– Снисходительны, Феликс? – процедил хозяин, не спуская глаз с неожиданного гостя. – Хорошо, давайте будем снисходительны.
– Минуточку, – растерянно пробормотал мужчина с морщинистым лицом, – ты хочешь сказать, Игорек, что не знаешь этого человека?
– Ты где-то прав, братишка, – усмехнулся хозяин, – я понятия не имею, кто это такой. Я впервые его вижу.
– О, это так по-русски! – с сильным акцентом сказала дама-иностранка и грубо захохотала. – И почему я с вами, русскими, уже ничему не удивляюсь?
– Ирония судьбы, – сказала одиноко сидящая дама, – или с легким паром.
– Постойте, – нахмурился мужчина, у которого на коленях лежали худые женские ноги. Он знал, в принципе, русский язык, но акцент выдавал его с головой, – ты хочешь сказать, Игорь, что этот человек упал… как это у вас говорят… с неба?
– С дуба рухнул, – пробормотала девушка. – С Луны свалился…
– Вчера его точно не было, – сказала дама бальзаковского возраста в солнцезащитных очках. – Может, он на чем-нибудь приплыл?
«На своих двоих», – подумал Турецкий.
– Но мы уже милях в тридцати от берега… – чирикнула дама в соломенной шляпке.
– Какая прелесть! – засмеялась иностранка.
– Самое время рассказать вашу грустную историю, синьор, – негромко, с паузами Станиславского, произнес хозяин. – Вижу, как вам трудно произносить слова, похоже, вас вчера досыта накормили патефонными иголками, и все же попробуйте. Герда, подождите несколько минут. – Он поднял голову и прохладно улыбнулся женщине со странной прической. – Я думаю, второй завтрак никуда не умчится.
– А жалко, – вздохнул толстяк, – в желудке так урчит.
Турецкий вытягивал из себя слова, словно воду извлекал со дна бездонного колодца. Он поведал, кто он такой, что (и с кем) он делал в Сочи, как ситуация, которой он мастерски владел, внезапно ушла из-под контроля, зашаталась и рухнула под ноги земля… и вот он здесь. Дабы удостоверить свою «знаменитую» личность, он отправил руку во внутренний карман, но бдительный телохранитель не дремал, сжал его запястье. В карман забрался Манцевич, извлек документы, просмотрел, передал хозяину. Пока тот, морща лоб, изучал лицензию и паспорт, Салим обхлопал карманы Турецкого, заставил его встать, проверил сзади, толкнул обратно в шезлонг.
– Чисто, Игорь Максимович.
Парень говорил почти без акцента и профессионалом, судя по отрывочным наблюдениям, являлся подготовленным.
– Да, он частный сыщик, – хмыкнул хозяин, бросая документы на столик. – Можете взять, любезный.
– А вы не могли бы мне их передать? – взмолился Турецкий. – Страсть как не хочется вставать. Вам бы побывать в моем состоянии.
Хозяин, как ни странно, засмеялся, сделал знак Салиму. Телохранитель забрал со стола документы, бросил Турецкому на колени. Хозяин, поджав губы, пристально разглядывал незнакомца. Минотавр сомнений терзал его душу.
– Какая правдивая история, – заметила дама в шляпке. – Ты веришь ему, Игорек? На вид он вроде нормальный человек. Грамотная речь, самоирония, высшее образование на похмельной физиономии…
– Проверим, – пожал плечами хозяин. – По его словам, он проснулся в той каюте, которая как раз не используется. Удачно он попал.
– Вранье, Игорь Максимович, – заявил Манцевич, – вранье от первого до последнего слова. Мог бы выдумать что-нибудь пооригинальнее.
– Нормально выдумал, – возразил Турецкий, – в кои-то веки сказал чистую правду.
Засмеялась одиноко сидящая девушка. Хрюкнула, хотела что-то сказать, но ничего не сказала иностранка с демонической внешностью.
– Да нет, он, кажется, не врет, – махнул рукой смутно знакомый толстяк. – Посмотрите внимательно на этого господина. Не хотел бы я сейчас оказаться в его страдающей шкуре. Такое похмелье может быть только после литра паленой водки. А он не похож на человека, употребляющего паленую водку. Да и на глупца он не похож.
– Больше врешь – умнее станешь, – задумчиво вымолвила особа в черных очках.
– Больше врешь – сильнее хочется, – фыркнула девушка.
