– Мне снилось, – шептала она, следуя за Астраханом, – что я огромна и лечу сквозь звезды, то замедляясь, то ускоряясь. Чужие солнца, россыпи планет, туманности… Сначала со мной были мои дети, хамелеоны, потом они умерли, но остались странные существа, которых хамелеоны изучали. Многие чужаки были похожи на моих детей… Вообще-то я не хотела такой становиться, но стала из-за профессора Астрахана…
– Тс-с-с, главное, что ты невредима, с остальным разберемся. Стой тут.
Данила оставил Марину под аркой. Незачем девочке видеть мертвых чужаков, надо щадить ее чувства. Мысли Момента, его стремления дали ростки в душе Данилы, он теперь лишь изредка выделял принадлежащие не ему чувства. Например, жалость эта – от Момента, симпатия к хорошенькой девушке – тоже его, бабника. Момент не ведал страха даже пред ликом смерти, а опасность пробуждала в нем безрассудство, и Даниле хотелось поцеловать Марину, ущипнуть, облапить. Усмирив в себе Момента, он провел по ее спине:
– Там пахнет смертью, подожди здесь.
– Вся моя жизнь – агония, – шепнула она, переступив порог. – Смерть – это я. Меня растили, чтобы открыть шлюз.
Рэмбо взглянул на нее вскользь и продолжил делиться с Шейхом предположениями. Марина навострила уши, подошла к ним и сказала:
– Почти так, – она провела по стеклу, за которым покоился ребенок, родившийся без ножек. – Гуманоиды в светлой комнате – родители этих. Я пыталась сделать их подобными моим мертвым детям, изучала, наблюдала. Все было хорошо, они менялись, делались такими. Ребенок – неудачный эксперимент, я потом все исправила, и они стали рождаться полноценными. Но они не реагировали на Зов. Я пыталась снова и снова, но из этих гуманоидов не получалось то, что мне нужно. Если бы мои дети, хамелеоны, были живы, я просто уничтожила бы гуманоидов и сделала их родину пригодной для Роя. Но я сама не поняла, как вернуть моих детей к жизни, поэтому отправилась искать новый дом. И нашла.
Шейх вытаращил глаза и поскреб темя, поросшее седой щетиной:
– Постой-ка. Откуда ты это знаешь?
Девушка улыбнулась потусторонней улыбкой:
– По-моему, я знаю то же, что и Корабль. Я была им, а он забрал… или выжег часть мой души.
Шейх шагнул к ней, сжал кулаки. Отраженный аквариумом, двинулся его двойник, шевельнул губами:
– Что сейчас на Земле?
– Сейчас я – уже просто я, – Марина пожала плечами, вперившись в змееглазую девочку-подростка. – Улей позвал измененных, и они откликнулись. Большинство людей уже осознает себя частью Роя, хотя сохраняет память. Когда придет мать, люди как вид будут уничтожены.
Шейх попытался систематизировать полученные сведения:
– Что мы имеем. Сейчас вторжением руководит Корабль, он же Улей. Где-то в его недрах растет хамелеонья элита: матка и разумные особи. На земле измененные люди, в организмы которых попал биотин, услышали команду Улья – Зов, – и осознали себя частью Роя. Теперь они очищают Землю от людей.
Рэмбо приближался к Марине осторожно, по дуге. Остановился в двух метрах, будто она могла укусить, и спросил:
– То есть уже поздно что-то менять?
– Измененные еще слабы, в них мало от детей, и они подчиняются командам Улья, реагируют на Зов. Полностью осознать себя они должны, когда придет мать.
– То есть если заткнуть чертов корабль, – злобно сказал Шейх, – то они снова станут людьми?
– Да, если убить матку, Улей замолчит.
– Отлично! – возликовал Мансуров. – И у людей будет время, чтобы найти способ, как бороться с Ульем! – он шагнул к Марине, сжал ее хрупкие плечи. – Может, ты знаешь, где искать матку?
– Знаю.
Данила с удивлением обнаружил в себе доселе незнакомое чувство – ревность, и отодвинул Шейха плечом:
– Отпусти ее, бро.
– Я проведу, где не так опасно, – все так же холодно ответила Марина. – Нам надо дальше.
