– И все же… – начал Прокулл, но закончить ему не удалось. Помешал рев толпы под окнами.
– Вот, полюбуйся! – сказал Пилат, подойдя к окну. – Ни днем, ни ночью нет покоя. Ничего не поделаешь, придется выйти к ним, такова доля прокуратора. Пойдем со мной, увидишь сам, почему я хочу просить о переводе в Рим.
Толпа неистовствовала.
– Распни его! – орали, увидев Пилата, те, кто еще недавно целовал у Курочкина подол хитона. Распятие на кресте было для них куда более увлекательным мероприятием, чем любые проповеди, которыми они и без тогобыли сыты по горло.
– Распни!!
– В чем вы обвиняете этого человека? – спросил Пилат, взглянув на окровавленного Курочкина, который стоял, потупя голову.
Вперед выступил Киафа.
– Это наглый обманщик, святотатец и подстрекатель!
– Правда ли то, в чем тебя обвиняют?
Мягкий, снисходительный тон Пилата ободрил совсем было отчаявшегося Курочкина.
– Это страшная ошибка, – сказал он, глядя с надеждой на прокуратора, – меня принимают тут не за того, кто я есть на самом деле. Вы, как человек интеллигентный, не можете в этом не разобраться!
– Кто же ты есть?
– Ученый. Только цепь нелепейших событий…
– Хорошо! – прервал его Пилат. – Прошу, – обратился он к Прокуллу, – выясни, действительно ли этот человек ученый.
Прокулл подошел к Курочкину.
– Скажи, какие события предвещает прохождение звезды Гнева вблизи Скорпиона, опаленного огнем Жертвенника?
Курочкин молчал.
– Ну что ж, – усмехнулся Прокулл, – этого ты можешь и не знать. Тогда вспомни, сколько органов насчитывается в человеческом теле?
Однако и на второй вопрос Курочкин не мог ответить.
– Вот как?! – нахмурился Прокулл. – Принесите мне амфору. Амфора была доставлена. Прокулл поднес ее к лицу Курочкина.
– Как ты определишь, сколько вина можно влить в этот сосуд?
– Основание… на… полуудвоенную высоту… – забормотал тот. Как всякий гуманитарий, он плохо помнил такие вещи.
– Этот человек – круглый невежда, – обратился Прокулл к Пилату, – однако невежество еще не может служить причиной для казни на кресте. На твоем месте я бы его публично высек и отпустил с миром.
– Нет, распни его! – опять забесновалась толпа.
Курочкина вновь охватило отчаяние.
– Все эти вопросы не по моей специальности! закричал он, адресуясь непосредственно к Пилату. – Я же историк!
– Историк? – переспросил Прокулл. – Я тоже историк. Может быть, ты мне напомнишь, как была укреплена Атлантида от вторжения врагов?
– Я не занимался Атлантидой. Мои изыскания посвящены другой эпохе.
– Какой же?
– Первому веку.
– Прости, я не понял, – вежливо сказал Прокулл. – О каком веке ты говоришь?
– Ну, о нынешнем времени.
– А-а-а! Значит, ты составляешь описание событий, которые произошли совсем недавно?
– Совершенно верно! – обрадовался Курочкин. – Вот об этом я вам и толкую!
Прокулл задумался.
– Хорошо, – сказал он, подмигнув Пилату, – скажи, сколько легионов, по скольку воинов в каждом имел Цезарь Гай Юлий во время первого похода на Галлию?
Курочкин мучительно пытался вспомнить лекции по истории Рима. От непосильного напряжения у него на лбу выступили крупные капли пота.
– Хватит! – сказал Пилат. – И без того видно, что он никогда ничему не учился. В чем вы его еще обвиняете?
Киафа снова выступил вперед.
– Он подбивал народ на неповиновение Риму, объявил себя царем иудейским.
Прокуратор поморщился. Дело оказывалось куда более серьезным, чем он предполагал вначале.
– Это правда? – спросил он Курочкина.
– Ложь! Чистейшая ложь, пусть представит свидетелей!
– Почему ты веришь ему, в не веришь мне?! – заорал Киафа. – Я как-никак первосвященник, а он проходимец, бродячий проповедник, нищий!
Пилат развел руками.
– Такое обвинение должно быть подтверждено свидетелями.
– Вот как?! – Киафа в ярости заскрежетал зубами. – Я вижу, здесь правосудия не добьешься, придется обратиться к Вителлию!
