– Надо остановиться, – согласился я. – Или костей не соберем.
Роман подул на ладонь, и вокруг нас закружились какие-то насекомые, излучавшие ярко-желтый огонь, свет которого разогнал туман, отразился от шершавых поверхностей каменных грибов.
– Мать-заступница! Святой Коломан и все его мучители! Это не церковная магия! – подпрыгнул Проповедник.
Пугало остановилось да пригляделось к моему спутнику получше.
– Церковный легат, знающий древние языки, да еще и колдун к тому же. На службе у кардинала Урбана. Ты полон сюрпризов, Роман.
– Как и ты, Людвиг, – вернул он мне комплимент. – Его высокопреосвященство несколько раз говорил о тебе и твоих друзьях.
Мне это не слишком понравилось, но я сказал:
– Надеюсь, только хорошее.
– Кардинал помнит, кому он обязан жизнью, когда был еще епископом. А это, – небрежный кивок в сторону летающих насекомых, – всего лишь детские шалости. Уверен, что другие колдуны, которых ты, вне всякого сомнения, знаешь, способны на гораздо большее.
– Людвиг, спроси, есть ли у него патент? – подал «идею» Проповедник и тут же смутился, поняв, что сморозил несусветную чушь.
Разумеется, у легата кардинала должен быть патент Церкви, разрешающий заниматься волшебством.
– Не буду спорить, – ответил я цыгану. – Но люди твоей профессии обычно пользуется церковной магией, а не той, что считается темной.
– Только истинно верующий, свято отдающий себя всего Господу, способен на чистое, не запятнанное пороком волшебство. Я слишком слаб духом и полон сомнений, для того чтобы Господь проявил ко мне милость и наградил таким даром. Но и тот, что есть у меня, верно служит Церкви и Господу. Тебя это смущает?
– Меня давно уже ничто не смущает.
Он усмехнулся:
– Да, стражи порой не гнушаются пользоваться услугами тех, кого иные считают запятнанными. Ваши цели оправдывают те средства, которые вы используете для сражений с темными душами. Я готов это понять.
Он пошел вперед, освещая мрачную дорогу, и я поспешил за ним, не желая оставаться в тумане, который охотящейся кошкой следовал за нами, держась границы круга света.
– Ты собираешься не останавливаться всю ночь? – Я не убирал рук с арбалета.
– Ниже есть землянка, где летом иногда живут пастухи. Заночуем под крышей и с комфортом.
– Как далеко?
– Пока мы, точно святые, шествуем среди облаков, ничего конкретного сказать не могу. Часа полтора ходу.
Эти полтора часа были удивительно длинными, и я вздохнул с облегчением, когда мы начали спуск с плато.
Черная проворная тень спрыгнула с вершины каменного гриба. Я, будучи настороже, крикнул, предупреждая Романа. Вскинул арбалет.
Косматая туша с длинной зубастой мордой в один прыжок оказалась передо мной. Колючей голодной злобой сверкнули золотистые глаза. Но он не бросился на меня – внезапно извернувшись всем телом, взмыл в воздух и прыгнул на цыгана.
Клацнули страшные челюсти, тут же облако сияющих насекомых взорвалось, их прозрачные крылышки разлетелись в стороны, упав на землю точно снежинки, а ругару проехал по земле добрый десяток ярдов, сильно ударившись боком о камень. Проповедник верещал, чтобы я немедленно бежал и спасался, но я даже не подумал об этом.
Цыган стоял на коленях, оборотень, отброшенный магией, вставал на четвереньки, оглушенный атакой. Я прицелился, выстрелил и попал, судя по тому, как взвыл нападавший. Он встал на задние ноги, повернул ко мне оскаленную морду, но цыган швырнул с открытой ладони нечто чернильно-черное, и ругару снова прыгнул, но теперь уже не на нас, а во мрак, подальше от колдовства.
– Господи спаси! Господи спаси! Господи спаси! – молился Проповедник.
Пугало молитвы не жаловало, поэтому просто наблюдало за всем происходящим со стороны и, судя по его виду, было крайне довольно случившейся скоротечной схваткой.
Первым делом я перезарядил арбалет, а затем уже бросился к цыгану. Тот больше не стоял на коленях, а лежал на спине. Его грудь тяжело вздымалась.
– Ты цел?