Двинулись по коридору, не заглядывая в комнаты, подобные первой. В голове Данилы роились вопросы: кто доставлял людей сюда, кормил их, смотрел за ними? Рой к тому времени был уже мертв.
Ответ пришел сам собой: коридор влился в огромный ярко освещенный зал, заставленный всевозможными механизмами. В плоской стальной поверхности стола отражалось два манипулятора – многосуставчатых, отдаленно похожих на паучьи лапы. Казалось, что их не два, а четыре – хищный цветок, готовый рвать плоть. В стене, на полке за стеклом, в прозрачной зеленоватой жидкости хранилось множество насадок: что-то типа шприцов, пинцетов, какие-то подушки, зажимы и невероятное количество ножей. Данила про себя назвал стальную пластину с манипуляторами разделочным столом. Проходя мимо него, Марина поморщилась и вцепилась в руку Астрахана. Значит, предположения верны – она-то знала, что тут происходило.
Дальше на подставке стояла пластина, за которой размещался крепеж для манипуляторов. Их было четыре: два справа и слева.
На стену, что напротив манипуляторов, Данила предпочитал не смотреть: там в консерванте хранились фрагменты человеческих тел. Зачем это Улью? Он невольно повернулся: прямо напротив него в облаке белых волос плавала голова девушки: рот разинут в беззвучном крике, глаза открыты.
– С-суки! – процедил Данила и зашагал быстрее; в душе вскипала ненависть и рвалась наружу, но он сдерживался.
Тех детей в формалине хотя бы усыпили, а девушку-землянку что, живую резали? Спрашивать у Марины он не стал: она была Кораблем, его воспоминания, способные свести с ума любого, теперь ее. И заторможенность – защитная реакция. Она получила уникальный опыт тысячелетнего разума. Разум этот неопределенное время был замкнут на себя. Н-да… Бедная девочка!
Данила провел по ее волосам, она отстранилась, поглядывая по сторонам.
Ряд разделочных столов закончился. Опершись затылками на стену мутного стекла, замерли знакомые уже карлики с головогрудями и бледными лицами-масками. Круглые кукольные глаза были распахнуты, зрачки – сужены, руки с пухлыми пальчиками висели вдоль тел. Данила насчитал шесть роботов и заметил, что они не опираются затылками о стену, а будто приросли к ней – питаются.
Все в нерешительности замерли, думая об одном и том же: если пройти возле них, сработают сенсоры, они почуют чужаков, зрачки их расширятся, и в электронных мозгах активируется программа: «Убей». Шейх повернулся к Марине:
– Они опасны?
– Пока нет. Они здесь больше не нужны и дезактивированы, – девушка пошла дальше, Маугли устремился за ней.
Роботы не ожили, так и стояли истуканами. За ними растопырили лапы-манипуляторы многорукие механизмы. Один робот напоминал гибрид паука и скорпиона: приборная панель на «голове», плоское черное тело, где скручены жгуты непонятного назначения, семь лап с сенсорными волосками, восьмая поднята, как скорпионий хвост. Дальше – тележка то ли на гусеницах, то ли на колесах, и тоже покрытая скрученными жгутами. Гусенично-колесный стол с железными манипуляторами наподобие птичьих лап…
Если все это великолепие оживет, тогда действительно хана. Воображение нарисовало паука-скорпиона: вот он заносит жало-манипулятор, с хрустом пробивает грудную клетку… Ну и фантазия у тебя, друг Момент!
Зал с роботами сузился, перетекая в коридор-«трубу». Слева и справа обнаружилось по арочному проходу. Марина остановилась:
– Тут лаборатория, но расчеты производились Ульем, все приборы с реактивами встроены в стены. Там просто голые стены и всевозможные жгуты-манипуляторы и принимающие разъемы.
– Пыточная, – криво усмехнулся Данила.
– Взорвать тут все к чертям, – поддержал его Шейх. – И проклятый Улей заткнется.
– Подождите минуту, – Марина сморщила лоб. – Где-то здесь… нет, дальше – хранилище с оружием. Каждый манипулятор обладает минимальным интеллектом, а где есть интеллект, там возможны сбои. Они боялись собственных машин.
