Амалия сидела как на иголках. Уже слова «граф находился», то есть глагол, употребленный в прошедшем времени, сказали ей куда больше, чем могли сказать менее наблюдательному человеку, а тут еще это «в последний раз»…
– Я иногда захожу в клуб по вечерам, – спокойно промолвил Михаил. – Кажется, я видел графа в понедельник. Или во вторник.
– Иными словами, позавчера вечером?
– Так точно, месье.
– То есть тогда, когда между вами и графом произошла ссора?
Рот Михаила сжался.
– Вам уже сказали об этом? Впрочем, я, наверное, наделал тогда шуму. – Молодой человек попытался улыбнуться, но глаза оставались настороженными и холодными. – Да, мы с графом обменялись парой резких слов.
– Можно узнать, по какой причине?
– Нет, – отрезал Михаил. – Это касается только меня и графа.
– Вероятно, причина все же была весомой, если вы при свидетелях пообещали его убить? – вкрадчиво осведомился Папийон.
У Амалии упало сердце. Теперь она уже не сомневалась в том, что произошло самое худшее.
– Кажется, я действительно сказал нечто подобное, – помедлив, признался Михаил. – Граф вывел меня из себя, и я, каюсь, повел себя несдержанно. Это все, что вы хотели знать?
– Нет, – ответил Папийон. – Меня интересует, господин барон, где вы были в ночь со вторника на среду.
– У себя, разумеется.
– Всю ночь?
– Всю ночь, да. Я вернулся из клуба и сразу же лег спать. Может быть, вы все-таки объясните нам, в чем дело? Моя мать места себе не находит от беспокойства.
– Боюсь, у меня для вас дурные новости, – сказал Папийон, тщательно подбирая слова. – Граф Павел Ковалевский был убит в ночь со вторника на среду. Получается, вы один из последних видели его в живых.
– Не только я, но и весь автомобильный клуб.
– Разумеется. Есть ли у вас свидетель, который может подтвердить, что вы всю ночь находились дома и никуда не выходили?
Михаил вспыхнул.
– Послушайте, сударь… Это уже переходит всякие границы!
– Я имею в виду слугу, например, – спокойно пояснил комиссар.
– Если вы о слуге… Да, Аркадий был дома. Он подтвердит, что я никуда не выходил.
– Что ж, – сказал комиссар, поднимаясь с места и сердечно улыбаясь, – вот все и разъяснилось.
– Рад, если так, господин комиссар, – искренне промолвил Михаил. – Потому что лично у меня создалось впечатление, будто вы уже готовы были меня подозревать в смерти графа из-за того, что накануне я обменялся с ним парой неосторожных слов.
– В самом деле, – добродушно подхватил Папийон, – в высшей степени неосторожно обещать убить человека… которого через несколько часов и в самом деле найдут убитым. – Полицейский со значением прищурился. – Кстати, господин барон, чуть не забыл: где вы были в ту ночь примерно с одиннадцати вечера до четверти третьего, то есть после того, как покинули клуб и до возвращения домой? Консьерж уверяет, что вы пришли в начале третьего, разбудили его звонком, и ему пришлось отпирать вам дверь. Получается, вы не сразу из клуба направились к себе на квартиру?
– Где бы я ни был, господин комиссар, – промолвил Михаил, еле сдерживаясь, – вас это не касается! Могу лишь сказать, что то, где я провел время, не имеет никакого отношения к графу Ковалевскому!
– Не стоит повышать голос, господин барон, – тихо промолвил Папийон, – я прекрасно все слышу. Могу ли я узнать, каковы ваши планы?
– Что?
– Вы не собираетесь случаем уехать из Парижа?
– Нет, но…
– Я настоятельно рекомендую вам не покидать город, – внушительно проговорил комиссар, глядя собеседнику прямо в глаза. – У нас еще могут появиться другие вопросы к вам. А я, к вашему сведению, привык получать ответы на свои вопросы.
Полицейский учтиво поклонился Амалии.
– Всего доброго, госпожа баронесса.
Не сказав более ни слова, комиссар Папийон прошествовал за дверь.
– Что все это значит? – прошептала Амалия, едва до них перестал доноситься звук шагов неожиданного посетителя. – Кто такой этот граф Ковалевский?
Михаил отвернулся.
