненависти и ПКН – пушки конденсатора ненависти, их лабораторные и полевые испытания. Разумно? Пятый этап: доводка КН по замечаниям заказчика и государственные испытания. Шестой этап: вывод КН на космическую орбиту под видом метеоспутника и оказание консультаций заказчику в период эксплуатации. Все, товарищи. Перепишите это задание в тетради и подготовьтесь: на следующем занятии мы проводим разработку всех пунктов этого проекта методом мозговой атаки. До свидания!»
Пленка кончилась, по экрану видеомагнитофона пошли полосы, и Пашутин выключил его.
– Ну? – спросил его президент. – И на хрена ты это нам привез?
– Они сделали этот конденсатор, – вместо Пашутина сказал Яшин.
– Кто – они? – не понял президент.
– КГБ, – объяснил руководитель Администрации. – В девяностом году.
Президент и его дочь вопросительно глянули на Пашутина, требуя объяснений. Тот сказал:
– Я тогда был всего лишь полковником. Но, по моим данным, дело обстояло так. Пятое управление получило донос на этого профессора из-за его антисоветских шпилек во время лекций. Вы же слышали. И они сняли его лекцию скрытой камерой, чтобы пришить ему 58-ю «прим» – от трех до семи за антисоветскую пропаганду. Но когда они посмотрели пленку, то уже вторую лекцию этот профессор – его фамилия, конечно, Шварц – читал Чебрикову. А тот тут же дал ему лабораторию и неограниченный бюджет. И все, что этот Шварц писал тут на доске, они провели за два года: опыты с собаками, экстрасенсами и даже с дельфинами. В 1989-м у них был готов конденсатор ненависти, и они вывели на орбиту спутник «Кедр-1» с этим КН на борту. Но в августе 91-го, сразу после путча, когда народ громил КГБ и свалил памятник Дзержинскому, кто-то разгромил и эту лабораторию. Сгорели все документы и оборудование, сотрудники разбежались, и вся связь с этим спутником ненависти накрылась…
– Ты… ты хочешь сказать, что над нами вот уже восемь лет летает эта херня, а ты об этом не знал? – грозно наклонился к Пашутину президент.
– Отец! – укоризненно сказала дочь, поскольку раньше президент даже в нетрезвом виде никогда не опускался до грязного мата.
– КГБ разваливал не я, а Горбачев и Бакатин, – пожал плечами Пашутин. – Бакатин передал американцам схему расположения наших микрофонов в их посольстве, и это только то, что он сделал открыто. А сколько документов и проектов они с Горбачевым могли передать Рейгану и Бушу под столом?
Имя Горбачева всегда вызывало у президента бурное выделение ферментов ненависти в точном соответствии с теорией этого профессора Шварца, и дочь президента с опаской посмотрела на отца.
– Так! Приехали! – сказал тот и посмотрел в окно. Хотя он имел в виду совершенно иное, но оказался прав: его кортеж въезжал в Москву. Машины охраны перестроились «гребенкой» и хищной стаей полетели по пустому Кутузовскому проспекту, освобожденному милицией от всего транспорта.
– А почему это всплыло сейчас и насколько это опасно? – спросила у Пашутина дочь президента. Хотя год назад, во время президентской избирательной кампании, ей удалось сменить окружение президента на сотрудников ее возраста, поставить во главе надзора за всеми силовыми структурами молодого руководителя отец не позволил. Или – не решился. Пашутину было 55, и он был из разряда тех серых работяг, которые всегда приходят к власти после революционных преобразований, сделанных их предшественниками.
Теперь вместо ответа Пашутин услужливо протянул ей те самые фотографии ожогов женской груди, которые в Нью-Йорке Анна стащила у Марка Аллея.
– Что это? – спросила дочь президента, брезгливо разглядывая первую из них.
– Вот уже неделю в Нью-Йорке какие-то террористы выжигают женщинам груди раскаленным тавром, летящим из космоса, – стал объяснять ей Яшин.
– И что? – насторожилась она, но тут слабая догадка мелькнула у нее в мозгу, и она развернулась к Пашутину: – Вы… вы думаете?..
И президент тоже повернулся к начальнику ФУСВ, его взгляд потяжелел, а толстая нижняя губа отвисла предвестником гнева и шторма.
Пашутин обреченно кивнул:
– Это тавро – наша игрушка. Точнее, игрушка Шварца. Она называлась линзой КН – конденсатора ненависти…
– Да плевать, как она называлась! – взорвался президент.
– Папа! – сказала дочь.
Но он даже не слышал ее, он кричал на Пашутина:
– Как?.. Как это оружие оказалось у американцев?
Пашутин побледнел, сказал тихо:
– Не оказалось. Честное слово, не оказалось, товарищ президент…
– Тамбовский волк тебе товарищ!
– У нас давно никто никому не товарищ, – напомнил Пашутину пресс-секретарь Грузицкий.
– Докладывай! – взяв себя в руки, перебил президент.
– Только короче, мы уже к Кремлю подъезжаем, – заметил Яшин.
