Большой Зам говорил, а Рома сидел, кивал, думая, только о том, как ему из этой ситуации теперь выпутываться. Большой Зам ведь так просто не отпустит.
– Ты же с экипажем общаешься, всё знаешь, так вот мне и нужна от тебя информация о разных хулиганах, нарушениях, о том, что творится на боевых постах, – начал потихоньку подсекать добычу Большой Зам.
– …Я не понял, товарищ капитан 3-го ранга…
– Ну, Рома – «Пал Палыч», – ласково поправил его Большой Зам
– …Я не понял, Пал Палыч, вы меня что, стучать просите?
Зам поморщился – добыча уходила, но лицо его выражало только грусть и отеческую заботу.
– Рома, ну брось ты, честное слово, это нехорошее выражение – «стучать». Здесь никто никого сту-чать не просит. Не стучать, Рома, а ин-фор-ми-ро-вать. …Информировать, понимаешь? Это большая разница. Мне нужна твоя помощь, чтобы на корабле, который именем твоего деда назван, навести элементарный порядок. Поможешь мне, сынок?
Рома сделал невнятное движение головой. И Большой Зам не смог сразу расшифровать этот неоднозначный ответ.
– Ну? Поможешь? – подсекал Замполит.
Рома вилял, как мог, уклоняясь от прямого ответа. Ещё минут пять Большой Зам тянул на себя, но уже понимал, что на этот раз не получится – сорвалась добыча.
– Ну, ладно, – раздраженно сказал Большой Зам, кидая на стол авторучку. – Ты иди, подумай, завтра поговорим. – и он встал, давая понять, что на сегодня разговор окончен.
– Подумаю, тащ… капитан 3-го ранга!
Рома открыл дверь и сделал шаг в коридор. Придерживая, но не закрывая до конца дверь в каюту, он оглянулся по сторонам. Коридор был пуст. Извечного посыльного Командира не было на месте. Рома на секунду замешкался. Он стоял, что-то обдумывая, соображая. Через мгновение, он решительно приоткрыл дверь и просунул голову в каюту Большого Зама.
– Товарищ капитан 3-го ранга, разрешите обратиться?
Успевший сесть Большой Зам привстал. В его глазах вспыхнули огоньки надежды.
– Конечно, конечно, Рома, обращайся. Ты уже подумал?..
– Товарищ капитан 3-го ранга, идите вы на х**!..
Быстро захлопнув дверь, Рома бросился бегом по коридору подальше от Замполитовской каюты.
– Сгною-ю!!! – нёсся ему вслед рёв Паши Сорокопута.
С этого момента про Рому и Большого Зама можно было сказать словами Саида из фильма «Белое солнце пустыни»: они не любят друг друга. Начались репрессии. Из «блатной» команды медиков внучатого племянника адмирала Фокина перевели в считавшуюся самой грязной и тяжелой, (а на деле в самую дружную) электромеханическую боевую часть пять (БЧ-5). Ему зарубили рапорт о поступлении в Ленинградскую Военно-Медицинскую академию им. Кирова, разжаловали из старшин в матросы. За последний год службы Большой Зам объявил Роману в совокупности 3 месяца и 9 дней ареста. Большой Зам держал обещание – «гноил», как мог. Он без сомнения сделал бы много больше, но сработал инстинкт самосохранения. Он всё же опасался: как-никак, а родственник бывшего командующего флотом. Именем его деда корабль назван.
* * *
Осенью 1987 года к нам во Владивосток в нашу военно-морскую базу, приехал известный петербургский бард Александр Розенбаум! В начале семидесятых во время учебы в Первом медицинском институте Розенбаум сам стажировался на кораблях Тихоокеанского флота. Вот и решил дать концерт специально для нас, моряков тихоокеанцев, прямо с юта одного из стоявших у стенки (причала) военных кораблей. В нашей, замкнутой в ограниченном пространстве корабля казённой жизни, где, в смысле музыки, кроме строевых песен, запрещено было всё: и магнитофоны, и гитары, и музыкальные телепрограммы, приезд Розенбаума был Событием с большой буквы.