– Павел Ковалевский – отъявленный мерзавец, – произнес он, глядя в окно. – Это все, что я могу тебе о нем сказать.
– Из-за чего вы поссорились?
– Неважно.
– Миша, я тебя умоляю! Разве ты не видишь, что происходит? Вы поссорились, ты сгоряча пообещал его убить… И в ту же ночь его действительно убили! Ты что, не понимаешь, что это делает тебя подозреваемым номер один?
– Я его не убивал.
– И ты полагаешь, достаточно сказать, что ты его не убивал, чтобы такой человек, как Папийон, оставил тебя в покое?
– Но я действительно его не убивал, – сказал Михаил, пожимая плечами. – Не имею к его смерти ни малейшего отношения, так что Папийону действительно придется оставить меня в покое.
Но Амалия, куда лучше сына осведомленная о том, как работает система сыска, только покачала головой.
– Ты уверял его, что всю ночь был дома, а между тем полицейский уже установил, что между одиннадцатью вечера и четвертью третьего ночи ты пропадал неизвестно где. Миша, ты можешь хотя бы мне сказать, где ты был?
Сын вспыхнул и поднялся со стула.
– Нет. Прости, это касается меня одного.
И как Амалия ни настаивала, ей больше ничего не удалось добиться. В своем роде ее старший сын был не менее упрям, чем младший. Если Михаил решил, что будет молчать о чем-то, расспрашивать его совершенно бесполезно.
Вконец расстроенная, баронесса вышла из комнаты и отправилась искать утренние газеты. Они лежали на столике в малой гостиной, а рядом в глубоком кресле дремал Казимир Станиславович.
– Вы не читали о том, что произошло с графом Ковалевским?
Дядюшка приоткрыл один глаз.
– Нет. А что с ним могло случиться?
– Его убили.
– Да? – Казимирчик так поразился известию, что проснулся окончательно. – В утренних выпусках ни слова об этом не было. Как же его так угораздило?
– Полиция не знает, – хмуро ответила Амалия. – Беда в том, что незадолго до того он поссорился с Мишей, и Миша в запальчивости обещал его убить.
– Они что, считают, что Миша мог…
– Я не знаю, что считают полицейские, но сам он ведет себя так, словно задался целью оправдать их подозрения. – Амалия села напротив дяди. – Похоже, граф Ковалевский заядлый картежник. Ты его знал?
– Немного, – признался дядюшка, питавший слабость к картам. – Бывало, встречались с ним за игрой.
– Что он был за человек?
– Что за человек? Хм… А ты разве с ним не знакома?
– По-моему, видела однажды на каком-то благотворительном вечере. Но мы никогда не общались, и нас не представляли друг другу. Так что ты о нем думаешь?
– Ну я же не был его приятелем, племянница… Аристократ. Начитан, хорошо образован. В нем чувствовалась порода, и выглядел он всегда по-европейски. Когда выигрывал, держался довольно скромно, да и проигрывал очень учтиво. Мог спустить большую сумму, глазом не моргнув. Правда, имелся у него один недостаток – графу нравилось выводить из себя окружающих, если они чем-то пришлись ему не по душе. Странно, что его убили.
– Почему?
– Я бы не сказал, что у него имелись враги. Кого-то он, может быть, раздражал, но не настолько.
– Он был богат?
– Я же не его поверенный, племянница… Думаю, нет. Конечно, он не бедствовал – имение в Минской губернии, особняк в Париже, яхта… Но граф много играл и не жалел денег, особенно на женщин.
– Ковалевский был женат?
– М-м… Вроде женат, но с женой разошелся.
– Давно?
– Года два назад. По-моему, даже успел с ней развестись.
– А сколько лет ему самому, ты не знаешь?
– Еще молодой человек, меньше сорока, – без колебания ответил дядюшка. – Всегда безупречно одетый, приятной внешности… В голове не укладывается, что с ним произошло такое.
– Ты сказал, что ему нравилось выводить из себя людей. В чем конкретно это выражалось?
– Ковалевский был проницателен и далеко не глуп, но со злым языком. Сама понимаешь, когда умный человек ради красного словца никого не жалеет, это куда хуже, чем когда язык распускает какой-нибудь дурак. Так что граф мог быть очень неприятным… когда того хотел.
