Расстояние, где лодки ожидали в засаде, мы проскочили менее чем за час. За три мили резко сбросили скорость, для определения точной дислокации лодок ненадолго включили гидролокатор. Через несколько секунд картина диспозиции стала ясна. Мы вышли к лодкам с вест-норда почти между ними. Ближайшая к нам – по портрету «семерка» – после облучения гидролокатором быстро пошла на погружение (от греха подальше, если не знаешь и не видишь, кто тебя облучает, лучше отсидеться под водой), но она нам была не нужна. Нам надо выяснить, к какому типу принадлежит следующая. Мы направились в ее сторону. Приблизившись на милю с небольшим к ней, увидели, как она вдруг тоже начала погружаться, но осталась в позиционном положении. Над водой торчала только рубка и половина переднего орудия.
– Сан Саныч, ты сможешь определить по рубке, что это за лодка?
Саныч припал к окуляру и долго вглядывался, затем начал перечислять:
– У «девятки» орудие стоит дальше от рубки и крупнее калибром, стопятимиллиметровая вместо восьмидесятивосьмимиллиметровой, за рубкой двадцатимиллиметровая зенитка стояла только на 7А, у остальных их подняли на первый ярус рубки. Здесь на палубе зенитный автомат, крупнее чем двадцатимиллиметровый, на первом ярусе мелкокалиберный зенитный автомат. Это лодка типа 9А.
– Ты уверен в том, что это не «десятка»? Помню, на фотографиях и схемах они очень похожи друг на друга.
– «Десятка» – это минный заградитель, тут ему просто делать нечего.
– Тащ каперанг, лодка продувает ЦГБ.
Саныч опять прильнул к окуляру и торжественно произнес:
– Командир, посмотри и скажи, прав я или нет.
– Ладно, узнали, что надо, теперь уходим. Включите гидролокатор на полную, пусть гансы понервничают. Сан Саныч, принимайся за свою работу, прокладывай курс к родным берегам.
– Курс тридцать, глубина сто, ход крейсерский.
Мы идем на север с небольшим отклонением к востоку.
Экипаж, пусть даже прошедший десятки, сотни УЧЕБНЫХ боев и одержавший хотя бы одну РЕАЛЬНУЮ победу над реальным врагом, – ОГРОМНАЯ сила. Самураи называли это когда-то путем воина – «буси-до». В ожидании того, что предстояло совершить, нам потребуется ИМЕННО ТАКОЙ экипаж.
Вечером, как обещали, в столовой показывали кино. На этот раз «Горячий снег».
Сидя взаперти, Херман думал: «Куда я попал, эти русские какие-то неправильные, три раза поговорили, именно поговорили, а не допросили и оставили в покое. Да и форма у них совсем другая, синяя. Какие-то красные банки на боку болтаются, как у наших солдат контейнеры для пайка. Форма с погонами у доктора в шкафчике висела. У комиссаров погон нет. Они больше похожи на бывших офицеров царского флота, которых я видел в юности. А эти надписи в лазарете на приборах, много надписей латинскими буквами и по-русски. Самое невероятное – иероглифы, похоже, японские. Да и сами приборы и приспособления откуда? Для чего предназначены? А лодка? Где можно построить такого монстра, и, главное, кто построил? И что за двигатели здесь? Дизеля? Это ж сколько их должно стоять, чтоб двигать такую махину? На «Дойчланд» их восемь штук, так у него на ходу заклепки вылетали от вибрации. Здесь же она ощущается слабо. Это ж какие ж тут электродвигатели и батареи должны быть, чтобы все работало. Освещение просто неописуемо, не наши тусклые, как от карманного фонаря, лампочки. Про еду и говорить нечего, всегда горячая, из трех блюд, даже масло натуральное и свежие овощи. И вот что интересно, в лазарете какой-то журнал, как показалось, за 2011 год. После трех дней размышлений приходит мысль, что они из будущего. Кстати, они удивились тому, что сейчас 1942 год. Если они из будущего, значит, войну не проиграли. Может, отошли за Урал в Сибирь и там закрепились. Или что, Германия войну проиграла, а Россия выиграла и весь мир завоевала? Откуда эти надписи на приборах? Может, война по-прежнему продолжается и весь мир помогает Советам. Или это уже следующая война, но опять против русских. Надо поговорить с тем богатырем, вдруг что-то расскажет, развеет сомнения по этому поводу».