Удар был рассчитан точно. Меньше всего Пилату хотелось впутывать сюда правителя Сирии.
– Возьмите этого человека! – приказал он страже, отводя взгляд от умоляющих глаз Курочкина.
* * *
Иуда провел ночь у ворот претории. Он следовал за Курочкиным к дому Киафы, торчал под окнами у Анны и сопровождал процессию к резиденции прокуратора. Однако ему так и не удалось ни разу пробиться сквозь толпу к Учителю.
В конце концов, выпитое вино, волнения этого дня и усталость совсем сморили Иуду. Он устроился в придорожной канаве и уснул.
Проснулся он от жарких лучей солнца, припекавших голову. Иуда потянулся, подергал себя за бороду, чтобы придать ей более респектабельный вид, и пошел во двор претории, надеясь что-нибудь разузнать.
В тени, отбрасываемой стеной здания, сидел здоровенный легионер и чистил мелом меч.
– Пошел, пошел отсюда! – приветствовал он апостола. – У нас тут не подают!
Смирив гордыню при виде меча, Иуда почтительно изложил легионеру свое дело.
– Эге! – сказал тот. – Поздно же ты о нем вспомнил! Теперь он уже… –
Легионер заржал и красочно воспроизвел позу, которая впоследствии надолго вошла в обиход как символ искупления первородного греха.
Потрясенный Иуда кинулся бегом к Лобному месту…
* * *
На вершине холма стояло три креста. У среднего, с надписью «Царь иудейский», распростершись ниц, лежал плачущий Симон.
Иуда плюхнулся рядом с ним.
– Рабби!!
– Совсем слаб твой рабби, – сказал один из стражников, рассматривая снятые с Курочкина доспехи. – Еще и приколотить как следует не успели, а он сразу того… – стражник закатил глаза, – преставился!
– Со страха, что ли? – сказал второй стражник, доставая игральные кости. – Так как, разыграем?
– Давай!
Иуда взглянул на сморщенное в смертной муке бледное лицо Учителя и громко заголосил.
– Ишь, убивается! – сказал стражник. – Верно, родственничек?
– Послушайте! – Иуда встал и молитвенно сложил руки. – Он уже все равно умер, позвольте нам его похоронить.
– Нельзя. До вечера не положено снимать.
– Ну, пожалуйста! Вот, возьмите все, только разрешите! – Иуда высыпал перед ними на землю деньги, вырученные за осла.
– Разрешить, что ли? – спросил один из стражников.
– А может, он и не умер еще вовсе? – Второй служивый подошел к кресту и ткнул копьем в бок Курочкина. – Пожалуй, помер, не дернулся даже. Забирай своего родственничка!
Между тем остальные продолжали рассматривать хитон.
– Справная вещь! – похвастал счастливчик, на которого пал выигрыш. – Сносу не будет!
Потрясенные смертью Учителя, апостолы торопливо снимали его с креста.
Когда неловкий Иуда стал отдирать гвозди от ног, Курочкин приоткрыл глаза и застонал.
– Видишь?! – шепнул Иуда на ухо Симону. – Живой!
– Тише! – Симон оглянулся на стражников. – Тут поблизости пещера есть, тащи, пока не увидели!
Стражники ничего не заметили. Они были целиком поглощены дележом свалившихся с неба тридцати сребреников.
Оставив Курочкина в пещере на попечении верного Симона, Иуда помчался сообщить радостную весть прочим апостолам.
Курочкин не приходил в сознание.
В бреду он принимал Симона за своего аспиранта, оставленного в двадцать первом веке, но обращался к нему на древнееврейском языке.
– Петя! Петр! Я вернусь, обязательно вернусь, не может же Хранитель оказаться такой скотиной! Поручаю тебе, в случае чего…
Пять суток, отпущенных Хранителем, истекли. Где-то, в подвале двадцатиэтажного здания мигнул зеленый глазок индикатора. Бесшумно включились релейные цепи. Дьявольский вихрь причин и следствий, рождений и смертей, нелепостей и закономерностей окутал распростертое на каменном полу тело, озарил пещеру сиянием электрических разрядов и, как пробку со дна океана, вытолкнул Курочкина назад в далекое, но неизбежное будущее.
– Мессия!! – Ослепленные чудесным видением, Иоанн, Иаков, Иуда и Фома стояли у входа в пещеру.
