За первые два дня Альберто Вильямисар появился в различных новостных программах целых восемь раз. Он не сомневался, что таким образом хотя бы однажды его голос дойдет до пленниц. Кроме того, почти все Марухины дети работали в СМИ. У некоторых в сетке вещания были свои передачи, и, пользуясь этим, они постарались установить с матерью связь, хотя понимали, что связь эта односторонняя и, вполне вероятно, толку никакого не будет.
Включив в среду телевизор, пленницы сразу же попали на передачу, которую подготовила Алехандра, вернувшись из Гуахиры. Психиатр Хайме Гавирия – он был коллегой мужа Беатрис и давним другом семьи – дал несколько ценных советов, как сохранять присутствие духа, очутившись в замкнутом пространстве. Хорошо знавшие доктора Маруха и Беатрис уловили смысл передачи и запомнили его рекомендации.
Это была первая из восьми передач, которые Алехандра подготовила на основе долгой беседы с доктором Гавирией о психологии заложников. Она старалась выбирать темы, интересные для Марухи и Беатрис, и вкрапливала в текст некоторые сообщения личного характера, которые могли понять только они. В конце концов Алехандра решила каждую неделю так подбирать вопросы для гостей передачи, чтобы их ответы вызывали у заложниц необходимые ассоциации. Самое удивительное, что и многие телезрители, не подозревая о намерениях ведущей, чувствовали, что в этих вроде бы невинных вопросах есть некий скрытый смысл.
Неподалеку, в том же самом городе, условия содержания Франсиско Сантоса тоже были жуткими, но режим не таким суровым. Вероятно, потому что заложницам еще и пытались отомстить, а не только преследовали при их похищении политические цели. Кроме того, почти наверняка Маруху и Пачо охраняли разные команды боевиков. Понятно, что из соображений безопасности эти команды должны были действовать отдельно друг от друга и не иметь между собой никакой связи. Но все равно необъяснимо, почему настолько по-разному относились к заложникам. Охранники Пачо держались более непринужденно, независимо и дружелюбно, меньше маскировали свои лица. Самое большое неудобство Пачо причиняло то, что его на ночь приковывали к кровати металлической цепью, обмотанной изолентой, чтобы цепь не натерла кожу. А у Марухи и Беатрис даже кровати, к которой бы их привязывали, не было!
Пачо с первого же дня исправно доставляли газеты. Сведения о его похищении были настолько туманными и так было много домыслов, что похитители откровенно потешались над отсебятиной журналистов. К моменту похищения Марухи и Беатрис у Пачо уже установился четкий распорядок дня. Ночь он проводил без сна и мог задремать лишь утром, часов в одиннадцать. Он смотрел телевизор то один, то с охранниками, обсуждал с ними новости и особенно любил поговорить про футбол. Читал Пачо до одури, однако у него все равно хватало сил перекинуться с охраной в картишки или сыграть в шахматы. Кровать была удобной, и поначалу он спал хорошо, но потом у него начались страшный кожный зуд и резь в глазах; правда, когда простыни постирали, а в комнате сделали генеральную уборку, все прошло. В полумраке Пачо сидеть не заставляли, потому что окна были закрыты ставнями и охрана не боялась, что с улицы увидят свет.
В октябре произошло неожиданное: Пачо велели подготовить послание для родных – в доказательство того, что он жив. Ему стоило огромного труда сохранить самообладание. Пачо попросил принести побольше черного кофе и две пачки сигарет и на одном дыхании составил обращение, не изменив ни запятой. Потом записал свою речь на мини-кассету – связные предпочитали брать такие кассеты, а не обычные, потому что маленькие было легче спрятать. Пачо старался говорить как можно медленнее и четче, не подавая виду, что на душе у него кошки скребут. Под конец, в качестве доказательства, что запись сделана именно в данный конкретный день, он зачитал заголовки свежего выпуска газеты «Тьемпо». Пачо остался доволен текстом, особенно первой фразой: «Всем, кто меня знает, наверняка понятно, как тяжело мне сейчас говорить». Но потом, прочитав на холодную голову уже опубликованный текст, Пачо подумал, что последней фразой, в которой он просил президента сделать все возможное для освобождения журналистов, он невольно затянул удавку на своей шее. Ведь он просил, чтобы президент «действовал, не выходя за рамки законов и конституционных принципов, поскольку это важно как для стабильности страны, так и для похищенной ныне свободы прессы». Узнав о похищении Марухи и Беатрис, которое случилось несколько дней спустя, Пачо совсем приуныл, поняв, что история затягивается и усложняется еще больше. И тогда у него зародились мысли о побеге, превратившиеся впоследствии в навязчивую идею.
Съемочная группа Дианы, похищенная спустя три месяца и находившаяся в пятистах километрах севернее Боготы, содержалась в условиях, резко отличавшихся от условий содержания других заложников, поскольку спрятать в одном месте двух женщин и четверых мужчин, не нарушая при этом правил безопасности, весьма затруднительно. С Марухой и Беатрис охранники обращались просто зверски. С Пачо Сантосом, наоборот, охрана, состоявшая из его сверстников, вела себя на удивление панибратски и беспечно. Съемочная же группа Дианы попала в обстановку какой-то непрерывной импровизации, из-за чего и заложники, и террористы находились в постоянной тревоге, не знали, что будет дальше, заражали волнением окружающих и нервничали от этого еще больше.