Крылышки, лежавшие на земле, гасли, вокруг разлилась тьма, со всех сторон подступил туман, и разглядеть хоть что-то, когда сердце стучит у самого горла, а разгоряченная кровь шумит в ушах, было не так уж и просто.
– Сейчас, – сказал Роман, и в воздухе закружился всего лишь один волшебный светлячок. На этот раз горел он гораздо более тускло, чем прежде. Бледного света едва хватило для того, чтобы рассмотреть все хорошенько.
– Казни хагжитские! – за всех нас произнес Проповедник.
Пугало подошло поближе, чтобы лучше разглядеть окровавленное плечо цыгана. Оно было все изодрано зубами, текла кровь.
– Плохи мои дела, страж, – сказал легат кардинала.
Я достал из рюкзака чистую тряпку, залил рану бальзамом, который оставался у меня еще с тех пор, когда лечили Карла, и взялся за перевязку как раз в тот момент, когда Роман потерял сознание.
– Зачем ты это делаешь? – удивился Проповедник. – Не милосерднее ли убить его?
– Что-то не совмещаются у меня в сознании эти два слова – милосердие и убийство. Будь добр, оставь дурные советы при себе, – не прекращая своих действий, отозвался я.
– Приглуши жалость и включи рассудок, Людвиг. Его цапнул ругару. Это все равно что укус ядовитой гадины. Он не переживет ночи и умрет в мучениях. Господь…
– Не давал мне указания убивать человека. Если ему надо, то он сделает это сам. Не сомневайся. У окулла тоже был смертельный яд, но я до сих пор жив.
– Тебя лечила София. И ты тогда умер, если помнишь.
Я бросил рюкзак и котомку цыгана, также оставил арбалет и с трудом взвалил раненого себе на плечи. Он был гораздо легче меня, но все равно тащить его на высоте оказалось не просто.
– Что ты задумал? – поинтересовался старый пеликан.
– Дойти до пастушьей землянки. Она где-то близко.
– А если ругару вернется, пока ты прешь цыгана на закорках?
– Значит, будет не один мертвец, а два.
Я сделал шаг, и, по счастью, светлячок послушно полетел рядом, освещая путь. Пастушья землянка – торчащая над травой крыша из хвороста и низенькая дверь – появилась справа от тропы спустя триста непростых шагов. Низкий потолок, одно оконце, одна лавка, старый очаг и сильный запах сухих трав – чабреца, душицы и зверобоя.
Неизвестный пастух оставил в углу какое-то количество дров, которые поднял снизу, оттуда, где росли деревья. Я разжег огонь, осмотрел повязку. Она намокла от крови, так что я заменил ее, вновь залив разорванные мышцы бальзамом.
Я потрогал лоб Романа, он был ледяной. Поднял веко, но зрачок не реагировал на свет, был большим и неестественно черным.
– Плохо дело, Людвиг. Быть может, мне помолиться за него?
– Молитва не помешает. Сиди с ним, читай молитву и, если хватит сил, попробуй бросить еще дров в огонь, когда тот начнет гаснуть.
– А ты куда?
– А я собираюсь принести противоядие и дать ему пожить еще немного.
– Противоядие от укуса оборотня?! Откуда ты о нем знаешь?
– Мне рассказывала Гертруда.
– Она ведьма.
– Скажи что-то новое.
– Где-то там, во мраке, тебя поджидает чудовище.
– Нет времени пререкаться с тобой, дружище.
Я вышел на улицу, и светящееся насекомое полетело за мной, словно чувствуя, что я пытаюсь помочь их хозяину. Пугало увязалось следом. Я не возражал. Пускай в большинстве своем оно не помощник и предпочитало быть наблюдателем, но порой его компания оказывалась не лишней.
Если честно, я боялся, что ругару вернется. Что он прячется где-то за камнями и ждет меня. Но страх – дурное чувство. Я приглушил его и довольно быстро оказался там, где на нас напали. Рюкзак закинул на плечи, котомку решил забрать на обратном пути. Арбалет валялся на земле. Осмотревшись, я нашел следы больших лап, пошел по ним и через пять шагов увидел темную кровь на лишайнике. А еще несколько минут спустя, в цирке, образованном несколькими горными склонами, наткнулся на ругару.
