А дальше и вообще у них полный бухгалтерский беспредел пошел. Как-то так получилось, что все высокооплачиваемые заботы-обязанности, которые вполне справедливо несла на себе Ксения Борисовна, незаметным образом перераспределились меж другими сотрудниками. Кроме Леночки, конечно. Простите, Эрастовны. За ней осталось, если все это красиво обозначить, только «общее руководство» коллективом бухгалтерии. Очень, очень общее руководство. Можно сказать, помпезно-символическое. К тому же она еще и весьма болезненной оказалась. Очередной приступ неведомой болезни случался аккурат накануне квартального отчета, тютелька в тютельку. Да это в принципе и ничего, они только рады были. Не лезет в напряженную минуту со своим «общим руководством», и на том спасибо.
Опа! Задумалась, чуть свою остановку не проехала! Хорошо, сзади дядька какой-то ее к выходу тараном пропер, иначе бы не успела. Но пуговицу на кармане жакета оторвали-таки. Начинается рабочий день, прости меня Господи…
– Привет, Лин! Да не беги, не опаздываем еще!
Цепкие пальцы Тани Сибирцевой ухватили ее за локоток. Возя ладошкой по карману с оторванной пуговицей, она прокрутилась вокруг себя, рыская взглядом по асфальту. Может, пуговица вместе с ней из автобуса выскочила?
– Что с тобой, Лин? Потеряла чего?
– Да вот, пуговица… Где я теперь такую найду?
– А, ерунда! Оторви от другого кармана, и все дела! Будто так и було!
– Да? И впрямь… И что бы я без тебя делала, Тань?
– Та пропала бы, як та дивка на сеновале! Смотри, смотри, наша-то Эрастовна… На новой машине прикатила! Да не зырь так нагло, чуть голову вправо поверни… Ишь, картинка! Чистый Голливуд! Песня! «Коламбия пикчерз» не представляет!
Картинка была действительно та что надо картинка. Искрящаяся металлическим серебром новенькая иномарка неуклюже втиснулась в ряд машин, припаркованных около входной двери офиса, моргнула закрывающимися тонированными стеклами. Тут же из распахнутой дверцы показалась ножка в туфле-лодочке, потом другая, потом и сама Леночка Эрастовна выпорхнула нежной бабочкой. Элегантная – жуть! Костюмчик, причесочка, строгое выраженьице лица. Сумочка, папка с бумагами под мышкой. Процокала пару шагов по асфальту, нежно повела ручкой назад, и машина радостно пискнула, закрываясь на все замки.
– Слушай… Мне вот интересно – чего она в папке носит? – задумчиво проговорила Таня ей на ухо. – Журналы, наверное? «Космополитен», «Караван», «Дом-2»?
– Ну почему сразу – журналы? Может, вообще ничего не носит? – в тон ей так же задумчиво изрекла Лина.
– Думаешь, так, для понтов?
– Да ладно тебе, Тань! Чего мы к девушке привязались? Говорят, завидовать надо молча.
– А и действительно! Ох, не любим мы, старые грымзы, молодых, способных и талантливых! Так и норовим слюной зависти подавиться! Сейчас еще и машину пойдем поцарапаем!
– Тань, уймись!
– А машинка, гляди, ничего себе… Дорогая, наверное. Отчего ж такую дороговизну и не позволить – при большой-то зарплате и можно. Заслужила девка, чего тут скажешь. От каждого – по способностям, каждому – по потребностям. В твои потребности такая машинка не вписывается, а, Смородина?
– Нет. В потребности не вписывается. Только в способности.
– Ну… Способности – это дело десятое. Способности нынче за руль приличной машины не пристроишь. Вот если б ты была племянницей шефа, то одно бы другому не помешало. А так… Приходится лишь со способностями жить, а потребности куда подальше засунуть. В общем и целом все закономерно.
– А она что, и правда его племянница?
– Ну да… А ты не знала?
– Не-а…
– Правильно, где тебе! Ты ж от бумаг головы поднять не можешь, и посплетничать толком некогда.
– Тань, пойдем быстрее! Сейчас она поднимется в офис, а потом скажет, что мы опоздали!
– Пойдем…
День взорвался проблемами сразу, как только она успела плюхнуться в кресло и включить компьютер.