Марина шагала по коридору, Данила, сосредоточенно разглядывающий уродов за стеклом, притормозил: а вот и маленький ихтиандр, кожа сероватая, по телу пятна, как у Маугли. Рэмбо остановился рядом, прочел:
– Тупиковый вид, не слышит зов Улья, хотя является измененным. Вот эта девочка – тоже измененная, но не слышит Зов.
Маугли заинтересованно приник к стеклу, но Данила оттолкнул его.
– Так было поначалу с землянами, – сказала Марина на ходу. – Потом Улей разработал правильный состав биотина, и они начали меняться, как ему интересно. Я тоже бесполезная измененная.
Дальше были привычные прорезиненные стены, совершенно гладкие. Закончился коридор знакомой «монетой» и аркой, справа и слева от которой были по две железные, почти земные двери.
– Крематории, – с безразличием пояснила Марина, вернулась на пару шагов, провела по стене, распахнула дверцу и вынула обещанный излучатель. Он напоминал черную трубу, которая духовой инструмент. Снизу, там, где должен быть спусковой крючок, крепилась коробка – видимо, аккумулятор.
Данила принял оружие из рук девушки. Навскидку – килограмма полтора.
– В нее дудеть надо, что ли? – усмехнулся он и тут же нащупал рычажок-предохранитель и оранжевую кнопку. – А, понял.
– Излучатели. Их всего два, – сказала Марина. – Принцип действия такой же, как у поля, что выводит из строя приборы в Секторе.
Второй излучатель достался Шейху, он сразу разобрался, что к чему.
– Поищи, вдруг для Рэмбо барабан найдется или блины эти, как их, – пошутил Данила. – И будет у нас полноценный оркестр.
Марина ответила серьезно:
– Больше там ничего нет. Матку охраняют роботы, мы пройдем туда, без труда дезактивируем их и просто уничтожим яйцо. Улей будет ждать, пока не придет второй профессор Астрахан. Эту часть программы он нарушить не может, хотя сейчас, – она помотала головой и проговорила, не дожидаясь вопроса: – Мне кажется, что он забрал мою душу и очеловечился, а я…
– Тебе просто кажется, – сказал Шейх. – Веди к матке.
* * *
УАЗик остановили на трассе между двумя фурами, Росс надеялся, что сюда они не доберутся. С минуту молчали и разглядывали друг друга – сначала настороженно, а потом со все большей симпатией.
– А п-представьте, что мы последние выжившие, – затараторил рыжий сержант. – Эти все от голода передохнут, и все! И больше никого.
– Угу, весело нам будет без баб, – проворчал Кошкин. – А вообще мы в Питер собрались, к людям.
Разум Росса работал на холостых оборотах, потому что если задействовать мозг, можно сойти с ума. Посему следует думать, что все они выполняют квест, пройдут его – и кошмар закончится. Росс представился и сказал:
– Давайте знакомиться, что ли? Тебя как зовут, малой?
Парень вспыхнул, уши заалели, но его опередил Васильич:
– Кузя он. Кузьма то есть. Наградили имечком родители. Мы его Колей кличем. А я – Анатолий, можно просто – Васильич, – рука у него была влажная и горячая; Кошкина сержанты знали постольку-поскольку, пожали его граблю, покивали. Коля, коего Росс мысленно окрестил Рыжиком, спросил:
– А к-к-куда мы едем-то?
– Будь моя воля, я бы – в Мытищи, – ответил Васильич и мгновенно осунулся, постарел лет на десять, но вскоре взял себя в руки, почесал залысину и сказал по возможности бодро: – А так в столицу, Питер то есть. Через весь город надо пилить, затем – Ржев, Псков, ну, и Питер. Как доберемся – без понятия, вокруг такой дурдом, что жуть!
– У нас же в-вездеход! Прорвемся! – воскликнул Рыжик и взъерошил огненные вихры.
А ниче так команда, подумал Росс, все ж не самому прорываться. Ментов, правда, он всегда ненавидел, эти же при ближайшем рассмотрении оказались вполне нормальными мужиками.
Взревел мотор, и УАЗ тронулся медленно-медленно, объезжая остановившиеся машины. Пару раз дорогу перегораживали фуры, и приходилось ехать дворами. Картина взору открывалась все та же: они рыскали по улицам в поисках уцелевших. Разрушая представление о киношных зомби, они не загрызали людей и не выедали у них мозг – просто связывали и куда-то утаскивали.
