На соседнем столике официант разливал по бокалам какую-то выпивку, и на мгновение Харри охватило сумасшедшее желание вырвать у него бутылку и прижать ее к губам. Вместо этого, однако, он согласился сопровождать Олега на концерт, куда мальчик умолял пойти Ракель. «Slipknot». Харри решил не рассказывать ей, на какой концерт она готова отпустить сына. Группа с обязательным предсмертным хрипом в каждой песне, сатанинской символикой и учащенным бас-ритмом вряд ли могла пробудить в ком-нибудь сентиментальные чувства. Ну а в остальном «Slipknot» ребята интересные, не хуже иных прочих.
Харри откинул одеяло, пошел в кухню, открыл холодную воду и напился из пригоршни. Такой вкусной воды он никогда не пробовал: она стекала с его собственной ладони, с его собственной кожи. Но тут он вдруг выплеснул воду в раковину и уставился на черную стену. Что это? Кто-то движется, что ли? Нет, никого нет, но движение точно есть. Неторопливое, плавное, словно незримая волна проходит по водорослям, над которыми струится вода. Отмершие нити грибницы, крошечные – не увидеть – отростки, споры, которые при малейшем колебании воздуха переносятся с места на место и начинают высасывать соки.
В гостиной Харри включил радио. Все было кончено: в Белом доме начал свой новый президентский срок Джордж Буш.
Харри вернулся в кровать и натянул одеяло на голову.
Юнаса разбудил какой-то звук, и он откинул с лица одеяло. Мальчику почудилось что-то вроде потрескивания – так в тишине воскресного утра хрустит под подошвами снег между домами. Может, это ему приснилось? Он закрыл глаза, но спать расхотелось, вспомнился обрывок сна: отец молча и недвижно стоит перед ним, стекла очков сверкают так, что глаз не видно.
Юнас испугался: это был настоящий кошмар. Он снова открыл глаза и увидел, что металлические трубки «музыки ветра» под потолком шевелятся. Мальчик выпрыгнул из кровати, открыл дверь и выбежал в коридор. Он старался не смотреть вниз на темные ступени лестницы, ведущей на первый этаж, остановился только перед дверью в спальню родителей и бесконечно осторожно нажал на ручку. Тут он вспомнил, что отец уехал, а уж маму-то можно разбудить. Он вошел в спальню. На полу растянулся четырехугольник лунного света, доползавший до аккуратно заправленной большой кровати. Стрелки настенных часов показывали 01.11. Юнас на секунду застыл от удивления, а потом поспешил вернуться к темной лестнице, которая лежала перед ним как пропасть. Ни единого звука.
– Мама!
Услышав короткое эхо собственного голоса, он испугался еще больше. Потому что теперь она тоже все знала. Темнота.
Никто не отозвался.
Юнас сглотнул и стал спускаться по лестнице.
На третьей ступеньке он почувствовал под ногой что-то мокрое. И на седьмой. И на восьмой. Как будто кто-то прошелся в мокрой обуви. Или с мокрыми ногами.
В гостиной горел свет, но мамы не было. Юнас подошел к окну, чтобы посмотреть, не спят ли Бендиксены, потому что мама иногда ходила туда к Эббе. Но у них все окна были темные.
Он дошел до телефона на кухне, стараясь не думать о темноте, не пускать ее сюда, набрал номер маминого мобильного. И – о радость! – услышал ее мягкий голос. Но это было всего лишь приветствие автоответчика с пожеланием хорошего дня и просьбой оставить сообщение.
А ведь был вовсе не день, была ночь.
В прихожей мальчик сунул ноги в большие отцовские ботинки, натянул прямо на пижаму пуховичок и вышел наружу. Мама говорила, что выпавший снег растает к утру, но сейчас на улице все еще было холодно и легкий ветерок шептал и бормотал что-то в ветвях дуба, росшего у крыльца. До дома Бендиксенов было не больше ста метров, к тому же у их крыльца горели целых два фонаря. Она, должно быть, там. На всякий случай Юнас оглянулся по сторонам. И тут его взгляд упал на снеговика. Тот стоял как и прежде, без движения, все так же повернувшись к дому, купаясь в лучах лунного света. Но все-таки кое-что изменилось, в нем появилось что-то человеческое, знакомое. Юнас посмотрел на дом Бендиксенов. Надо бежать! Однако он не мог сдвинуться с места, стоял как вкопанный, а ледяной ветер осторожно обдувал его со всех сторон. Мальчик медленно обернулся, бросил взгляд на снеговика: до него только что дошло, почему снеговик показался таким знакомым. Теперь на нем был шарф. Розовый шарф. Шарф, который Юнас подарил маме на Рождество.
