Лобо, забившийся в свою конуру, дремал или делал вид, что дремлет, хотя иногда, стоило мне поменять положение тела, я ощущал пронизывающий взгляд желтых глаз. Сегодня он лишь пару раз выходил на улицу, орошал ближайший куст и вяло ел из своей миски. В такую погоду вся живность забивалась по щелям, что уж о нем говорить…
Я нашел его давно и не поверил своим глазам, когда тощий щенок превратился в монстра. Кто бы мог подумать? Привезя его из Казахстана в виде домашнего питомца, я даже не предполагал, что зверь способен на такую преданность.
Я потушил сигарету и вошел в дом. Лобо на миг поднял голову, но из конуры так и не вылез. Прошлой ночью, когда разыгрался настоящий ливень, я едва ли не силой затащил его в дом, но он все равно начал скулить и царапать дверь, предпочтя буйство стихии относительному спокойствию. Только одну ночь Лобо неотрывно провел рядом со мной, когда я корчился от боли, чувствуя, как перекатывается внутри что-то круглое, задевая сердце, стуча о позвоночник и впиваясь в легкие. Каждый раз, когда шар подбирался к горлу, я просыпался на мокрых от пота простынях, опасаясь, что задохнусь. Во время приступов Лобо никогда от меня не отходил, и, отдышавшись, я обнимал его, вдыхал тяжелый запах шерсти, с облегчением сознавая – все кончилось, боль отступила, угрожающе скалясь беззубым ртом.
Я скинул ботинки и забрался в противно скрипевшую кровать. Пружины давно вытянулись так, что сетка изрядно провисала, отчего у меня по утрам болела спина. Но все же это было самое лучшее место на свете, гораздо уютнее тесных клетушек, именуемых благоустроенными квартирами. Комфорт погубит человека. Из зверя он плавно превратится в аморфную медузу, которая одним движением щупальца может заставить мир крутиться в нужную сторону.
Плеер лежал на кровати. Я нажал кнопку, выставил случайный выбор и, откинувшись на набитую ватой подушку, с нескрываемым удовольствием впитал в себя как нельзя более подходящую к состоянию души песню.
Готэм не спал, мигая огнями, перекликаясь сигналами автомобилей. С другого берега еще доносились отдельные голоса людей. Не будь я так близко от реки, может, ничего бы и не услышал. Однако по воде звук летел как на крыльях…
Темные воды что-то шептали, но, оглушенный роком, я предпочел не слышать. Вода была моим личным врагом, извечным кошмаром и самым притягательным из всего, что было в мире. Повернувшись на бок, я подвинул к себе телефон и открыл крышку. Три пропущенных вызова. Два – от Игоря, один – от Ланы.
Застать брата дома не удалось. Утром он убежал на работу. Я же, с раскалывавшейся головой, забежал к нему около четырех дня, памятуя, что накануне оставил кое-какие вещи, а также незавершенный проект в ноутбуке. Заказ необходимо было закончить к утру, о чем я совершенно забыл. Спохватившись, я засел за работу, уже под вечер вспомнив, что даже не пообедал. Брат так и не пришел, да и на звонки не ответил, видимо, сидел в кабинете супервайзера, отчитываясь о проделанной работе. Я обследовал полупустой холодильник и, не найдя ничего привлекательного, решил перекусить на обратном пути в кафе или ресторане.
В ванной на веревке сушилась моя рубашка, которую я бросил накануне. Глядя на нее, я ощутил смутное беспокойство. По краю рукава проходила буроватая полоска, которую не удалось вывести пятновыводителем. Шипя от раздражения, я сдернул рубашку с веревки так, что прищепки разлетелись в разные стороны. Игорь не говорил со мной накануне, но иногда я ловил косые взгляды, исполненные подозрительного любопытства и тревоги. Иной раз стремление заботиться обо мне, точно курица над единственным цыпленком, раздражало.
Соседка снизу, старуха лет семидесяти, встретила меня злобным взглядом и сжатыми губами. Кажется, понемногу она начинала нас различать, поскольку со мной так и не поздоровалась. С Игорем она была куда более приветлива. Проходя мимо, я ощутил удушливый смрад немытого тела, застарелый запах мочи и грязи. Мне кажется, так пахнет старость: нищая, без намека на честность и благородство, старость людей, не сделавших в жизни ничего, за что их следовало уважать. При всей своей ужасающей нечистоплотности старушка мнила себя кокеткой, периодически радуя общество своими эпатажными нарядами. Вот и сегодня на ней было пальто, побитое молью и потерявшее вид еще в прошлом тысячелетии, легкомысленный пестрый шарфик и грязноватая шляпка с вуалькой, издали похожая на облезлую крысу. Когда старушка на миг ощерилась не то в оскале, не то в улыбке, я увидел, что у нее практически нет зубов. Старуха была типичной обитательницей города, и я не удивлюсь, если, странствуя по кривым переулкам ночной порой, найду ее высасывающей кровь из невинных младенцев.