– Лина, вы где?! – ахнула в телефонную трубку секретарша Даша. – Все уже собрались, вас ждут!
– Где ждут? – оторопела от ее напора Лина.
– Как – где? На совещании! С докладом по готовности к отчету за первое полугодие!
– Но… Так… Елена же Эрастовна…
– А она сама вчера вас на совещание и записала! Вы что, не в курсе?
– Нет…
– Ладно, чего уж теперь… Хватайте бумаги и бегите скорее! Иначе попадет и вам, и мне!
Подпрыгнув в кресле, Лина суетливо захлопала ладонями по лежащим на столе бумагам, как курица крыльями. Господи боже мой, Леночка! Несчастная ты Эрастовна! Понятно, что вусмерть боишься на совещании некомпетентностью припозориться, но предупредить-то могла?
Пробегая мимо стеклянной стены Леночкиного кабинета, она с трудом подавила желание стукнуть по ней кулаком. Разбить, чтоб звон стоял! Хотя сама Леночка, судя по всему, ее негативных поползновений даже и не приметила. Чаепитием была занята. Красиво держала в оттопыренных пальчиках шоколадную конфетку, задумчиво смотрела в окно. Красота, Голливуд отдыхает. И «Коламбия пикчерз» тоже.
– Смородина! Вам что, особое приглашение надо?
Олег Петрович, исполнительный директор, так раздраженно блеснул в ее сторону очками, что явно услышался в этом раздражении перебор. Все правильно – так удобнее свою неловкость скрывать. За племянницу, которая при охренительной зарплате чаек попивает. А ей, бедной Лине Смородиной, сейчас наподдают и в хвост и в гриву…
Хотя ничего, вроде обошлось. Сумела-таки выплыть, в цифрах сориентироваться. Отчиталась без подготовки, соображая на ходу, как Штирлиц перед Шелленбергом.
– Лин… Тут на тебя Елена Эрастовна ругалась, справку какую-то искала… – шепотом доложила ей сидящая напротив Катя Стогова, когда она вернулась с совещания, – даже в столе рылась…
– Ах да! Я помню, помню. Сейчас сделаю.
– А еще она сказала, что у тебя в документах полный бардак.
– Ну, оно понятно… Конечно, бардак. Как в том анекдоте. Я хоть и не читал, но осуждаю.
– Ага! Ага!
Катя, заметно приободрившись, собралась было продолжить насмешливый диалог, очень уж ей не терпелось пройтись по Леночке, бывшей своей приятельнице, сделавшей головокружительную и такую «обидно-несправедливую» карьеру, но пришлось невежливо махнуть в ее сторону рукой – отстань, мол. Не до разговоров сейчас. Справку для налоговой службы действительно надо бы сделать поскорее. Пока опять не отвлекли…
– Лин, обедать пойдешь?
Вздрогнув, Лина с трудом отцепила глаза от экрана компьютера, подняла их на стоящую над столом Таню Сибирцеву.
– А что, уже обед?
– Да, обед, Золушка ты моя несчастная! Так пойдешь?
– Не, Тань… Мне справку закончить надо, и я еще в магазин должна успеть сбегать, продукты купить.
– Для старухи своей?
– Да, для Станиславы Васильевны.
– А что, вечером нельзя?
– Не… Пока я доберусь до нее, пока в супермаркете прошарахаюсь… Вечером там народу больше, ты же знаешь.
– Тогда я тебе принесу чего-нибудь пожевать! Хочешь?
– Хочу. Спасибо, Тань.
– Да ладно… Загнешься ты со своим выживанием, Смородина! С голодухи помрешь.
– Не помру! Я стожильная. Гнучая и прыгучая.
– Давай, давай, прыгай…
Снова уставившись в экран монитора, Лина моргнула досадливо – ну вот, с мысли сбила! Ладно, черт с ней, со справкой. Там работы осталось – на десять минут. Правда, могут из налоговой позвонить… Но ничего, она с ними договорится! А вот если с обеда чуть опоздает, это уже хуже будет. С Леночкой Эрастовной договориться гораздо сложнее. Внесет в список опоздавших, и прости-прощай премия.
На улице была благодать. Свеженькое, только что народившееся лето. Эх, погулять бы сейчас, на скамеечке посидеть в скверике… Или в уличном кафе с Танькой, за чашкой чая, лениво посплетничать, поглазеть на прохожих. Жаль, нет у нее времени на маленькие удовольствия. Даже и мысли об удовольствиях отбросить надо, потому как покупка продуктов для Станиславы Васильевны – процесс особенный, требующий крайней сосредоточенности.