– Бр-р, какая гадость – эта ваша паленая водка, – передернул плечами морщинистый мужчина. – Хлебнул – и в ящик. Помнится, в прошлом году случайно взяли суррогат, продававшийся под видом всемирно известного бренда…
Дама в черных очках толкнула его ногой. Мужчина смутился и замолчал.
– Послушайте, господа, – с сильным акцентом произнес мужчина иноземной наружности, – может, у вас, у русских, это и в порядке вещей, но все-таки как-то странно… Хорошо, пусть все, что он говорит, чистая правда. Но как он попал на судно? Мы отшва… отшва…
– Отшвартовались, – подсказал толстяк.
– В одиннадцать часов вечера. Или почти в одиннадцать. Разве можно было незаметно попасть на яхту и спрятаться в пустой каюте? Нужно знать, что она пустая. А в его состоянии… – мужчина сделал круглые глаза, видно, представил себя в его состоянии.
Захохотал толстяк.
– Русский человек, уважаемый Робер, может решить любую проблему в любом состоянии, если не будет задаваться глупыми вопросами, типа «зачем».
– А если без шутка?.. – насупился иноземец.
– А если «без шутка» – это не ко мне, – отрезал толстяк. – Откуда я знаю, как он попал на это судно?
– Прошу прощения, что вмешиваюсь, господа, в вашу беседу, – пробормотал Турецкий, – но данная часть моих приключений остается загадкой и для меня. Будучи человеком здравомыслящим и всячески неспособным к посягательству на чужую собственность, я никак не мог по доброй воле забраться на судно. Оказавшись на пристани, я бы, скорее всего, просто рухнул замертво и валялся до тех пор, пока меня не подобрала сочинская милиция. Можете поверить на слово, я не из тех людей, которым доставляет удовольствие нарушать чужую приватность.
– Что вы этим хотите сказать? – насупился Игорь Максимович.
– Он хочет этим сказать, Игор, – дама западных кровей произнесла имя на французский манер, проигнорировав мягкий знак, – что только с посторонней помощью он мог пробраться на «Антигону». Даже не пробраться… нет, другое слово… – дама раздраженно щелкнула пальцами, – О, мой бог, когда же вы начнете понимать по-французски?
– Размечталась, Николь, – хрюкнул толстяк. – Для этого нам национальность менять надо. Хирургическим путем. Лично я из вашего великого и могучего французского языка знаком лишь с одной фразой: «комбьен са ва кутэ» – «сколько стоит вот это?» Наша Николь, видимо, хочет сказать, что кто-то из присутствующих помог нашему гостю не потерять вертикаль и затащил на яхту, когда никто другой не видел. Этот человек знал про пустующую каюту и про то, что в нее никто не сунется. Он почти не рисковал. А по виду господина было ясно, что до утра он точно не проснется. А если умрет, то вообще не проснется.
– Спасибо, – кивнул Турецкий, – вы сказали именно то, что я хотел сказать.
– Я сказал лишь то, что хотела сказать Николь, – блеснул белозубой улыбкой Феликс. – И это не значит, что я разделяю ее мнение.
– О, уи, – сказала Николь, – глупость страшная, но это так. Кто это сделал, посмотрел его документы, в которых написано, что он детектив… Я не знаю, зачем ему здесь детектив.
– О, мой бред!.. – схватился за голову Игорь Максимович. – Провели, называется, уикенд в кругу родных и близких…
– Да ерунда это все, – махнула рукой дама в шляпке, исподтишка мазнув взглядом Турецкого. – Никому из нас не пришло бы в голову пойти на такое хулиганство…
– Конечно, ерунда, – процедил Манцевич, – вы можете распорядиться, Игорь Максимович, и мы с удовольствием выбросим этого забулдыгу за борт. Пусть плывет куда хочет. Не возвращаться же нам из-за него в Сочи?
Мысль была интересная. Люди приумолкли, стали анализировать поступившее предложение. Игорь Максимович мучительно обдумывал детали технического свойства, его супруга скромно потупилась, поигрывала трубочкой для питья. Морщинистый мужчина по имени Иван Максимович – судя по отчеству и отдельно брошенным словам, брат хозяина яхты – нерешительно поглядывал то на Турецкого, то на женщину в темных очках, которая вообще непонятно на что смотрела – сидела, сомкнув колени, с брезгливо поджатыми губами. Девушка глазела на нового пассажира, не скрывая любопытства. Мужчина по имени Робер потянулся к бутылке, закованной в плетеную соломенную сетку, плеснул себе в бокал бордовой жидкости. «Мерси», – сказала француженка, отобрала у мужа емкость, выпила. Француз вздохнул, вторично наполнил бокал, осушил, причмокивая.