Он лежал за камнями, его бок тяжело вздымался, и, когда я подошел достаточно близко, страшная морда повернулась в мою сторону.
– Я думал, что ты с нами, кровь Темнолесья, – просипел он.
Я посмотрел в тускнеющие золотые глаза и ответил:
– С вами. Пока вы не трогаете людей.
Теперь было понятно, почему он не напал на меня – почувствовал магию Софии. Иные существа, тот же визаган, ненавидящий людей, не желают убивать то волшебство, которое невольно живет во мне. Это вновь спасло меня сегодня.
И убило оборотня. А возможно, и Романа.
Насмешка судьбы. Не иначе.
Его лапы конвульсивно дернулись, корябая страшными когтями камни, и через две неполные минуты он умер. Огромное лохматое тело стало истончаться, таять, словно лед, оказавшийся на жарком солнце. Шерсть превращалась в серую дымку, лапы укорачивались, морда становилась плоской. Кости хрустели, двигались, меняли свое положение, и вот среди холодных камней, в тумане, уже был не страшный оборотень, а исхудавший немолодой мужчина с черными, как ночь, волосами и искаженным от боли уродливым лицом. Арбалетный болт, под углом торчавший у него над правой ключицей, не оставлял сомнений в причине смерти.
Пугало подошло к телу, ткнуло носком дырявого ботинка, пожало плечами. Мол, ничего интересного. Вопросительно посмотрело на меня.
Я взял мертвеца за плечо, перевернул на спину, достал кинжал. Сомнений у меня не было. Я знал, для чего это делаю.
Разрез от горла вниз, до самого живота. Затем два поперечных. Кровь, потекшая из ран, дымилась на холоде, вокруг запахло железом и плотью. Я не останавливался, пока не обнажил ребра и грудину.
Пугало дышало мне в затылок, и его едва не потряхивало от восторга из-за того, что я устроил тут мясную лавку.
– Мне нужен твой серп, – сказал я ему. – Он режет кость лучше, чем мой клинок.
Кажется, в этот момент мой авторитет у Пугала возрос до небес. Оно едва не пустилось в пляс и протянуло мне свое страшное оружие.
Я впервые держал его серп в руке. С виду очень простой предмет – истертая деревянная рукоятка, полоса изогнутого металла, оточенного до бритвенной остроты. Но стоило присмотреться, заглянуть чуть глубже, за призрачную основу, чтобы увидеть, какая сила и мощь заключена в оружии.
Я провел острым лезвием у грудины, и ребра, точно бумага, не выдерживали этих прикосновений – срезались без всякого усилия. Мне не составило труда вскрыть грудную клетку и извлечь сердце.
Пугало было зачаровано действием, словно морской разбойник, на глазах у которого из пучины подняли затонувшие сокровища.
Как и кровь, сердце на холоде дымилось. Я вернул одушевленному серп. Тот благоговейно принял его, не спеша убирать за пояс, наблюдая, как тягучие капли медленно стекают по лезвию и падают в лишайник.
Дорога обратно, как мне показалось, заняла довольно много времени. Пугало не отставало ни на шаг, бежало за мной едва ли не вприпрыжку. Оно чувствовало, что это еще не конец.
Когда я ввалился в пастушью землянку, ничего не изменилось. Костер еще не прогорел, Проповедник читал молитву, Роман метался в горячке.
– О, Боже мой! – воскликнул старый пеликан, увидев мои руки. – Ты ранен?! Господь Всемогущий! Что это?!
Я положил человеческое сердце на пол, сказав:
– Ругару мертв. Так что это ему больше ни к чему.
Пока Проповедник потрясенно разевал рот, переводя взгляд с моего трофея на меня, я быстро обшарил землянку, ища какую-нибудь крупную емкость, но нашел лишь глиняную кружку.
– Ладно. И это сойдет. – Я направился к протекавшему поблизости ручью, набрал воды, поднял с земли первый попавшийся камень. Вернулся, взялся за кочергу и сгреб угли.
– Что ты собираешься делать?
– Сварить противоядие от слюны оборотня. Чтобы цыган выжил.
– И для этого тебе нужно сердце?
– Сердце ругару, который укусил. Кровь человека, которого укусили. Кровь человека, которого не кусали. Еще вот булыжник.
– Ты извлек органы из мертвеца! Это некромантия!