Каждый раз при виде такой процессии Росс и Кошкин хватались за оружие, но понимали, что если начнут отбивать людей, то зомби набросятся все толпой, и самим придется ноги уносить. Настораживало, что они разбились по группам: шесть медленных, которых Росс мысленно окрестил «шатунами», и один «плавный». Кошкин предположил, что «плавный» – вожак, такие группы наиболее опасны.
Васильич все больше грустнел и терял интерес к происходящему, хотя Рыжик перед ним чуть ли не с бубном плясал. Жил себе жил мужик, детишек растил, копил добро, вся жизнь у него вокруг этого вращалась. Мир рухнул и похоронил его под обломками. Росс не выдержал:
– Может, это какой-то эксперимент правительства? Ну, они так биомассой манипулируют? Скоро все закончится. Если само не закончится, не исключено, что это можно исправить.
– А мне кажется, – перекрывая шум мотора, кричал Рыжик, – что мы попали в компьютерную игрушку, и это все ненастоящее. Или просто вы мне снитесь.
– Так ложись и помирай, жди, когда проснешься, – сказал Кошкин, вынул сигарету из пачки, с тоской осмотрел лица попутчиков и сунул ее назад. – Слабо, да?
– Конечно, слабо, – кивнул Рыжик и выругался: – Ёшкин кот! Фура поперек дороги лежит, надо дворами объезжать.
Справа был бетонный забор, слева – стройка, заброшенная после появления Сектора. Петляя между машинами, Рыжик сдал назад, развернулся и поехал против движения. Игнорируя красный, свернули на перекресток.
Чуть дальше проезду мешала «свалка», Рыжик выругался и собрался поворачивать, но Кошкин указал вперед:
– Попробуй по обочине и вдоль строительного забора, так мы объедем фуру и вернемся на нужную дорогу.
Рыжик прислушался к совету и газанул. На обочине подвинул «шатуна» и направил машину в заросли сирени. Ветви хлестнули по лобовому, заскрежетали по кузову, под колесами захрустел строительный мусор и проржавевшая жесть забора, оторванная ветром.
Их тут не было. Росс полагал, что они предпочитают более людные места – охотятся на уцелевших. А вот почему людей не убивают, а куда-то утаскивают, он не мог даже предположить. Откладывают в них личинок? Вялят?..
УАЗ тряхнуло так, что Росс едва не пробил головой потолок. Кошкин выругался, вцепившись в сиденье.
– Твою же ж мать! – воскликнул Рыжик. – Яму поймали! Ща попробуем выехать.
Машина, уткнувшаяся мордой в землю, взревела, из-под колес брызнула грязь, камешки и ошметки травы. УАЗик качнулся, приподнял капот, но съехал в яму еще ниже.
Рыжик выскочил и хлопнул дверцей так, что машина едва не развалилась, Росс аж вздрогнул.
– Вот уроды! – донеслось с улицы. – Тут та-а-акая яма, что писец. Чудо, что совсем не упали. И почва, собака, глинистая, влажная.
Росс приподнялся и выглянул в открытое окошко над дверцей: Рыжик сидел на корточках и чесал макушку.
– Че там? – Васильич распахнул дверцу, сел рядом и присвистнул. – Хворостом яму завалило, вот и не заметили.
Кошкин засуетился, достал домкрат и протянул Васильичу. Росс вылез из салона, оценил масштабы попадалова и подставил лицо солнечным лучам.
Ласковое тепло, ветер, теребящий пряди волос, пронзительная тишина, пахнущая травой. И он, Росс, в центре этого мира – легкие расширяются при каждом вдохе, сердце гонит кровь по сосудам. Впервые он ощутил себя по-настоящему живым и осознал, до чего же просто это потерять.
Рядом с ним дышали, думали еще три человека, каждый в центре своего мира, а там, за ржавым забором – Москва, населенная ходячими мертвецами. И наверное, никто из этих троих не ощущает, что такое – быть живым.
Отогнав странные мысли, Росс сказал:
– Коля, ты иди за руль, а мы со следователем и Васильичем попытаемся вытолкнуть машину. По-моему, домкрат тут не поможет.
– Парень прав, – вздохнул Васильич, кряхтя, выпрямил спину и вытер руки о штаны.