Глава третья
Прибрежные воды Норвегии
На переходе между Англией и норвежским побережьем я собрал оперативный штаб, в который вошли Петрович, Саныч, Триэс, Большаков и командир БЧ-4 кап-три Владимир Александрович Понамарев. Седьмым стал наш замполит Валентин Григорьевич Елезаров.
– Итак, мы подходим к родным берегам, каковы наши последующие действия, с чего начнем?
– Я бы ударил по Киркенесу, у немцев там передовая база снабжения, – предложил Триэс, – этот порт у наших как кость в горле, сколько сил и средств угробили, самолетов потеряли, а порт так и принимал суда до последнего, пока в сорок четвертом году его не взяли. Если мы его разрушим, немцам придется разгружаться за триста километров от линии фронта. Думаю, восьми ракет хватит, чтобы минимум полгода порт не работал. Там еще рядом аэродром. Во время войны был главной авиабазой, а в наше время стал аэропортом. По нему и вдарим. Точные координаты обеих целей в базе данных у нас есть, четыре штучки бросим, и им хватит.
– Ага, щаз! – возмутился Петрович. – Двенадцать штук коту под хвост выкинем. Половина боекомплекта.
– Так попросим товарища Большакова помочь, его команда натаскана на такие дела, они подсветят нам цели. Нам на это дело одной ядерной болванки хватит, – предложил Триэс.
– Триэс, не пори чушь, я тебе такую ядерную болванку вставлю, что месяц враскорячку ходить будешь, – ответил я за Петровича. – Андрей Витальевич, вы сможете помочь с подсветкой целей, чтоб нам хватило половины предложенного боекомплекта?
– Так точно.
– Ну вот и хорошо. Кто следующий с предложениями?
Слово взял Петрович:
– Сейчас мы приближаемся к Норвегии, давайте опустимся южнее и где-то с широты Тронхейма начнем медленно прочесывать коммуникации противника в сторону наших вод, поохотимся за тюленями, а может, кого и крупнее загарпуним. Сейчас где-то в районе Нарвика скрываются «Тирпиц» и «Хиппер», вот бы их пустить на дно, англы будут рвать волосенки на заднице, если кто-то, а не они угробят этот кошмар британского флота.
– Предложение принимается, начнем от Тронхейма, правда, насчет Нарвика пусть наш спец выскажется. Саныч, давай, проработай вариант того, сможем ли мы протиснуться в этот фьорд или нам глубины не позволят, короче, все просчитай. Так, какие еще предложения?
– А я настаиваю сразу идти если не в Мурманск, так в Архангельск, – предложил замполит, – и попросить встречи с кем-то из руководства страны. У нас на борту всевозможные устройства, приборы и, наконец, самое совершенное оружие, которого нет в сорок втором. Да с ним СССР выиграет войну за месяц.
– Не можем мы, дорогой Валентин Григорьич, сейчас войти ни в Мурманск, ни в Архангельск. Как вы представляете наше появление там? Нам надо громко заявить о себе, чтобы кто-то поверил.
Сегодня 18 июля, идем на север вдоль норвежских берегов, с каждой минутой все ближе и ближе к тем местам, откуда неведомая сила забросила нас из нашего времени в это, где идет война за выживание. Бойся нас, фашист, мы пришли тебя уничтожать.
После встречи с конвоем, закончившейся утоплением немецкой лодки, ничего не произошло. Прошли к северо-западу от Британских островов, техника работала исправно. Дважды обнаруживали подводные лодки – один раз уже знакомую «портрету» «семерку», наверное спешившую в Атлантику, второй раз что-то неведомое. Саныч предположил, что это или пока не встреченная нами «десятка», или англичанин. Нас не обнаружили, мы тоже не атаковали. Еще несколько раз попадались надводные корабли – явно английские. По одной из целей, опознанной Санычем как «крейсер типа Саутгемптон», мы даже, объявив учебную тревогу, имитировали торпедную атаку, чтобы экипаж не расхолаживался. Нас не обнаружили. По меркам этой войны мы были невероятно далеко, вне рубежа охраны эсминцев сопровождения.