– Миша не говорил тебе, из-за чего поссорился с ним?
– Нет. Он вообще не упоминал о графе. Хотя… – Казимир заколебался. – Говоришь, Михаил обещал убить Ковалевского?
– Да. Тебе что-нибудь об этом известно?
Дядюшка в смущении потер подбородок. И обронил наконец:
– Я слышал, балерина Корнелли сейчас в Париже.
Амалия нахмурилась. Эта особа когда-то была любовницей ее сына, и, как считала баронесса Корф, изрядно попортила ему жизнь.
– Она как-то связана с графом?
– Боюсь, да, – медленно ответил Казимир Станиславович. – По-моему, у них что-то было.
– Думаешь, граф Ковалевский мог сказать Мише что-то обидное по поводу… их общей знакомой?
– Насколько я знаю графа, подобное вполне в его духе. То есть он мог как-то сострить… пошутить, что ли… Беда в том, что слова, казавшиеся ему милой шуткой, другими обычно воспринимались как крайне оскорбительные.
– Что ж, тогда понятно, почему Миша так вспылил, – вздохнула Амалия. – Но это не объясняет, где он пропадал в ту ночь с одиннадцати вечера до двух ночи, а сам Михаил упорно не хочет ничего о своем местонахождении в тот промежуток времени говорить.
– Я думаю, в Париже множество мест, где молодой человек может пропадать с одиннадцати вечера до двух ночи, и даже позже, – дипломатично заметил Казимирчик. – Что касается убийства, то на твоем месте я бы не волновался. Конечно, Миша никого не убивал.
– Я тоже так думаю, – кивнула Амалия. – Но, знаешь, буду чувствовать себя куда увереннее, когда комиссар Папийон найдет настоящего убийцу. Очень неприятно состоять под подозрением, особенно когда ты ничего дурного не совершал.
Глава 4
Слуга
– По-моему, все ясно как день, – сказал Бюсси.
Молодой, худощавый, темноволосый Бюсси был полной противоположностью своего немолодого, грузного, седоватого патрона. Впрочем, Папийон не обращал особого внимания на внешность своих помощников, и если выделял среди них Бюсси, так исключительно потому, что тот представлялся ему наиболее сметливым из всех.
– Что именно тебе ясно? – проворчал Папийон.
– Офицер поссорился с графом. Потом тот вернулся домой, а офицер зашел к нему, чтобы довести разговор до конца, оставить, так сказать, последнее слово за собой. Они снова поссорились, нервы у офицера не выдержали, и молодой человек убил Ковалевского. У него же нет алиби, причем как раз на то время, когда, судя по всему, граф и был убит. – Бюсси немного помедлил, но вопрос, который так хотелось задать, жег ему губы, и он решился. – Признайтесь, патрон, если бы вы не были в таких хороших отношениях с его матерью, вы ведь арестовали бы его без всяких проволочек?
– Нет, – сухо ответил Папийон.
– Нет? – искренне изумился Бюсси. – Но ведь все факты сходятся!
– Ни черта не сходится, – отрезал Папийон. – Барон Корф – боевой офицер и, я не спорю, мог убить графа. Но сделал бы это иначе. Понимаешь? Совсем иначе! И потом, о какой новой ссоре между ними может идти речь? Жертва была найдена в своей спальне, в постели. Граф Ковалевский спал и видел десятый сон, когда в дом забрался некто и размозжил ему голову. Ты видел, на что была похожа спальня? Сколько ударов нанес убийца – десять, двадцать, больше?
– Хотите сказать, убийца находился в состоянии аффекта? – спросил Бюсси, в глубине души гордясь возможностью вставить модное слово.
– Нет, – так же сухо возразил комиссар, – это был дурак, который даже не понимал, что достаточно одного удара каминной кочергой, чтобы отправить человека к праотцам. Топорная работа, Бюсси. Топорная и жестокая! И, конечно, отнюдь не дело рук боевого офицера, отлично знающего, как убивать людей.
– Если только, – заметил Бюсси, – так сделано было не нарочно.
– Ты о чем?
– Ну, скажем, офицер совершил убийство, обставив его таким образом, чтобы все указывало на непрофессионала, – объяснил помощник. – Может же быть такое?
Папийон задумался.