Группу постоянно куда-то перемещали. За время плена их безо всяких объяснений раз двадцать перебрасывали с места на место в окрестностях Медельина или даже в самом городе, поселяя в домах, которые разительно отличались друг от друга и по архитектуре, и по классу жилья, и по условиям проживания. Быть может, так происходило потому, что в отличие от Боготы наркомафия чувствовала себя тут как дома, где все полностью подконтрольно и есть прямая связь с руководством.
Заложников всего дважды, и то непродолжительное время, держали вместе. Сначала их разделили пополам: Ричарда, Орландо и Эро Бусса поселили в одном доме, а Диану, Асусену и Хуана Витту – в другом, неподалеку. Иногда переезжать приходилось совершенно внезапно, невзирая на время суток и даже не успев собрать пожитки, потому что в дом могла нагрянуть полиция; почти всегда они шли пешком, карабкаясь по крутым склонам и меся грязь под бесконечным дождем. Диана была женщиной сильной и решительной, однако эти суровые, унизительные переходы, помноженные на тяжелые морально-физические условия плена, даже ей оказывались не по силам. В других случаях их с какой-то поразительной простотой перевозили по улицам Медельина на обычном такси, избегая полицейских кордонов и дорожных патрулей. Самым тягостным для всех было то, что в первые недели об их похищении никто не подозревал. Заложники смотрели телевизор, слушали радио, читали газеты, и нигде об их исчезновении не было ни слова. Лишь 14 сентября «Криптон» сообщил без ссылки на источник, что журналисты на самом деле находятся не в лагере повстанцев, а похищены Невыдаванцами. Но прошло еще несколько недель, прежде чем сами Невыдаванцы официально признали этот факт.
За группу Дианы отвечал неглупый, общительный человек, которого остальные звали дон Пачо, без фамилии или каких-либо еще уточнений. Ему было лет тридцать, но выглядел он солидно и казался старше. Дон Пачо одним своим появлением тут же разрешал всякие бытовые проблемы и вселял надежды на будущее. Он приносил заложницам в подарок книги, конфеты, кассеты с музыкой, рассказывал, как продвигаются дела, какая обстановка в стране.
Однако дон Пачо приходил довольно редко, а делегировать свои полномочия подчиненным не умел. Охранники и связные вели себя недисциплинированно, масок не носили, называли друг друга кличками из комиксов, носили заложникам из дома в дом записки или передавали что-то на словах, чем хотя бы немного утешали бедняг. В первую же неделю пленникам купили, как положено, спортивные костюмы, туалетные принадлежности, начали приносить местные газеты. Диана и Асусена играли с охраной в шашки и часто помогали парням составлять список покупок. Один из них обронил фразу, которая так поразила Асусену, что она записала ее в дневник: «О деньгах не беспокойтесь, их у нас полно». Поначалу охранники творили что хотели: включали музыку на полную громкость, ели в любое время суток, расхаживали по дому в трусах. Но Диана взяла вожжи в свои руки и призвала парней к порядку: заставила их одеваться прилично, приглушить звуки музыки, поскольку они мешали заложникам спать, а одного из охранников, пытавшегося пристроиться на матрасе у ее кровати, даже выгнала из комнаты.
Двадцатичетырехлетняя Асусена была спокойной, романтичной и уже не мыслила себе существования без мужа после того, как на протяжении четырех лет училась жить вместе с ним. Ее мучили приступы беспричинной ревности, и она писала мужу любовные письма, прекрасно сознавая, что он их никогда не получит. С первых же дней заключения Асусена вела дневник, собираясь потом, по свежим впечатлениям написать книгу. Асусена работала в новостной программе Дианы уже несколько лет, но их отношения не выходили за рамки рабочих. Несчастье их сблизило. Они вместе читали газеты, болтали до утра, а потом спали до обеда. Диана обожала поговорить, и Асусена узнала от нее много такого, о чем в школе ей не рассказывали.
Члены съемочной группы вспоминают, что Диана была умной, веселой, жизнерадостной, очень хорошо разбиралась в политике. В моменты уныния она каялась перед товарищами за то, что втравила их в эту авантюру.
– Мне не важно, что будет со мной, – говорила она, – но если с вами что-то случится, я себе этого никогда не прощу!
Особенно Диану тревожило слабое здоровье Хуана Витты, с которым ее связывала старинная дружба. Он был одним из тех, кто наиболее активно и убедительно отговаривал Диану от поездки, но все же отправился вместе с ней, хотя буквально накануне выписался из больницы после тяжелого сердечного приступа. Диана этого не забыла. В первое же воскресенье она в слезах прибежала к Хуану спросить, ненавидит ли он ее за то, что она его не послушалась. Хуан честно ответил: «Да». Узнав, что они попали в лапы к Невыдаванцам, он возненавидел ее всей душой, но в конце концов стал воспринимать плен как поворот неотвратимой судьбы. И гнев, который он поначалу испытывал, сменился чувством вины из-за того, что он не сумел отговорить Диану.