– Курорт! – впоследствии прокомментировал Петрович. – Нас не трогай, мы не тронем. Между прочим, это тоже не есть гут, командир!
Петрович прав. Вам не приходило в голову – как считается срок автономности атомарин: девяносто, сто суток? Дозаправляться не нужно – заряда реактора хватит намного дольше. Вода – из опреснителя. Провизия – при размерах лодки можно взять и на полгода. Капитальное, на берегу, ТО механизмов и докование – вполне нормально и через год.
Самым слабым местом, как ни странно, являются люди. Три месяца быть запертыми, почти не видя солнца, наблюдая вокруг одни и те же рожи? Чтобы стало понятнее: это сродни тому, как если бы вас, мирного служащего, заперли с коллегами в вашей конторе, замуровав выход. И заставили бы работать в режиме «восемь часов работа, восемь – отдых», естественно, без выходных! Делайте вывод, почему порой иной какой-нибудь матросик на исходе третьего месяца без дневного света вдруг начинает истерить, пытаясь открыть входной люк на стометровой глубине! Положим, это редкость, хотя и типовой случай, хорошо известный в военно-морской медицине. Вот только при длительности похода свыше девяноста суток резко возрастает вероятность того, что какой-то член экипажа по команде повернет не тот клапан или включит не тот рубильник, – это объективная реальность. Факт установлен опытным, и весьма печальным, путем – и мне совершенно неохота его проверять!
Когда-то давно, еще в СССР, я смотрел фильм «Ответный ход». Там есть эпизод, на подлодке: герой Бориса Галкина видит на переборке красную крышечку с надписью «Открыть при пожаре». Естественно, он ее открывает, а под ней, другая, с надписью: «Дурак! Не сейчас, а при пожаре». И не дай бог, он попробовал бы и дальше, потому что это был пуск системы пожаротушения, ЛОХ – лодочная объемная химическая, при срабатывании которой весь отсек почти мгновенно заполняется огнегасящим газом. И кто не успел включиться в дыхательный аппарат, то простите, мужики, в раю передайте привет тем двадцати с «Нерпы» Тихоокеанского флота, где какой-то придурок на эту кнопку нажал!
В отличие от дизельных лодок нам не надо беспокоиться – кислород, полученный электролизом воды, поступает в отсеки, автоматически поддерживая его уровень в атмосфере на привычных двадцати процентах. Но атомная лодка «Комсомолец» в восемьдесят шестом погибла именно из-за того, что в кормовом отсеке кто-то отключил автоматику или сбил настройку. И вспомните школьный опыт из химии: железо горит в чистом кислороде – отсек, где кислорода не двадцать, а сорок, пятьдесят, шестьдесят – никто не знает точно, сколько было тогда на «Комсомольце» – это пороховой погреб и бензиновый склад в одном флаконе и от любого коротыша или малейшей искры превратится в мартеновскую печь.
И таких мелочей много. Перечислять их все у меня нет ни времени, ни желания. Учи матчасть, читай инструкцию – просто прошу поверить на слово, что один дурак, ротозей или псих, нажав одну маленькую кнопочку или открыв не тот кран, может устроить нам всем как минимум громадную кучу проблем с ремонтом, а как максимум – коллективную встречу с апостолом Петром. Если будет кому просить за погибших, как в том восемьдесят шестом. Тогда к религии еще относились с опаской, но пришел командующий Северным флотом к главному мурманскому попу, архиерею или митрополиту, не знаю их иерархии, и сказал: отслужи за ребят! Не знаю, есть тот свет или нету, но если есть, чтобы их всех в рай, по справедливости. Слышал это сам от нескольких человек – не знаю, байка или нет, но очень похоже на правду. А наш случай – и вовсе особый. Провалились черт-те куда, и что впереди – не ясно, про дом и родных забудь навсегда и вообще, война наверху, самая страшная война в истории, это без всякого пафоса, – ну, если только, не дай бог, третьей с едрён батонами не будет! Это бьет по психике, выносит мозг, и случиться может что угодно, вплоть до открытого неповиновения. Вот почему Петрович вместе с Григорьичем стараются отслеживать общее настроение, ведя душеспасительные (а то и вдушувлезающие) беседы. Командиры БЧ, проинструктированные надлежащим образом, тоже не дремлют.