– Скорее старые крестьянские обряды. Ругару кусали людей и прежде. И те нашли способ, как выжить.
– Инквизиция…
– Инквизиция далеко. Церковь разрешает врачам вскрывать трупы, если это на пользу. Считай меня врачом, а его больным, которому срочно требуется помощь. – Я полоснул кинжалом по большому пальцу на руке цыгана, выдавил в воду несколько капель крови. Затем капнул своей, поставил кружку на угли и начал резать сердце.
Пугало наблюдало и облизывалось. У Проповедника был такой вид, словно его в любой момент могло стошнить.
– Я знал, что твоя ведьма научит тебя дурному, – простонал он.
– Если ты будешь досаждать мне, я попрошу Пугало выбросить тебя вон, – прорычал я, продолжая заниматься этой отвратительной готовкой. – Если я ошибусь, то второго сердца ругару у меня поблизости нет. Не мешай.
– Все не влезет в кружку.
– Все мне и не нужно.
Я закончил нарезать куски, проверил воду, она как раз начинала закипать. Нужных слов, которые обычно произносят колдуны, готовя зелья, я не знал, так что понадеялся на то, что слова менее важны, чем ингредиенты.
Когда вода закипела, я положил в кружку несколько частей сердца, остальное бросил на угли. Запахло жареным мясом, по комнате пополз дым, и Пугало ловило этот аромат человечины, словно грешник, внезапно дорвавшийся до цветов, растущих в райском саду.
Я вышел на улицу, оставив дверь открытой, сходил к ручью и хорошенько вымыл руки ледяной водой. Проповедник подошел ко мне, откашлялся и сухо произнес:
– Даже если он будет спасен от яда, то его душа…
– Слушай, не говори ерунду. Это болезнь. С его душой ничего не будет, уж можешь поверить специалисту по темным душам.
– Все равно. Если ты спасешь его, то в нем будет жить зверь.
– Я в курсе.
– И ты откроешь дорогу в мир для оборотня?! Иного существа?!
Я вздохнул:
– Иные существа не всегда зло. Одно я знаю – у меня есть возможность спасти жизнь. И я не дам ей пропасть.
– Буду надеяться, что сейчас тобой руководит Господь, а не кто-то другой, – сдался он. – Пугало-то точно надолго запомнит эту ночь. Еще немного, и оно заговорит от восторга.
Мы вместе вернулись обратно. Цыган был очень плох, но кровь из раны сочиться перестала. Зелье я продержал на огне довольно долго, то и дело снимая его, как только оно начинало закипать, остужал и ставил на угли снова. Затем, когда оно было готово, что подтверждала бледно-голубая пена, кинул в кружку камень.
– Все, – наконец сказал я.
– И что теперь? – откликнулся Проповедник, неодобрительно следя за всеми манипуляциями.
– Теперь, как только отвар остынет, я напою цыгана.
– А булыжник для чего?
– Его следует положить на рану, чтобы он вытягивал и впитывал в себя яд.
– Ты действительно веришь, что это спасет его?
– Ответ ты узнаешь через несколько часов.
Я оказался прав. Когда ночь подходила к концу, Роман перестал метаться в горячке и его дыхание стало ровным.
Я перевернул лежащий на его ране камень, который с одной стороны потрескался и начал крошиться. Затем бесцеремонно залез в котомку цыгана, без всякого аппетита съел сухарь и кусок грудинки. Только потому, что надо было поесть.
– Судя по всему, он выживет. Поздравляю, Людвиг. Твоя ведьма знает свое дело, а в мире появился еще один оборотень. Вот только разве это жизнь? Быть оборотнем?
– Дышать, мыслить, чувствовать? Думаю, что да. Это жизнь. У каждого из нас свои изъяны, но лучше существовать с ними, чем лежать в могиле.
На это ему возразить было нечего.
Утром Роман так и не проснулся. Я подхватил арбалет и ушел на охоту. Повезло мне лишь через несколько часов, когда я заметил стадо горных коз, лазающих по скалистому склону. Я подстрелил ближайшую ко мне, еще не старую, с буро-рыжей шерстью, но всего лишь ранил. Она скакнула в сторону, не удержалась на карнизе и рухнула с обрыва вниз, тогда как все остальное стадо резвыми прыжками унеслось вверх, на недоступную человеку вершину.