Эро Бусс, Ричард Бесерра и Орландо Асеведо, которых поселили в доме неподалеку, чувствовали себя куда вольготнее. В шкафах они обнаружили неслыханное количество мужской одежды, причем вещи были в упаковках, с этикетками известнейших европейских фирм. Охранники сказали, что у Пабло Эскобара на разных конспиративных квартирах имелись такие запасы сменной одежды.
– Пользуйтесь случаем, ребята, просите что хотите, – шутили охранники. – Конечно, придется малость обождать с доставкой, но за полдня мы выполним любую вашу просьбу!
Еду и напитки им приносили прямо-таки в сумасшедших количествах; поначалу провизия доставлялась на муле. Эро Бусс заявил, что немцы не могут жить без пива, и в следующий раз ему привезли три ящика.
– Обстановка была непринужденной, – потом рассказывал Эро Бусс, отлично изъясняясь по-испански.
В те дни он упросил охранников сфотографировать их с товарищами втроем за чисткой картошки к обеду. Потом, когда уже в другом доме фотографировать запретили, он ухитрился спрятать автоматическую фотокамеру на шкафу и сделал целую серию цветных слайдов, запечатлев на них себя и Хуана Витту.
Они играли в карты, домино, шахматы, но тягаться с охранниками им было не под силу: те, во-первых, сильно задирали ставки, а во-вторых, беззастенчиво мухлевали. Все охранники были молоды. Младший, лет пятнадцати от роду, очень гордился тем, что получил первую премию в конкурсе по отстрелу полицейских: за голову каждого давали по два миллиона. Они испытывали такое презрение к деньгам, что Ричард Бесерра тут же продал им солнечные очки и операторский жилет по цене, за которую можно было купить пять новых.
Порой, холодными ночами, охранники курили марихуану и поигрывали оружием. Пару раз оружие случайно выстреливало. Одна пуля пробила дверь туалета и попала сидевшему там парню в коленку. А как-то, услышав по радио призыв Папы Римского Иоанна Павла II освободить заложников, один из охранников вскричал:
– Чего этот сукин сын лезет в наши дела?
Его напарник, возмущенный оскорблением Папы, вскочил, и заложникам пришлось их разнимать, иначе дело дошло бы до перестрелки. Но это был единственный раз, в остальных случаях Эро Бусс и Ричард не вмешивались, чтобы не попасть под горячую руку. Орландо же и подавно помалкивал, поскольку считал, что он в этой группе сбоку припека, а значит, будет первым кандидатом на уничтожение.
Через некоторое время заложников разделили уже на три группы и поселили в трех разных домах: Ричарда с Орландо, Эро Бусса с Хуаном Виттой и Диану с Асусеной. Первую пару повезли в такси на виду у всех через запруженный транспортом центр города, а ведь их уже разыскивала вся секретная полиция Медельина. Поместили их в недостроенном доме, в комнатенке площадью два метра на два, больше напоминавшей тюремную камеру, без света, с грязным туалетом и четырьмя охранниками. Спали все на двух матрасах, положенных на пол. В соседней комнате, которая всегда была заперта, держали другого пленника, за которого, по словам охранников, требовали многомиллионный выкуп. Это был тучный мулат с массивной золотой цепью на шее, его держали в полной изоляции со связанными руками.
Диана и Асусена большую часть плена провели в просторном, удобном доме; похоже, то была личная резиденция какого-то босса. Их сажали за стол вместе с хозяевами, они участвовали в общих разговорах, слушали модные диски. В том числе, как указывает в своих записях Асусена, песни Росио Дуркаль и Хуана Мануэля Серрата. Именно в этом доме Диана увидела телепередачу, снятую у себя дома, в Боготе, и, глядя на экран, спохватилась, что куда-то спрятала ключи от платяного шкафа, но не могла вспомнить, куда именно: за стойку с аудиокассетами или за телевизор в спальне. А еще она сообразила, что забыла запереть сейф, – в такой спешке выметнулась из дома, мчась навстречу несчастью.
«Надеюсь, никто туда не сунется», – написала она в письме своей матери.
И через несколько дней в одной из телепередач получила успокаивающий ответ.
Жизнь обитателей дома, похоже, совершенно не изменилась из-за заложниц. Приходили какие-то женщины, которые обращались с узницами, как с родными, дарили им образки и открытки с изображением святых, выражая надежду, что святые помогут им обрести свободу. Гости являлись целыми семьями, с детьми и собаками, которые резвились, бегая по комнатам. А вот с погодой не повезло. В те редкие дни, когда припекало солнышко, пленницы не могли позагорать, потому что во дворе все время работали строители. А может, то были охранники, переодетые каменщиками. Диана и Асусена сфотографировали друг друга на кроватях и не заметили никаких изменений в своей внешности. На снимке же, который был сделан три месяца спустя, Диана уже выглядит изможденной и постаревшей.