Серьёзная была девочка… »
– Не буду я это писать!
– Как так «не буду»?
– А вдруг это кто-нибудь прочитает?
– Если «кто-нибудь» прочитает – он всё равно ничего не поймёт. А если тот, кто надо…
– Дед, скажи, а ты бабу Юлю очень-очень любил?
– Очень-очень.
– Чего не нарисовал, чтобы она не умирала?
– А зачем? Я умер, а она осталась бы? Думаю, она бы не согласилась.
– Но ты же здесь, а её нет! Где она?
– Там, где живут все забавные и лучистые люди.
– В раю?
– Ну, можно и так сказать. И вообще, это не я здесь, а ты.
– С кем я тогда разговариваю?
– Вот это действительно хороший вопрос. Спроси у мамы. У нас этот секрет по женской линии передаётся.
– А у папы?
– А он умеет рисовать?
– По-моему, нет.
– Тогда лучше не надо.
– Значит, нужно его обмануть?
– Нет. Обман – это обман. А секрет – это секрет.
– Ну и что же тогда получится? У нас с мамой будет секрет, а у него нет?
– У вас с мамой свой секрет, а у него свой.
– А у него какой?
– Это же секрет, как я могу его выдать?!
– Ну, Де-ед! Ну, скажи!
– Его секрет в том, что он знает про ваш секрет.
– Как это так? Ты ему сказал?!
– Нет. Но если я скажу тебе, то это будет уже секрет секретов.
– Скажи, скажи мне секрет секретов!
– Он любит вас.
– Какой же это секрет?!
– Уж поверь. Любовь как дар даётся людям редко. Это ни для кого не секрет. Поэтому те, кому он даётся, держат его в секрете.
– Почему?
– Вот почемучка с хвостиком! Точнее, с чёлочкой… Именно потому. Если что-то «ни для кого не секрет», значит, секрет просто нужен. Как без секрета-то? Скукотища, да и только.
– Дед?
– Что?
– А ты не уйдёшь?
– Нет.
– Никогда-никогда?
– А ты уроки всегда будешь делать?
– Всегда!
– Всегда-всегда?!
– Ну да. А что?
– Да ничего. Вот и хорошо. Тебе пора.
– Уже?
– Да. Через минуту у мамы зазвенит будильник, и она придёт тебя будить.
– Ты всегда всё знаешь?
– Я везде всё знаю. Это не одно и то же.
– Пока, Дед. И доброго утра тебе.
– И тебе доброго утра.
Красные птицы ночи
«Здравствуй.
Здравствуй даже там, где в этом нет необходимости.
Здравствуй.
Так испокон века люди желали друг другу добра.
Здравствуй и радуйся.
Так начинались письма одного моего друга. Его уже нет. Но я знаю, что он слышит меня. И будет рад, что его мудрые слова пригодились мне. Ибо большего нельзя пожелать человеку в нашем мире.
Здравствуй и радуйся.
Я знаю, что и ты слышишь меня, хотя ещё не родился. А те, кто откроет для тебя наш мир, ещё не знают об этом. Ни о том, что ты есть. Ни о том, что мы разговариваем. Они не могут ещё позволить себе такой малости, как думать о тебе. Им есть чем занять себя, поэтому они и не думают. Нет, конечно, им не раз приходило в голову, что, может быть, уже пора родить ребёнка. Но что значит – «родить ребёнка»? Для них – пока он не рождён или, по крайней мере, не зачат (вот ещё тоже неуклюжее слово) – это не значит ничего. Поэтому прости их за то, что они не думают о тебе. Я-то думаю. И знаю, к кому обращены мои слова. И знаю, что ты меня слышишь. Такие вещи может позволить себе только старость. А я стар. Безо всяких там. Просто стар, как трухлявый пень. Такой, что уже рад оказаться пригодным случайному огню…
Но ты-то уж знаешь, что нет ничего странного в том, что ты ещё не родился, а я уже знаю тебя. Знаю, какой ты, как они назовут тебя здесь, и даже то, что, когда ты будешь читать мои письма – а это обязательно будет, – ты не вспомнишь, что уже слышал всё это, и мало что поймёшь. Я, может, и хотел бы, чтобы это произошло как-то иначе, но вряд ли я смогу им объяснить. И даже если наберусь смелости сделать это, вряд ли они поймут нас с тобой. Кто будет слушать старую рухлядь? Не говоря уж, кто будет слушать того, кого нет. По их разумению. Так у нас тут всё устроено. Говори – не говори, объясняй – не объясняй – всё одно. Люди так одержимы погоней за истиной, что до обычной правды им уже нет дела. И хотя сами они спят и видят, что мир устроится по-другому, то, что они называют реальностью, заставляет их забывать свои сны. Просыпаясь, они не помнят. И просто продолжают подстраиваться, как хамелеоны. Они хотят слиться с местом, где они живут, со временем, в котором живут, с теми людьми, что рядом, с правилами, что позволяли их предкам оставаться невидимыми для Лиха. А Лихо для них – это бедствия, болезни, голод, одиночество и маета. Их можно понять. Но, слава Богу, мы с тобой можем поговорить, не обращая внимания на все эти мелочи. Неизбежность моей смерти и твоего рождения даёт нам такое право – и возможность. Мы встретимся на пароме. Ты будешь готов сойти на берег, я – подняться на борт. И мы оба понимаем, что ни паромщик, ни река здесь ни при чём. Просто так получилось. Это мило и забавно. Ты приходишь, не имея с собой ничего. Я ухожу с пачкой папирос в кармане, которой воспользуюсь разве что ещё разок, облокотившись на леер и разглядывая вечную воду… Шут его знает, может, я протянул бы и дольше, если бы не курил? Но, по-моему, это всё хрень собачья! «Протянуть подольше…» В этом есть что-то нерадивое. Формальное. Разве нужно что-то куда-то тянуть? Ты ведь знаешь, что нет. Нужно отдаваться. Открываться. А это их «тянуть» – какое-то вымученное. В нём невозможно ни здравствовать, ни радоваться, согласен? Вижу, что согласен…
Примечания
1
Сай (тюрк.) – сухие русла временных водотоков, а также галечные наносы пересыхающих рек, балки, овраги в пустынных районах Средней Азии и Казахстана.
2
Нодья (финно-угор.) – способ раскладки костра из двух брёвен, сложно сконфигурированных для медленного горения, для индивидуального обогрева во время ночёвки.