Как нам всем хотелось быть на этом концерте! И Большой Зам это отлично понимал. Он построил экипаж и со своей, вечно прищуренной улыбочкой медленно ходил вдоль строя, собственноручно отбирая горстку избранных, достойных сойти на стенку и подойти к стоявшему в трехстах метрах от нас кораблю-счастливчику. В первый и последний раз за время моей службы к нам в базу, специально для моряков, с концертом приехал исполнитель такого масштаба. Розенбаум пел, а перед ним на стенке стояла всего лишь кучка, человек пятьдесят, – «отличников боевой и политической подготовки», собранных замполитами с разных кораблей. А мы, не отобранные Большими Замами, стояли на своих кораблях и, опершись на леера (поручни) тянули шеи, пытаясь уловить хоть какие-то обрывки слов, доносящихся издалека любимых песен… Это было Пашино «разделяй и властвуй» в действии. Тогда после концерта наш Большой Зам пригласил Розенбаума к нам на корабль и, угощая его в офицерской кают-компании, попросил написать для корабля строевую песню. Александр Яковлевич отказался.
* * *
Последнее, что я слышал о Большом Заме, это то, что он, продолжая традиции легендарных комиссаров, работал военным комиссаром в городском военкомате одного маленького городка – отвечал за призыв молодого пополнения. Говорили также, что один раз он даже пытался пройти в депутаты местного законодательного собрания, к счастью для местных жителей – безуспешно.
Как у «оленя» шило увели
Только русский человек услышав слово «пол-литра» не станет спрашивать – «пол-литра чего?»
(Правда)
Справка: Издавна на флоте спирт носит странное жаргонное название – «шило». Когда-то, еще на парусном флоте, водку, по чарке которой непременно наливали матросам перед обедом (кто не пил – тому к жалованью каждый день пятачок добавляли), хранили в кожаных бурдюках. Завязки как-то там особо опечатывались, чтоб было видно, если кто покусится на святое. Так вот самые ушлые матросы наловчились бурдюки шилом прокалывать. Добытое таким образом спиртное называлось «шильным» или «шилом». Источник: Военно-морской жаргон, Должиков С., № 9, 2002, с. 23.
Эта история произошла до моего прибытия на корабль, когда Олень ходил ещё в старпомах. На флоте со спиртным было туго. Выпивать доводилось не часто, так что и выбирать особо не приходилось, пили, что подворачивалось по случаю – от браги до концентрированной укропной эссенции: лишь бы эффект был. Эту эссенцию нам на камбузе по несколько капель в котел с супом добавляли – для привкуса витаминов. Как вспомню запах этого укропного концентрата у себя в стакане, до сих пор выворачивает. Особым почетом на корабле пользовался коктейль «Александр Третий»: две части одеколона «Тройной» и одна часть одеколона «Саша». О «шиле» даже не думали: о-о-очень редкий деликатес.
Однажды в кубрик, где годки расположились на отдых, ворвался запыхавшийся посыльный командира корабля, рябой полторашник по кличке Слон, и слил информацию:
– Ребята, Олень приволок в свою каюту две трёхлитровые банки «шила»!
– Врешь?!
– Ну, падла буду! Спрятал их в сейф у себя в каюте, а сам свинтил на сход…, – с трудом переводя дыхание, выпалил Слон.
– Браты, поднапрягите мозги – нельзя это упустить, – привстал с рундука годок Сиплый. Его голос заметно дрожал от волнения, – Куда одному Оленю шесть литров!?
Кореш Сиплого, Пашин спрыгнул со шконки и сформулировал задачу:
– Короче, ребята, задача не из лёгких: как можно из находящегося в запертой каюте старпома, закрытого, опечатанного, привинченного к палубе сейфа добыть шесть литров «шила» и, главное, сделать это так, чтобы Олень абсолютно ничего не заподозрил?
Задача на первый взгляд невыполнимая. Но в кубрике на совет собрались в тот день не малые дети, а годки флота российского. А когда речь идёт о «шиле», для матроса нет ничего невозможного. Но у Оленя шило не в кожаных бурдюках хранилось. Тут по старинке не справишься. Мозговой штурм бушевал час. А когда наступила тишина, план был готов и операция по отделению «шила» от Оленя началась. Время поджимало. Олень должен был вернуться часа через три.