Глава 4
День второй. Исчезновение
К полудню снег в центре Осло уже растаял. Но он все еще лежал пятнами на газонах района Хофф, по которому проезжали Харри Холе и Катрина Братт. По радио Майкл Стайп пел о предчувствиях, о том, что все пропало, и о мальчиках у колодца. Выехав на еще более тихую улицу, вдоль которой тянулась очередная группа коттеджей, Харри показал на белую «тойоту-короллу», припаркованную возле ограды.
– Вон машина Скарре. Давайте встанем за ней.
Большой желтый дом. Пожалуй, великоват для семьи из трех человек, подумал Харри, поднимаясь к входу по гравийной дорожке. Кругом хлюпало и капало. Во дворе стоял слегка покосившийся снеговик, чьи виды на будущее были явно далеко не радужными.
Дверь открыл сам Скарре. Харри нагнулся и хорошенько рассмотрел замок.
– Следов взлома нет, – сообщил Скарре и повел их в гостиную, где на полу спиной к ним сидел паренек и смотрел по телевизору мультики.
С дивана встала женщина, протянула Харри руку и представилась:
– Эбба Бендиксен, соседка. Ничего подобного с Биртой раньше никогда не случалось. По крайней мере, за время нашего знакомства.
– А вы давно знакомы? – спросил Харри, оглядываясь по сторонам.
Напротив телевизора стояла массивная кожаная мебель и восьмиугольный стеклянный столик. Вокруг светлого обеденного стола были расставлены легкие и элегантные стальные стулья. Как раз такие – он-то знал – нравятся Ракели. На стене висели два портрета каких-то мужиков, с виду директоров банка, которые смотрели сверху вниз в многозначительном молчании. Рядом – абстрактное полотно из разряда модернистского искусства, успевшее выйти из моды, а затем стать еще более модным.
– Десять лет, – ответила Бендиксен. – Мы переехали в дом на той стороне дороги в тот год, когда родился Юнас. – И она кивнула на мальчика, который продолжал смотреть на каких-то водомерок: те скакали за волком, что бежал по экрану и то и дело взрывался.
– Так, значит, это вы сегодня ночью вызвали полицию?
– Да.
– Мальчик позвонил в дверь в четверть второго, – вмешался Скарре, глядя в свои записи. – Звонок в полицию зафиксирован в час тридцать.
– Я, мальчик и мой муж сначала вернулись и поискали ее в доме, – пояснила Бендиксен.
– А где именно вы искали?
– В подвале. В ванных комнатах. В гараже. Везде. Просто странно, как это можно вот так взять и убежать.
– Убежать?
– Исчезнуть. Пропасть. Полицейский, с которым я говорила по телефону, попросил нас присмотреть за Юнасом и сказал, чтобы мы обзвонили всех знакомых Бирты, у которых она может быть. Ну и дожидаться утра, чтобы узнать, появилась ли она на работе. Он сказал, что в восьми случаях из десяти пропавший человек через несколько часов объявляется сам. Мы попытались связаться с Филипом…
– Муж, – опять вмешался Скарре. – Он был в Бергене, читал лекцию. Профессор чего-то там…
– Физики, – улыбнулась Эбба Бендиксен. – Впрочем, не важно: мобильный у него был выключен. А в каком отеле он остановился, мы не знали.
– С ним связались рано утром, – сообщил Скарре. – Он в Бергене, но скоро будет здесь.
– Да, слава богу, – вздохнула Эбба. – Так вот, когда мы позвонили сегодня утром к Бирте на работу, оказалось, что к обычному времени она так и не появилась. И тут уж мы снова перезвонили вам, в полицию.
Скарре кивнул, подтверждая ее слова. Харри жестом показал, чтобы он продолжал обрабатывать Эббу Бендиксен, а сам подошел к телевизору и сел на пол рядом с мальчиком. На экране волк поджег динамитную шашку и принялся ее раздувать.