– Как хотите, – добавил Бюсси, – но я считаю, у него был более чем весомый мотив. Та балерина танцует стрекозу в какой-то миниатюре, а граф позволил себе замечание насчет стрекоз, порхающих из постели в постель, что, конечно, взбесило офицера, который был когда-то в нее влюблен. И, похоже, «когда-то» еще не кончилось. Иначе он прилюдно не пообещал бы графу его убить. А вы помните, что граф сказал ему после этого? Что на дуэлях не дерется, оставляет сию ребяческую забаву другим. Вот офицер и решил разобраться с ним без всякой дуэли. Годится?
– В газетах еще ничего не писали об убийстве? – внезапно спросил Папийон.
– Пока нет, патрон.
«Почему молодой барон не спросил у меня, как именно убили графа? – думал комиссар. – Если он невиновен и не знал о происшедшем, такой вопрос напрашивается сам собой. Другое дело, когда ты виновен. Все обстоятельства тебе уже и так известны, не о чем и спрашивать…»
– Мне нужны свидетели, – решительно объявил Папийон. – Вот что! Недалеко от особняка графа мостовую топчут «бабочки», за которыми приглядывает Андреа-корсиканец. Бери его за жабры и тряси, пусть скажет, кто из его девиц был на своем посту в ночь со вторника на среду. Хоть одна из них должна была что-нибудь заметить!
– А вы, патрон? Чем вы займетесь?
– Допрошу слугу графа, если тот уже пришел в себя и в состоянии отвечать на вопросы.
Однако, когда Папийон вернулся в управление, ему пришлось сначала ответить на звонок префекта полиции Валадье, которого крайне встревожило происшедшее.
– Русский аристократ убит в Париже, да еще таким зверским образом… Я рассчитываю на вас, Папийон! Только надеюсь, что вы будете вести следствие осторожно, не впадая в крайности. А то за вами такой грешок водится…
Папийон слушал и кивал, а префект, словно шарманка, которую неудачно завели, не успокоился, пока не повторил одно и то же несколько раз.
– Вот осел! – буркнул комиссар, швыряя трубку на рычаг. – Мерлен, как там слуга? Готов для разговора?
– Да, патрон.
– Давай его сюда!
И через минуту в кабинете комиссара нарисовался тщедушный блондин с плешивой головой, с усами неопределенного цвета и умными светлыми глазами. Сейчас, впрочем, в глазах метался страх, рот судорожно кривился на левую сторону, а цвет лица имел нездоровый землистый оттенок.
– Садитесь, месье… Вам что-нибудь нужно? Может быть, воды?
Дрожащим голосом на довольно неплохом французском слуга отказался от воды и объявил, что готов ответить на вопросы. Однако первый вопрос задал сам:
– Вы найдете того, кто это сделал? Вы его найдете?
– Разумеется, не беспокойтесь!
Теперь Папийон прямо-таки источал непоколебимую уверенность. Хотя в глубине души он вовсе не был убежден, что убийца графа будет пойман. Комиссар проработал в полиции уже много лет, и за прошедшие годы его инстинкт сыщика обострился до прямо-таки сверхъестественной степени. Какой-то голос упорно нашептывал Папийону, что с нынешним случаем дело обстоит далеко не так просто, как кажется, а дальше будет еще сложнее. Однако покамест комиссар велел своему внутреннему голосу умолкнуть и вонзил в слугу испытующий взгляд, как раскрытый нож.
Итак, Николай Савельев. Мужчине сорок лет, из которых почти двадцать пять прошли на службе у графа Ковалевского. Тусклая, исполнительная, ничем не примечательная личность. Интересно, знал ли слуга о делишках своего хозяина? В делах следствия осведомленность прислуги частенько оказывается весьма кстати.
– Именно вы сегодня утром вызвали полицию. Верно?
– Да, господин комиссар.
– Однако сегодня уже четверг, а граф был убит в ночь со вторника на среду. Как вы объясняете это обстоятельство?
– Так я отбыл из города утром во вторник по распоряжению графа. – Савельев поторопился объяснить: – Он отправил меня сопровождать его младшего брата в Швейцарию. Тот собирался лечь в санаторий, и…
– Как зовут брата?
– Анатолий Ковалевский. У него чахотка, поэтому мой хозяин пожелал, чтобы я поехал с ним и убедился, что с ним все будет в порядке.