Нет, можно подумать, старушка всю жизнь только и делала, что занималась покупкой отборных продуктов! Где они, отборные, были в ее молодые годы? Сама ж рассказывала, как в очередях за ливерной колбасой да ржавой селедкой стояла. Зато теперь! Откроет упакованную пачку с творогом и нюхает ее полчаса. Потом скривит и без того сморщенное лицо и заявляет – пахнет. Чем и как может пахнуть свежайший творог? Творогом и пахнет. Про мясо уж и говорить нечего. Вон, к примеру, лежит на прилавке розовая телятина. С какого боку ни посмотри – не придерешься. Купишь ей эту телятину, а она скажет – фу, импортная. Лекарством пахнет. Нет, оно понятно, конечно, что старушка вредничает, себя как барыню перед ней пытается обозначить, но не до такой же степени! И что за мода нынче пошла – изо всех сил культивировать в себе барские замашки?
Старушку эту ей сосватала бывшая приятельница Тамара. Бывшая, потому что сама ненароком в «барыни» пробралась, удачно пристроившись в тещи к преуспевающему бизнесмену. Тут же от их совместного приятельства остались лишь рожки да ножки. Нет, поначалу Тамара ей звонила, конечно. А потом все изменилось как-то. Чем дальше, тем больше стали проскальзывать в ее голосе нарастающие нотки снисходительности. Вроде того – тебе моей теперешней жизни не понять. Трудна, трудна теперь моя жизнь, и не представляешь даже, как это тяжело: то за новой шубой в Милан мотаться, то в салоне на процедурах по три часа торчать… Такая, мол, усталость после всего этого наступает, с места сдвинуться невозможно! Она слушала, усмехалась понимающе. Очень уж хотелось Тамаре ее благоговения. Вот интересно, что им там, без чужого благоговения, труднее живется, что ли? Или это дополнительный атрибут к шубе и салону, как аксессуар к платью?
А однажды Тамара позвонила и с места в карьер огорошила – я тебе крутую халтуру нашла, радуйся! К старушке одной вроде как в компаньонки. Стирать-убирать не надо, это все приходящая домработница делает. А со старушкой просто общаться надо. Приехать вечером, продуктов привезти, под ее чутким руководством ужин приготовить, потом вместе его съесть. Вроде как две приятельницы встретились, побеседовали, приятный вечерок провели. Вроде как игра такая. Дочка у старушки, видишь ли, заботливая очень и готова щедро оплатить все общибельные мамины удовольствия. Сама дочка не может – ей давно уже эти удовольствия поперек горла стоят. Подумав, она согласилась. Очень уж деньги были нужны.
В Женькином институте аккурат плату за учебу повысили.
Поначалу все действительно шло как по маслу. Дина, та самая дочка, оказалась дамой хоть и нервной, но вполне ничего себе. В общении дальше пуговиц, естественно, не пускала, но относительно своего детства хорошо пооткровенничала. Судя по рассказам, проведено было детство в тяжелых условиях материнской всепоглощающей любви, а юность – в сплошной героической борьбе против этого самого разрушающего психику поглощения. Что ж, бывает. Стало быть, отголоски той борьбы ей и придется принимать на себя в ежевечерних разговорах с Дининой матушкой. У каждого своя жизнь и свои причуды. Если старушка готова довольствоваться суррогатом нынешней дочерней любви и заботы, отчего ж нет?
В общем, приступила она к странной «халтуре» поначалу даже с энтузиазмом. Каждый вечер после работы, накупив продуктов, мчалась к Станиславе Васильевне. Та ее поджидала, встречала с радостью. Вместе ужин готовили, беседы беседовали. Вернее, беседовала в основном старушка, болтливой оказалась до невозможности! И не просто болтливой, а с претензиями, как это часто бывает у старых людей, на свою исключительную человеческую мудрость, составленную из долгих семидесяти прожитых лет. Хотя и не стояло за той болтливостью никакой особенной мудрости. Обида была, а мудрости – нет. Великая была обида на всех и на вся. На мужа, который бросил, на детей, которые материнскую самоотдачу не оценили, на жизнь, которая взяла и подло прошла, подсунув под конец вместо детей и внуков лишь ее, Лину, смиренно исполняющую оплаченное общение. Слушая ее, Лина лишь тихо вздыхала про себя – «Хороша ж ты была, матушка, со своей самохваленой мудростью, если даже внуки тебя теперь за версту обходят!»