– Привет, Юнас, меня зовут Харри. Тебе другие полицейские уже сказали, что такие происшествия, как это, почти всегда заканчиваются хорошо? И тот, кого ищут, в конце концов объявляется сам?
Паренек отрицательно покачал головой.
– Это точно, – сказал Харри. – Как думаешь, где сейчас твоя мама?
– Я не знаю, где она, – пожал плечами мальчик.
– Понятно, что ты не знаешь, Юнас. В настоящий момент никто из нас этого не знает. Но если ее нет ни дома, ни на работе, то где она может быть? Какое место приходит тебе на ум?
Мальчик не ответил. Он по-прежнему не отрывал глаз от волка – тот теперь пытался отшвырнуть динамитную шашку, но та накрепко прилипла к лапе.
– А есть у вас дача или что-нибудь в этом роде, куда обычно вы ездите отдохнуть?
Мальчик вновь покачал головой.
– Может, есть какое-нибудь особое место, куда мама отправляется, когда ей хочется побыть одной?
– Ей не хочется быть одной, – произнес Юнас. – Ей хочется быть вместе со мной.
– Только с тобой?
Мальчик повернулся и посмотрел на Харри. У Юнаса были карие глаза, совсем как у Олега. И в этих карих глазах Харри увидел страх, чего и следовало ожидать, а еще – вину, которой ожидать никак не следовало.
– А почему они пропадают? – спросил мальчик. – Ну, те, что потом возвращаются обратно?
Те же глаза, подумал Харри, те же вопросы. Самые важные.
– По разным причинам, – ответил он. – Кто-то устал. Всегда же найдется от чего устать. А кто-то просто спрятался, чтобы побыть в тишине и спокойствии.
В коридоре послышались шаги, и Харри заметил, как мальчик весь сжался.
Динамит в лапе у волка взорвался, и в тот же самый миг двери гостиной позади них распахнулись.
– Добрый день, – поздоровался голос за спиной, резкий и сдержанный одновременно. – Каково положение дел?
Харри уже обернулся и успел рассмотреть одетого в костюм мужчину лет пятидесяти, который наклонился над журнальным столиком и взял пульт. Телевизор протестующе пискнул, и мультик немедленно схлопнулся в белую точку.
– Ты помнишь, что я сказал о просмотре телевизора посреди дня, Юнас? – произнес мужчина скорбным тоном, который давал понять всем присутствующим, что воспитание детей – совершенно безнадежное дело.
Харри встал, назвал себя и представил Магнуса Скарре и Катрину Братт.
– Филип Беккер, – произнес человек и поправил очки, сдвинув их на переносицу.
Харри попытался поймать его взгляд, чтобы составить первое впечатление о возможном подозреваемом, но глаз за сверкающими стеклами видно не было.
– Я дал себе труд обзвонить всех, с кем она могла бы связаться, но никто ничего не знает, – заявил Филип Беккер. – А вам что-нибудь известно?
– Ничего. Но вы нам очень поможете, если скажете, все ли чемоданы и рюкзаки на месте. – Харри внимательно посмотрел на Беккера и продолжил: – Тогда мы сможем понять, было ли исчезновение спонтанным или запланированным.
Беккер выдержал оценивающий взгляд Харри, кивнул и отправился на второй этаж.
Харри присел на корточки перед Юнасом, который продолжал смотреть в погасший экран телевизора.
– Значит, ты за водомерок? – спросил он.
Мальчик покачал головой.
– Почему? – сказал Харри.
– Мне жалко волка, – ответил тот еле слышным шепотом.
Через пять минут появился Беккер и сообщил, что ничего не пропало: ни дорожные сумки, ни одежда, за исключением той, что была на ней, плюс, конечно, пальто, сапоги и шарф.
– Хм. – Харри почесал небритый подбородок и покосился на Эббу Бендиксен. – Давайте пройдем с вами в кухню, Беккер.
Беккер пошел вперед, и Харри успел отсемафорить Катрине, чтобы она двигалась за ним. Оказавшись в кухне, профессор устремился к кофеварке и принялся засыпать в нее кофе и наливать воду. Катрина остановилась у двери, а Харри прошел к окну и выглянул на улицу. Голова у снеговика совсем провалилась в плечи.