Действительно, президентский кортеж уже выскочил с Кутузовского проспекта на Новый Арбат. Пашутин искоса посмотрел на Яшина в тайной надежде на поддержку, но тот молчал.
– Американцы ничего не знают про это оружие, – твердо сказал Пашутин президенту. – Они думают, что эти ожоги – дело рук НЛО. Они даже запросили у нас сведения, не появились ли и над нами какие-нибудь летающие тарелки…
– Короче, наша версия такая, – все-таки вмешался Яшин, видя, что Пашутин опять уходит от сути. – В августе девяносто первого, во время путча, кто-то разгромил лабораторию Шварца и похитил эту линзу. А теперь из Нью-Йорка наладил связь с нашим «Кедром» и, пользуясь его энергией, выжигает американкам сиськи. – И Яшин извинился перед дочерью президента: – Извини, мать, за слово «выжигает»…
– Зачем выжигает? – спросил президент.
– Вот в том-то и дело! Никто не знает зачем! – ответил Яшин. – Если бы это были обычные террористы, они бы на третий день объявили свой ультиматум. Скажем: дайте нам миллиард, и мы прекратим выжигания. А не дадите, начнем выжигать яйца вашим конгрессменам. Извини, мать, за слово «вашим». Я думаю, американцы сдались бы, как наш премьер в Буденновске.
Президент несколько секунд в упор рассматривал руководителя своей Администрации. Потом спросил, чуть откинув голову:
– Насчет яиц – ты всерьез?
– Ну, – пожал плечами Яшин, – если они могут с помощью этой линзы попасть из космоса в грудь любой женщине в Нью-Йорке, то, наверно, нетрудно попасть и в другое место.
– Та-ак… Ничего себе, понимаешь! – Президент почесал в затылке и, вновь раздражаясь, посмотрел на Пашутина: – И такая штуковина была у нас еще в девяностом году? А вы ее упустили?
– Я тогда не был начальником силовых структур, – напомнил Пашутин.
– Твое счастье, – остыл президент. И добавил, глядя в окно: – Жалко! Нескольким «товарищам» я б и сейчас кой-чего выжег.
Его приближенные улыбнулись, они хорошо знали, кого он имел в виду.
– Ситуация такая, – сказал Яшин, возвращаясь к деловому тону. – Мы не знаем, кто и зачем выжигает груди американским бабам. Но если американцы возьмут этих типов – а они их рано или поздно возьмут, все ФБР уже брошено на это дело, – то они расколют их в первые же десять минут и узнают, что мы держим на орбите спутник с оружием похлеще атомной бомбы. И это в то время, как мы подписали с США всякие соглашения о любви до гроба и даже все свои ракеты обесцелили…
– А скинуть им эту информацию сейчас тоже нельзя, – вставил Пашутин, боясь упустить свою долю в деловом разговоре с президентом. – Они не поверят, что мы не знали об этой штуковине, когда подписывали протокол об уничтожении всего оружия, направленного на США.
– И что ты предлагаешь? – спросила дочь президента у Яшина.
– Это не я предлагаю, это он предлагает. – Яшин кивнул на Пашутина.
Тот сказал как бы одновременно и президенту, и его дочке:
– Мне нужно ваше разрешение на проведение силами ГРУ операции на территории США. Чтобы срочно найти этих типов с линзой Шварца. То есть еще до того, как американцы допрут, что это задействован наш «Кедр-1».
Президент посмотрел в окно и задумчиво поскреб затылок. Протокол о взаимном прекращении шпионских операций на территории США и России был подписан им с американским президентом еще пять лет назад. Именно тогда он и американский президент перешли на ты, и с тех пор оба держали слово.
Кортеж въехал в Кремль через Боровицкие ворота и подкатил к подъезду бывшего здания царского Сената, а ныне – Администрации Президента России. Охранники «наружки», подбежав к лимузину, открыли его заднюю дверцу. Генерал-телохранитель, выждав короткую паузу, вышел из передней дверцы машины и быстрым взглядом окинул посты «наружки». Все было в порядке – и на площади, и у подъезда, и в окнах, и на крыше здания Сената. Справа, в стороне, за серым гранитным памятником Ленину, в тени серебристых кремлевских сосен Ивановской площади, дремал танк «Т-72» – он стоял там со второго октября 1993 года.
Яшин, Грузицкий и Пашутин тоже вышли из машины и ждали появления президента и его дочери. Президент тяжело выбрался из лимузина, отказавшись от помощи и дочки, и охранников, и сказал Пашутину:
– Ты это… Подожди в приемной… Мы подумаем.
12
Телефон звонил уже целую вечность, но Марк и Анна игнорировали эти звонки. Казалось, они все еще проводили в постели свою первую после семилетней разлуки ночь. И только когда Анна мертвой птицей рухнула Марку на грудь, он подтянулся к телефону и снял трубку:
– Hello…
– В следующий раз, когда ты отключишь свой пейджер, считай, что ты уволен, – сказал раздраженный голос Ала Кенингсона.