Тем не менее старушка к ней привязалась. А привязавшись, капризничать начала, губки недовольным бантиком жать. Иногда и спесивый упрек себе позволяла. Вроде того – плохо отрабатываешь дочкины деньги, которые она тебе за меня платит. Матушкина спесивость перекинулась и на Дину, как инфлюэнца, стала Дина поглядывать на нее с подозрением. Хотя и платила деньги честно, по уговору, но в одночасье отчета потребовала, сколько она из этих денег на продукты тратит. То есть не подворовывает ли. Ужас, как было неприятно! Первая мысль была – психануть, отказаться, разорвать все договоренности, но потом вторая пришла мысль, более здравая. Никаких психозов они от нее не дождутся. Дали работу – она ее выполняет, честно и добросовестно. Проверить решили – ваше дело, все чеки на купленные продукты собрать можно. Последнее дело – из-за чужих проблем психовать!
Кстати, о чеках. Не забыть бы. Сегодня аккурат ей Дина встречу назначила – должна за ней на работу заехать да отвезти к маме. А по дороге полный отчет получить. Потом зарплату на следующий месяц выдать. Зарплата – это хорошо, это очень даже вовремя. За Женькину учебу надо очередную плату вносить, да и гардероб девчонке обновить не помешало бы. Лето пришло, а ей надеть нечего. Тем более кавалер у нее завелся какой-то особенный. Видно же, что влюблена по уши. Так что пусть гордая Дина по-всякому смотрит, хоть прямо, хоть кособоко, ей все равно. Сама-то Дина небось к маме в квартиру и не поднимется даже. Высадит у подъезда, и все. У нее после Станиславы Васильевны, как она говорит, неделю вся кожа чешется.
О, а на кассе уже и очередь образовалась, как же это она проворонила? Не надо было столько времени телятину разнюхивать, бросить в корзину не глядя. В любом случае старушка придирками изойдет. Пора бы уж привыкнуть и внимания не обращать. Черт, как очередь медленно продвигается…
С перерыва она таки опоздала, аж на четыре минуты. В дверях бухгалтерии монументом стояла Леночка Эрастовна, выставив вперед ножку и заложив руки за спину.
– Что это такое, Лина Васильевна? Вы хотите, чтобы я вас оштрафовала?
– Разрешите пройти, пакеты тяжелые…
– Ах, вы еще и хамите?
– Да упаси бог, Елена Эрастовна. Какое же в тяжелых пакетах хамство? Хотя, может, вы и правы. Действительно, хамство.
– Что… вы имеете в виду?
– Да ничего. Тяжело, говорю! Все руки оттянула.
– Ну, знаете!
Вздернув лисий подбородок вверх, Леночка, провожаемая насмешливыми взглядами сотрудниц, процокала каблуками в свой начальственный закуток. Катя Стогова, высунувшись из-за монитора, прошептала сочувственно:
– Ну, все, Лин… Сейчас тебя в черный список внесет. Чего ты опоздала-то?
– Да в кассу очередь была…
– Ну так и сказала бы ей!
– А толку? Ей же не объяснения мои нужны, ей надо общее руководство осуществлять. Стращать, пальцем грозить, работу работать. Вот пусть и старается.
– Ты так говоришь, будто тебе по фигу. Будто и не обидно даже.
– Отчего мне должно быть обидно, Кать?
– Ну… Что ее вместо тебя назначили. Я бы так не смогла, например. Я бы сразу уволилась. А ты… Вместо на нее на совещания бегаешь…
– Нет. Мне не обидно. Я умею принимать все как есть. Да и вообще… Обида – чувство вредное и для организма неудобоваримое. Я лучше другими делами займусь. Вот справку, например, закончить надо.
– И все равно я бы так не смогла! Хотя бы из гордости воевать стала.
– С кем? С ветряными мельницами? А чего с ними воевать? Пусть себе крутятся, мне какое дело. Я сама по себе, и гордость моя при мне. А мельницы сами по себе.