– В котором часу вы вчера выехали из дома и каким рейсом летели в Берген? – спросил Харри.
– Я выехал около половины десятого, – ответил Беккер без промедления. – Рейс был в пять минут двенадцатого.
– Вы звонили Бирте после того, как вышли из дома?
– Нет.
– Как вы думаете, что произошло?
– Понятия не имею, инспектор. Действительно не имею ни малейшего понятия.
– Хм. – Харри снова взглянул в окно. За все время, что он тут находился, мимо не проехало ни одной машины. На редкость тихое место. Причем обошлась тишина в этом районе города не меньше чем в два миллиона крон. – Какие у вас были отношения с женой? – Он прислушался к возне Филипа Беккера и прибавил: – Я обязан спросить вас об этом, потому что истории со сбежавшими супругами встречаются сплошь и рядом.
Филип Беккер кашлянул:
– Могу вас заверить, инспектор, у нас с женой были замечательные отношения.
– А может так быть, что у нее есть знакомства, о которых вы не знаете?
– Это исключено.
– «Исключено» – довольно сильно сказано, Беккер. Внебрачные связи – обычное дело.
Филип Беккер слабо улыбнулся:
– Я не так наивен, инспектор. Бирта – привлекательная женщина, к тому же намного моложе меня. Причем родом из семьи довольно свободных нравов, надо отметить. Но она не такая. И у меня довольно полное представление о том, что, так сказать, хранится в ее сундуках.
Харри открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но тут кофеварка грозно зарычала. Он передумал и сменил тему:
– Вы не замечали, бывали у вашей жены резкие смены настроения?
– Бирта не склонна к депрессии, инспектор. Она не пошла вешаться в лес и не бросилась в море. Она куда-то пропала, но она жива. Я читал, что люди то и дело пропадают, а затем возвращаются, причем этому находятся естественные и довольно банальные объяснения, не так ли?
Харри медленно кивнул:
– Вы не будете против, если мы осмотрим дом?
– Зачем?
Вопрос был задан резким, почти агрессивным тоном, позволившим Харри понять: этот человек привык командовать. И во всем контролировать своих близких. Как же получилось, что его жена исчезла из дома, не сказав, куда направляется?.. Да и какая благополучная нормальная мать бросит посреди ночи десятилетнего сына? Что-то тут определенно не так.
– Иногда мы сами не знаем, что ищем, пока не найдем, – ответил Харри. – Такая практика.
И в это мгновение ему удалось наконец поймать взгляд Беккера, прятавшийся за стеклами очков. В отличие от сына глаза у него были светло-голубые, и в них явственно читалась ложь.
– Ну тогда извольте, – разрешил Беккер.
В спальне было прохладно и чисто. Ничем не пахло. На двуспальной кровати лежало вязаное покрывало. На одной тумбочке стояла фотография пожилой женщины. Ее сходство с Филипом Беккером подсказало Харри, что это его половина постели. На другой тумбочке стояла фотография Юнаса. В шкафу с женскими платьями витал слабый аромат духов. Харри заметил, что вешалки висят на равном расстоянии друг от друга, как будто каждая желает, чтобы ее оставили в покое. Черные юбки, тертые короткие джинсы с цветами и блестками. В низу шкафа были ящики. Харри выдвинул верхний. Белье. Черное и красное. Следующий ящик. Чулки и пояса. Третий ящик. Украшения в специальном ярко-красном фетровом держателе с прорезями. Взгляд Харри упал на большой сверкающий перстень с яркими камнями. Ящик был похож на крошечный Лас-Вегас. Ни единой пустой прорези.
Из спальни дверь вела в недавно отремонтированную ванную с душевой кабиной и стальной стойкой для раковины.
В комнате Юнаса Харри сел на маленький стул возле маленькой парты. На парте лежал калькулятор со сложными математическими функциями. Он был новенький, как будто его никто никогда не использовал. Над партой висел плакат: семь дельфинов в волнах – и календарь на весь год. Некоторые даты были обведены кружочками и подписаны печатными буковками. Харри прочитал о днях рождения мамы, дедушки, о поездке в Данию, о зубном враче в десять часов. Две даты в июле были отмечены словом «доктор». Памяток о футбольных матчах, о премьерах фильмов или о днях рождения приятелей Харри не увидел.