– Что случилось?
– «Красная тревога».
– Что-о?! – От изумления Марк резко сбросил Анну с себя и рывком сел в кровати.
– Мост Вашингтона, шесть минут максимум! – сказал Ал и дал отбой.
Марк рывком выбрался из-под Анны и стал спешно натягивать джинсы. «Красная тревога» могла быть объявлена только в случае атомной войны, вторжения инопланетян, взрыва Сити-холла или еще чего-то ужасного.
– Ты куда? – спросила Анна по-русски.
– У нас тревога, я должен ехать.
– Я с тобой.
– Не говори ерунду. – Он уже застегивал рубашку.
Но Анна вдруг вскочила с такой резвостью, словно это не она только что лежала в постели обессиленной птицей. И тоже стала одеваться.
– Даже не думай! – сказал Марк, проверяя обойму в пистолете.
– Я не останусь ночью одна!
– Я не могу тебя взять. Пока!
Марк выскочил из квартиры на мокрую от дождя улицу, пробежал к своему «форду», но Анна, полуголая, выскочила за ним и успела ухватить ручку задней дверцы машины, когда он уже отъезжал. Марк вынужденно ударил ногой по тормозу, обернулся к ней:
– Ты с ума сошла!
– Конечно! – сказала она, шмякаясь на сиденье и натягивая какую-то куртку на голые плечи. – А ты хочешь, чтобы мне без тебя сиську выжгли! Поехали!
Он сокрушенно крутанул головой и дал газ. Машина вымахнула на пустое ночное шоссе «Генри Хадсон парквэй» и сквозь дождь понеслась на юг, к Нью-Йорку. Еще через пару минут Марк свернул под указатель «Мост Джорджа Вашингтона», сделал крутую петлю и выскочил на мост, ища глазами машину Ала. Но Ала нигде не было. Гигантский мост Джорджа Вашингтона нависал над черным Гудзоном, соединяя северную оконечность Манхэттена со штатом Нью-Джерси. Редкие встречные грузовики и авто таранили ночной дождь желтыми конусами фар.
Марк пересек весь мост и только перед выездом с него увидел справа, на боковой полосе, темный «форд торас» с синей мигалкой на крыше. Марк свернул к нему, собираясь остановиться, но в тот же миг «торас» стремительно рванул с места, рука Ала Кенингсона высунулась из кабины и жестом приказала Марку следовать за ним. Обе машины, набирая скорость, сошли под указатель «Форт Ли», сделали полную петлю под мостом и выскочили на него со стороны Нью-Джерси. Здесь автомобили притормаживали у будок шлагбаумов при въезде на мост и оплачивали въезд в Нью-Йорк. Хотя движение в такую позднюю пору никогда не было напряженным, сейчас у кассовых будок собралась вереница грузовых фургонов и легковых машин. Обогнув их, Ал подъехал к какому-то желтому школьному автобусу, торчавшему справа от кассовых будок. Здесь же табунком стояли стандартно-серые «форды» и «шевроле» сотрудников ФБР и полиции. В одной из этих машин Марк увидел несколько женских голов, и у него отлегло от сердца – не он один притащил с собой компаньонку. Он вышел из машины и подошел к Алу.
– Что случилось?
– Бунт в Покано. Все бабы разбежались. Нападают на конюшни и владельцев джипов. Похищают лошадей и джипы «бронко». Хрен знает почему. Мы перекрыли все дороги, – и Ал кивнул на шлагбаум.
Только теперь Марк заметил, что у каждой будки-кассы стоит по агенту ФБР и полицейскому, проверяют документы водителей и осматривают кабины и кузовы траков. Из-за этих осмотров и скопилась очередь.
– Мы тут задержали шестнадцать этих сучек, – продолжал Ал на ходу, направляясь к школьному автобусу. – Вот они, в автобусе, ты отвезешь их назад, в Покано.
– Я? – изумился Марк, едва поспевая за Алом.
– Не бойся, – бросил тот через плечо. – Они уже не кусаются, доктор всадил им снотворное. Кто это в твоей машине?
Но Марк не успел ответить. От крайней слева будки послышался женский крик:
– Ебаные копы! Вы не имеете права…
Несколько полицейских и агентов ФБР разом бросились туда, спеша на помощь двум агентам ФБР и полицейскому, которые пытались вытащить из-за руля джипа «Бронко-2» худенькую женщину лет тридцати. Но она оттолкнула их с неожиданной для такой пигалицы силой, резко нажала на газ, и ее «бронко», сбив полосатый шлагбаум, рванул вперед. Однако дежурившие там полицейские машины тут же ринулись ей наперерез, сверкая мигалками и оглашая воздух воем сирен. «Бронко» врезался в одну из них, остановился, женщина выскочила из машины и стремительно, со скоростью олимпийской чемпионки по бегу, помчалась назад и вбок – к перилам моста.
– Шит! (Дерьмо) – выругался Ал и побежал наперехват, догадавшись о ее намерениях.