По всем коридорам на подступах к каюте на стрёме расставили карасей – сигнальщиков. Крыса не проскользнёт, не то что офицер. Сиплый с Пашиным, незамеченными, под прикрытием карасей, пробрались по офицерскому коридору к заветной каюте. Пашин отработанным движением вставил в замочную скважину загнутый электрод. Раздался щелчок: вход в каюту был свободен! Аккуратно закрыв за собой дверь, годки огляделись по сторонам. Сейф стоял у левой переборки, закрыт, опечатан и намертво прикручен к палубе. Сиплый внимательно оглядел его и выглянул в коридор.
– Ну? Как? – шёпотом спросил годок, дежуривший около двери каюты.
– Пока никак… Давай ключ на 22 и обрез (таз). Да, и ещё: там гайки палубной краской покрашены, скажи карасям, чтобы ещё чуток краски родили… Только быстро…
Ключ на 22 и обрез принесли через полминуты, чуть позже краску. Сиплый работал ключом усердно. Тяжело сопя, он, высунув язык, с трудом проворачивал прикипевшие, замазанные краской гайки. Прошло долгих десять минут, прежде чем он открутил, наконец, все четыре.
– Вроде бы всё, – перевёл дыхание Сиплый.
Годки, тяжело пыхтя, приподняли сейф и аккуратно, стараясь не повредить печать, встряхнули. Раздался жалкий звон разбитого стекла. В нос ударил до боли знакомый запах.
– Не обманул Слоняра! – ухмыльнулся Пашин.
Сейф осторожно наклонили, и из щели между дверцей и корпусом, потекло тоненьким ручейком драгоценное «шило» в предусмотрительно подставленный обрез.
– Точно шесть литров! – улыбнулся Сиплый, вместе с Пашиным устанавливая на место полегчавший сейф. – Теперь гулять можно.
Дальше было дело техники: сейф прикрутили гайками, мазнули краской пошкарябанную резьбу, закрыли дверь каюты, электродом защёлкнули замок… Теперь можно расслабиться и гульнуть.
Старпом потом долго сокрушался: в заводе стоим, в море не ходим, шторма нет, как же банки в сейфе разбились?! Короче говоря, он так и не въехал, в чём дело. Олень, одним словом…!
* * *
На большом противолодочном корабле «Маршал Ворошилов», где служил мой друг Дима Голиков, с «шилом» тоже история вышла. Во время боевого похода к ним на корабль погрузили двухсотлитровую бочку с «шилом». Командир корабля, конечно, понимал, что это, всё равно, что ягнёнка в стаю к волкам кинуть. Пока до этой бочки кто-нибудь доберётся, лишь дело времени. Но по правилам, эта жидкость положена для бачка-омывателя лобового стекла вертолёта и для протирки контактов. Значит: грузи и охраняй.
Легко сказать: охраняй! А как? Бочку к себе в каюту не поставишь, а в любом другом месте доберутся ведь сволочи. Думали всем офицерским составом и придумали: хранить бочку в вентиляционном отсеке, что в офицерском коридоре, отсек закрыть на висячий замок и опечатать, а у двери поставить часового, чтоб головой отвечал, если что. Так и сделали. Куда ещё надёжней?
Часовой стоит. Печать висит. Но, через неделю Командир нюхом учуял что-то неладное. Решили на всякий случай проверить. Отодвинули часового, вскрыли печать, открыли вентеляшку, а бочка пустая – ни капли «шила». Начали расследовать и только после долгих поисков, на дне бочки обнаружили маленькую такую дырочку. Её, дырочку, как оказалось, снизу, через палубу, просверлили… Значит правду говорят: «шила» на корабле не утаишь.
Тупой и картошка
Кто служил на флоте, тот в цирке не смеется.
(Правда)
Справка: Пиллерс: Одиночная, вертикальная стойка, поддерживающая палубное перекрытие судна.
Прохладным Владивостокским утром Большой Зам собрал экипаж на построение.
– Экипажу корабля построиться по сигналу «малый сбор» на юте! – пробасил динамик с крыши покосившейся деревянной будки-времянки, для солидности именуемой у нас на корабле «рубкой дежурного».