– Благодарю за «забулдыгу», господин Манцевич, – пробормотал Турецкий. – А к Игорю Максимовичу у меня единственная просьба. Позвольте позвонить? Дело в том, что жена на берегу страшно волнуется. Она оставила меня в недвусмысленном положении и критическом состоянии. Не удивлюсь, если она поставила на ноги всю сочинскую милицию. Всего один звонок, Игорь Максимович. Не откажите. Если вам жалко своего телефона, то, может быть, кто-нибудь из добрых самаритян сжалится? А после разговора можете выбрасывать меня за борт.
Физиономии некоторых присутствующих зацвели улыбками.
– А не хрен спать с проститутками, – простодушно высказалась девушка. – Не случись с вами этого казуса – если не врете, конечно, – и жена бы сейчас радовалась, и мы бы были избавлены от вашего присутствия.
– Мадемуазель, – Турецкий поморщился, – вы невнимательно слушали мой рассказ. Ситуация случилась форс-мажорная, и вешаться на проститутку никто не собирался. Классическая подстава – и не говорите, что не знаете такого слова. Человек, отправленный мною однажды в тюрьму на длительный срок, не устоял перед соблазном растоптать мое человеческое достоинство. Дайте же кто-нибудь телефон, в конце концов…
– Ну, хватит, довольно! – Игорь Максимович выпрыгнул легким движением из кресла. Брови сомкнулись на переносице. – Я решу, что с вами делать. Позднее. Возможно, вы получите право на один телефонный звонок. Или нет. Для начала мы должны позавтракать, а вас, уж не обессудьте, изолируют от нашего добропорядочного общества. Надеюсь, вы не претендуете на то, чтобы усесться за стол вместе с нами?
– О, боже упаси, конечно, нет, – успокоил его Турецкий. – Зачем вам смотреть, как меня рвет на ваши чистые скатерти?
Засмеялись двое – толстяк Феликс и француженка Николь. Еще девица загадочно улыбнулась. Остальные сделали такие лица, словно сами собрались проблеваться.
– Салим, убери отсюда этот инертный материал, – выплюнул «распорядитель бала». – Я начинаю уставать от него. Посади в каюту и не спускай с него глаз.
– Добрый вы, Игорь Максимович, – процедил Манцевич. – А может, все-таки, лучше?..
– Не спорь с начальником – денег не будет, – отрезал хозяин. – Сказал же, позднее решу. Мы еще разберемся, что у него на уме.
Железная длань Салима сжала предплечье, поволокла из кресла. Говорить какие-то слова, видимо, было бессмысленно.
– Прошу за стол, господа, – объявил хозяин, – в кают-компании давно накрыто, и наша добрейшая Герда уже грызет от злости свою поварешку.
– Господи, а Николашу-то не разбудили, – спохватился морщинистый мужчина.
– Он такой у нас засоня, – покачала головой дама в черных очках.
– Да оставьте вы в покое своего отпрыска, Иван Максимович и Ольга Андреевна! – пафосно воскликнул Феликс. – Проснется – придет, похватает какие-нибудь объедки.
– Нет, я, пожалуй, разбужу его, – девица начала выбираться из кресла. – Такое поведение уже становится неприличным.
– Хотелось бы промолчать, господа, – сказал Турецкий. – Эй, парень, не тяни ты меня, я же тебе не баржа… Но врожденная порядочность не позволяет этого сделать. Дело в том, что после пробуждения я немного походил по нижней палубе. Жаль такое сообщать, но в одной из кают я обнаружил молодого человека без признаков жизни. Возможно, и даже наверняка – это ваш Николай.
Вздрогнула дама в черных очках. Помедлила и приподняла на лоб свои очки, открыв обеспокоенный взор. Когда-то у нее были красивые глаза, а сейчас их окружала паутина морщин, портя всю красоту.
– Что вы этим хотите сказать? Ваша фраза – «без признаков жизни»…
– Спит мертвым сном, – отрубила девушка. – Сейчас мы его воскресим. Вы позволите жесткий захват, Ольга Андреевна?
Но материнский инстинкт обмануть было трудно. Сказанное Турецким уже невозможно было вырубить никаким топором. Она смотрела на него, и взгляд ее проникал в глубины мозга. Женщина медленно поднялась.
– Мне очень жаль, – сказал Турецкий (ох уж эта ненавистная фраза, почерпнутая из иностранных фильмов), – но молодой человек, судя по всему, мертв.