– Вознесся! – Симон поднял руки к небу. – Вознесся, но вернется! Он меня нарек Петром и оставил своим наместником!
Апостолы смиренно пали на колени.
* * *
Между тем Курочкин уже лежал в одних плавках на диване гостеприимного заведения Казановака. Его лицо и лоб были обложены тряпками, смоченными в растворителе.
– Ну, как попутешествовали? – спросила Маша, осторожно отдирая край бороды.
– Ничего.
– Может, вы у нас докладик сделаете? – поинтересовался Казановак. – Тут многие из персонала проявляют любознательность насчет той жизни.
– Не знаю… Во всяком случае не сейчас. Собранные мною факты требуют еще тщательной обработки, тем более, что, как выяснилось, евангелисты толковали их очень превратно.
– Что ж, конь о четырех ногах и тот ошибается, – философски заметил Казановак. Он вздохнул и, тщательно расправив копирку, приступил к составлению акта на недостачу реквизита.
– Что там носят? – спросила Маша. – Длинное или короткое?
– Длинное.
– Ну вот, говорила Нинке, что нужно шить подлиннее! Ой! Что это у вас?!
– Она ткнула пальцем в затянувшиеся розовой кожицей раны на запястьях. И здесь, и здесь, и бок разодран! Вас что, там били?
– Нет, вероятно, поранился в пути. – Казановак перевернул лист.
– Так как написать причину недостачи?
– Напишите, петля гистерезиса, – ответил уже поднаторевший в терминологии Курочкин.
ЛАВКА СНОВИДЕНИЙ
Земля не отвечает на позывные
Звездолет Первой Межгалактической Экспедиции вновь вошел в пределы Солнечной Системы.
– Не понимаю, в чем дело, – сказал Навигатор, входя в салон, – Земля не отвечает на наши позывные. Не может быть, чтобы за пять тысяч лет они разучились принимать радиосигналы.
Биолог весело рассмеялся.
– Начинаются сюрпризы. Вероятно, просто этот вид связи на Земле давно сдали в архив.
Навигатор не отвечает. Присев на корточки, он что-то ищет в буфете.
– Есть! Давайте, мальчики, выпьем за здоровье нашей старушки Земли!
Янтарная жидкость светится в хрустальных бокалах.
– Пять тысяч лет, – мечтательно повторяет Биолог. – Страшно подумать, что за это время произошло на Земле. Ведь мы, по сравнению с ними, дикари, почти первобытные люди.
Инженер берет в руки бокал.
– Ерунда! У нас с ними быстро найдется общий язык. Какое счастье, что мы возвращаемся совсем молодыми. Эти анабиозные ванны – отличная выдумка! Странно, – говорит он после небольшой паузы. – С тех пор как выяснилось, что никакой жизни в космосе больше нет, я полон гордости. Шутка ли: моя планета – исключение из правил, колыбель величайшего парадокса во вселенной, а я сам – живое существо, явление, лежащее за пределами вероятного.
Мелодично звенят поднятые бокалы.
– Что ты собираешься делать после возвращения? – спрашивает Биолог.
– Год отпуска. Горячий песок на пляжах, настоящие закаты, шум прибоя, родной воздух, и апельсины, я зверски соскучился по апельсинам.
– Девушки, – добавляет Навигатор. – Не забудьте про девушек. Трое холостяков, прорвавшихся сквозь тьму веков, – это же для них сенсация!
– Вам хорошо! – вздыхает Биолог. – Вышли из корабля и – в отпуск, а мне придется отдуваться за всех. Десятка два докладов во всяких академиях о том, что, мол, обшарив две галактики, и так далее. Бесконечные вопросы. Представляю себе какого-нибудь седовласого академика семидесятого столетия: очки на носу и гневно поднятый перст. «Отвечайте, молодой человек, как это, по вашему мнению, появилась жизнь на Земле, если ее нигде больше не существует?»
– Они, наверное, уже все сами знают, – говорит, поднимаясь, Навигатор. – Пойду попробую вызвать Землю на световых частотах.
Инженер потягивается в кресле.
– Откровенно говоря, мне наплевать на все эти галактики. Меня вполне устраивает жизнь на моей родной планете, замечательная земная жизнь!
Бил… бип… бип… интервал… бип… бип… бип…
– Ясно, почему они не отвечают, – говорит инженер, отходя от спектрографа, – у нее нет атмосферы…
…Звездолет заканчивает первый виток над поверхностью планеты.