Когда-нибудь потом в обновленном СССР мы будем говорить о том, что мир не черно-белый и сложнее, чем кажется на первый взгляд. И что немцы – тоже люди. Но это потом. Когда в Берлине воздвигнут памятник нашему Солдату-Победителю. А солдаты немецкой народной армии будут маршировать под команды наших генералов. Ну, сейчас мы, волею случая, воюем с нелюдьми, зверьми, толкиеновскими орками (слово «нечисть» в наш век атеизма как-то увяло).
Вчера показывали людям кино – «Обыкновенный фашизм». Старшее поколение хорошо помнит этот фильм.
Но полицейские меры как пластырь или валидол: незаменимы здесь и сейчас, но на долгосрочную перспективу не годятся. Намного более действенное лекарство мотивация. У фантаста Ефремова есть не менее важный, на мой взгляд, роман «Лезвие бритвы». Главная мысль – именно мотивация – это мне надо, в связи с чем у них, словно из ниоткуда, появляются силы совершить невозможное. Потому-то Григорьич пашет, как целый отдел агитации и пропаганды. Мы одни в этом мире, и ПОКА одни против целого мира! И ничего еще не решено, если это и впрямь мир параллельный. Как знать, вдруг в этой реальности какой-нибудь идиот в генеральских погонах угробит не Крымский, а Сталинградский фронт? Сейчас решается, жить ли нам – гражданам СССР – вообще, ибо для Адольфа мы – унтерменш, рабы, удобрение! Мы – или они. Победа – или смерть. Убей фашиста – или сдохни в рабстве. Никаких сложностей – все просто и понятно, на уровне агитки двадцатых.
Убей немца. Сколько раз встретишь его – столько раз и убей. Тем более, Григорьичу, в отличие от Геббельса, ничего не надо придумывать. Это все было: и план «Ост», и концлагеря, и тысячи Хатыней. Я хочу, чтобы вы все сдохли, сволочи, – хороший немец для нас – мертвый немец, эх, попался бы нам в море какой-нибудь «Густлов», с десятью тыщами их на борту! Или «Тирпиц» – надеюсь, до него мы все ж доберемся, как раз у нас боеприпас на крупную дичь. Или тот и другой вместе.
М-да, а агитация, оказывается, вещь очень заразная. Сам не заметил, как начал уже накручивать сам себя! Впрочем, это уже психология. Назначить виноватого – ответственного за все беды. В Средневековье это были ведьмы, которых на костер; при социализме – империалисты всех мастей; в двухтысячных – какой-то бен Ладен; ну а для нас – немецкие фашисты. Как прямо заявил Григорьичу главстаршина Сорочьев: «А кто же еще? Ведь до тех, кто нас сюда закинул, нам не достать! Значит, фашисты и ответят за все!»
Нет, сам-то я понимаю, что, по сути, Германия двадцатых хуже, чем Россия девяностых! Из второй державы мира – разом ниже плинтуса! Плюс война, плюс потеря почти трети территорий и в пользу кого – поляков. Ну и, конечно, чудовищная инфляция – «разменяйте десять миллионов» – и безработица. И запрет иметь армию в стране, где «кайзер, криг, каноне» исторически считались сутью мужчины. А на закуску, вместо привычной монархии, что-то запредельно подлое, продажное и вороватое. Кто помнит ельцинскую дерьмократию, тот меня поймет! Теперь представим, что году в двухтысячном в Россию вернулся Вождь и навел порядок. Восстановил промышленность, ВПК, армию. Инженеры и рабочие вновь стали вовремя получать хорошую зарплату, безработных не стало вообще. Резко прижал бы преступность и коррупцию. Восстановил Союз, присоединив «исторически наши земли». Скажем, в Австрии и Судетах процент желающих воссоединиться был не меньше, чем в современной Белоруссии или Украине. Иными словами, в конечном итоге заставил бы весь мир вновь уважать нашу силу.