А далее была форменная катавасия. Люди дружно загалдели, стали возмущаться – почему самозванцу сходят в рук такие слова! Да кто он такой, что он себе позволяет! Пышущий злобой Манцевич тряс кулаком у его физиономии. Возмущалась прислуга с интересной прической, высунувшаяся из кают-компании – что-то гневно вещала, грозила кулачком. Ругался последними культурными словами морщинистый мужчина. Только девушка, собравшаяся будить своего жениха, вдруг резко остановилась, повернулась и воззрилась на Турецкого долгим немигающим взглядом. А еще женщина с водруженными на лоб черными очками вдруг стала смертельно бледнеть, взялась за сердце, сделала глотающее движение, робко, неуверенно улыбнулась – дескать, что за чушь. Покачнулась. Морщинистый мужчина подхватил ее, усадил в кресло. Хозяин поманил Манцевича, прошептал ему что-то на ухо. Манцевич умчался на запредельной скорости. Пошевелиться Турецкому не давали: красноречивый взгляд босса – и Салим швырнул его в шезлонг, сжал за воротник.
Манцевич оказался не их тех, кого следует посылать за смертью, примчался пулей, начал шепотом докладывать шефу. За лицом последнего занятно было наблюдать. Гневный румянец сходил на нет, причем – частями, а освободившиеся места стали приобретать бледно-зеленый колорит. Он закрыл глаза, переваривая услышанное, скрипнул зубами, что-то пробормотал. Манцевич резко повернулся, пригвоздив Турецкого взглядом к шезлонгу.
– Минуточку, господа, – запротестовал Турецкий, – уж не собираетесь ли вы предъявить мне обвинение? Должен вас огорчить, это не я убил вашего…
Он мог бы многое сказать, но подлетел Манцевич, хлестнул по щеке. Вдвоем с охранником они подхватили его за локти, куда-то поволокли. Внезапно громко взвыла женщина. Он точно помнил, что с внешнего трапа на нижнюю палубу его не сбрасывали – видимо, тащили через кают-компанию, где имелась короткая дорога вниз. Его швырнули в каюту, где он провел ночь, и чтобы не сломать о пол свой единственный нос, пришлось изворачиваться в процессе падения. Хлопнула дверь, провернулся ключ в замке. Он очнулся, посмотрел зачем-то на часы – всего лишь половина первого, поднялся, доковылял до койки, рухнул плашмя… и то ли уснул, то ли чувств лишился. Вернулся к жизни минут через сорок, доскрипел до санузла, напился до отвала. Постоял у зеркала, свыкаясь с мыслью, что отражение негативно сказывается на его устоявшемся имидже, стащил с себя одежду, втиснулся в душевую кабинку, отыскал под ногами жалкий обмылок, помылся под тоненькой струйкой. В шкафчике отыскал худенькое вафельное полотенце, на соседней полке – расческу, которой, видимо, пользовались несколько поколений пассажиров «Антигоны», привел себя худо-бедно в порядок. Вернулся в каюту, почистил брюки, протер ботинки. Оценил себя в зеркале – до устоявшегося образа отражение немного не дотягивало, но сериал «Возвращение Турецкого» уже можно продолжать. К испытаниям готов. Он сел, задумался. Вероятность того, что все закончится быстро и благополучно, была исчезающе мала. Умникам вроде Манцевича не сложно убедить босса, что именно Турецкий повинен в смерти Николая. Подтвердить эту версию нечем. Но нечем и опровергнуть. Пиши пропало, Александр Борисович. Очень кстати ты помылся…
Сидеть без дела было скучно. Он размял кости, сделал несколько упражнений – видимо, рано: голова радостно среагировала. Он плюхнулся на койку, сжал виски, ждал, пока отпустит. Придвинул стульчик к иллюминатору, стал смотреть на море. Но тупое созерцание айвазовской массы без конца и без края тоже удовольствие на любителя. Он сделал два открытия. Первое – облака на небе разбежались, сбылись пророчества насчет ясного дня. Второе – «Антигона» никуда уже не плывет. Двигатели не работали. Либо стоит на якоре, либо потихоньку дрейфует в открытое море по воле стихии. Он подошел к двери, приложил к ней ухо. Из коридора доносился истеричный женский визг. Соло сменилось дуэтом – подключилась мужская партия. Потом настала тишина. Продолжения концерта не последовало. Турецкий добрел до кровати, принялся восстанавливать в памяти все увиденное. Реакцию людей на известие о смерти парня, обстановку в каюте, где тот лежал. Профессия напоминала о себе даже в интересные жизненные моменты.