Навигатор подходит к шкафу со скафандрами.
– Разведывательную ракету! Вы остаетесь на корабле. Проходит несколько томительных часов, прежде чем на щите уравнительной камеры вспыхивает зеленый сигнал.
Медленно передвигая ноги, Навигатор входит в кабину.
Они смотрят на его руки, рвущие застежки скафандра, и понимают, что сейчас его нельзя ни о чем спрашивать.
Он подходит к буфету, достает бутылку вина, откупоренную в честь родной планеты, вытаскивает зубами пробку и жадно пьет из горлышка.
– Столкновение с астероидом, – бросает он через плечо по пути в каюту, – там никого не осталось, никаких признаков жизни. Теперь Земля мертва, как и вся Вселенная.
Они долго молчат.
Первым решается заговорить Инженер:
– Энергетические запасы мезонного поля неисчерпаемы, круговорот биологического комплекса звездолета обеспечивает нас всем необходимым, мы можем лететь куда угодно.
– Зачем?
На этот вопрос инженер не находит ответа.
Крохотная точка кружит над мертвой планетой, совершающей свой бег вокруг Солнца.
В звездолете все по-старому.
Они точно в положенное время садятся за стол, подолгу обсуждают меню на завтрашним день, читают, играют в шахматы, занимаются повседневными делами.
Больше всех занят Навигатор. Он вычисляет новую орбиту Земли.
Только разговаривают они теперь меньше. Зачем говорить, когда заранее известно, о чем думают другие.
Молча сидят они в салоне, глядя на небольшой красный рычажок аварийного люка. Достаточно немного потянуть этот рычажок на себя, чтобы сервомоторы сдвинули овальный броневой лист вверх и в кабину ворвалась чудовищная пустота, именуемая космосом.
С взрывом разлетятся матовые плафоны, заливающие кабину светом, а живая плоть мгновенно превратится в стекловидную массу, рассыпающуюся в пыль от малейшего толчка.
Навигатор встает с кресла и делает два шага вперед. Его рука – на красной рукоятке.
Сейчас каждый из них отчетливо слышит удары своего сердца.
Навигатор отвинчивает стопор.
– Искушение номер один, – шепчет он, пряча рычажок под сидение кресла.
…Проходит год. Сегодня они – снова в отсеке управления, каждый на своем месте. Пора решать, что делать дальше.
– Человеческая мораль, – говорит Навигатор, – всегда осуждала самоубийство. Смысл этой фразы всем ясен: НЕТ.
Инженер тщательно подбирает слова:
Когда человек на Земле лишал себя жизни, то этим самым он рвал тысячи нитей, связывающих его с другими людьми. Самоубийство неизбежно превращалось в социальное явление, но ведь мы – единственные живые существа во вселенной, наши поступки нельзя оценивать с точки зрения человеческой морали. Ее больше просто не существует.
Снова ясно: ДА.
Теперь очередь за Биологом. Его голос решает все. Может быть, поэтому он так медлит с ответом.
– Пора кончать… Есть предел, выше которого человек уже… Договорить ему не удается. Внезапно появившаяся тяжесть вдавливает его в кресло.
Инженер видит вздувшиеся вены на шее Навигатора, сидящего за пультом, мечущиеся стрелки приборов, стремительно падающую вниз Землю и нестерпимо яркий шар в иллюминаторе.
«Корабль идет на Солнце! – мелькает у него мысль. – Навигатор хочет закончить игру эффектной жертвой».
– Позёр! – кричит он, с трудом двигая, наливающимися свинцом челюстями. Ищешь красивой смерти? Проще было разгерметизировать кабину. Я предпочитаю, чтобы мой труп носился вокруг Земли как последний памятник человеку!
Все внимание Навигатора поглощено гиперболой, вычерчиваемой курсографом и стрелкой указателя перегрузки, движущейся к красной черте, но он еще находит время крикнуть в микрофон:
– Ты не дождешься этого, болван! Я не верю в красивую смерть и буду искать жизнь, пусть безобразную, но жизнь, искать везде, по всей Вселенной, искать, пока я сам жив!
Гомункулус
Я проснулся от звонка телефона. На светящемся циферблате будильника часовая стрелка перешла за два часа. Не понимая, кто может звонить так поздно, я снял трубку.