Экипаж выстроился по бортам. Ёжась от пронизывающего ветра, матросы стояли, переминаясь с ноги на ногу. На середину вышел Большой Зам:
– Товарищи матросы, я хочу представить вам нового замполита боевой части пять лейтенанта Тупченко. Он только что окончил Киевское Высшее Военно-Морское Политическое Училище, и мы рады принять его в нашу дружную фокинскую семью!
Бум! Бум! Мы вздрогнули от неожиданности. Отделившись от флагштока, с грохотом чеканя шаг по железной палубе, вдоль строя вышагивал незнакомый долговязый лейтенант. Бум! Бум! Барабанил он каблуками, оттягивая носок ботинка, как почетный караул у мавзолея. В строю переглянулись: на нашем корабле, стоявшем в ремонте последние шесть лет, офицеры ходили спокойно вразвалку, не то что шаг не чеканили, ноги еле поднимали, а тут – пятки выше головы задирает. Наверное, – орел…!
Сделав ещё шаг, лейтенант лихо развернулся на девяносто градусов лицом по направлению к центру площадки. Бум! Он впечатал каблук, оставляя след на ржавой палубе. Бум! Бум! Щелкнув каблуками, лейтенант замер как вкопанный в полуметре от опешившего Большого Зама.
– Товарищ капитан третьего ранга!!! Лейтенант Тупченко для прохождения службы прибыл!!! – проорал он, чуть не сдув с головы Большой Зама фуражку.
Большой Зам, зажмурясь, инстинктивно отклонился назад. После некоторого замешательства он поправил фуражку и, поведя бровями, поспешил свернуть церемонию представления. Он по-отечески похлопал молодого лейтенанта по плечу и пробубнил:
– Ну-ну, вы тут знакомьтесь, вникайте, повышайте… – и ретировался.
Так я первый раз увидел лейтенанта Тупченко. Новый маленький зам освоился быстро и шаг по ржавой палубе больше не печатал. Длинный, с оттопыренными ушами на вытянутой голове, он ходил по кораблю странной прыгающей походкой. «Тупой», – окрестили мы его. Кличка прижилась.
На следующий день после прибытия Тупой вместо офицерской кают-компании неожиданно появился на обеде в матросской столовой. Он подходил к матросам, знакомился, пытался завязать беседу. Говорил вкрадчиво, с еле заметным украинским говорком, заглядывал в глаза и заискивающе улыбался.
– Ребята, можно мне с вами покушать? – вежливо спросил он разрешения у матросов сесть рядом с ними за бак (стол).
Получив само собой разумеющееся «добро», Тупой присел на самый краешек. Бочковой подал ему миску. Лейтенант вежливо поблагодарил и с аппетитом, причмокивая, стал уплетать пресную перловку. Матросы переглянулись: это блюдо, которое с таким показным аппетитом, поглощал лейтенант, здесь называли «шрапнель» или «РБУ», в честь ракетно-бомбовой установки или из-за возможных последствий защитной реакции здорового организма. Как бы бедняге после такой лошадиной дозы не пришлось с непривычки потом в гальюне этой шрапнелью отстреливаться. Говорили, что был у нас один боец, который однажды попытался после «шрапнели» пропердеть Интернационал. Не получилось – слуха не было.
В перерывах между заглатыванием перловки Тупой, заглядывая в глаза соседям по баку, расспрашивал о жизни. Внимательно выслушивал стандартные ответы и доверительно пространно рассказывал о себе, хотя никто его об этом не спрашивал.
– Втирается в доверие, – простодушно поделился своим наблюдением один из сидевших рядом с ним матросов.
Тупой поперхнулся, но сделал вид, что не расслышал.
Толи потому, что его раскусили, толи потому, что эта игра в демократию ему надоела, а может офицерская хавка пришлась ему больше по душе, но с того дня лейтенанта в нашей столовой я больше не видел…
Цель жизни каждого маленького зама – прогнуться перед Большим. А самый верный способ прогнуться – прихват, то есть застать матросов с поличным за каким-нибудь неуставным делом: за занятием спортом с самодельными гантелями, за накалыванием татуировок, прослушиванием магнитофона, распитием чая или тройного одеколона…