Поковыряв в замочной скважине ключом, старуха открыла дверь. Чудовищная вонь едва не сбила меня с ног.
Газеты безмолвствовали. По дороге в свою берлогу я скупил все, что выходили в городе, плюс столичные «толстушки» с местной вкладкой. О произошедшем в городе не было ни слова. Особая надежда на одну из столичных газет также себя не оправдала. Ничего не значащие заметки пестрили умеренно броскими заголовками, но о главном (для меня!) они не сообщали. Впрочем, какие могут быть новости в мертвом городе, где основная новость лета – урожай зерновых текущего года.
В полупустом автобусе я дремал, вытянув ноги. Усталая женщина-кондуктор тускло смотрела в окно, не радуясь концу смены. В салоне было холодно, воняло бензином и чем-то кислым. Над ухом орал динамик. Хилый мальчишеский голос старательно выводил незатейливую песенку о зоне, куполах и ветке сирени. Тоска по дому, который он видел сквозь решетку, выходила неубедительной. Я поморщился и включил плеер.
Дом был пустым, выстуженным и неприветливым. Лобо вяло помахал хвостом, ожидая подачки. Накормив его, я еще раз пересмотрел газеты, а потом раздраженно швырнул их на пол. Тишина… Странная тишина… Неужели до сих пор не поняли? Брат, к примеру, уже наверняка догадался если не обо всем, то хотя бы подоплеку моего настроения обнаружил безошибочно… Но он умный, а в милицию идут только дегенераты.
Теперь же, лежа в кровати, я перезвонил Игорю, чтобы услышать его голос, успокоить или, напротив, сорвать на нем раздражение, но телефон уже был выключен. Лана наверняка спала, так что перезванивать я не стал.
Я еще раз покосился на валявшийся рядом сотовый, но так и не взял его. Время еще не пришло. А всякий злодей имеет четкий план, которого придерживается, несмотря ни на что. Колыхавшиеся тени за окном лезли в комнату, протягивая кривые пальцы к горлу, а мое лицо, отражавшееся в старом зеркале, скалилось гротескной улыбкой Джокера. Я помахал отражению рукой и закрыл глаза.
Город подождет.
Кирилл
В ГУВД я оказался только ближе к вечеру.
Собственно, никто мне не давал поручений бросить родной отдел в микрорайоне и отправляться к коллегам из Центрального. Теоретически запрос можно было сделать и по телефону, но я решил – поеду сам. В кои-то веки из туч вылезло солнышко и (о, чудо!) начало припекать. День выдался жаркий, даже душный – верный признак того, что ближе к вечеру небо вновь затянут тучи.
В планах было покопаться в сводках с самого утра. Вот только городские мероприятия с планами не очень согласовывались.
Утром нас отправили на центральную площадь. Новый мэр вещал с высокой трибуны о политике президента, подобострастно кланяясь в сторону Кремля. Рядом с мэром торчала какая-то шишка из столицы, важно кивая и шевеля усами, как навозный жук. С утра на разводе нам сказали, кто это, вот только я, отчаянно зевая до пробок в ушах, так ничего и не услышал. Это еще хорошо, что утром позвонил верный Санчо Панса, то бишь Сашка Семенов, предупредил об усилении и необходимости прийти на работу в форме.
Народу на площади было много. Насколько я понимал, сюда согнали всех госслужащих из окрестных административных зданий, так сказать, для поддержания тусовки. Я поскреб в голове и попытался вспомнить: может, сегодня праздник какой? Память упорно отказывала.
Работы, в общем-то, было немного. Начальник, мазнув взглядом по нам с Семеновым, удалился в сторону сцены. Воспользовавшись ситуацией, я отошел в тенек и безрадостно уставился в толпу. Ну скажите, кому придет в голову устраивать тут заварушку? Наш город и без того сонный и инертный. Взорвись на окраине ядерная бомба, никто и не почешется, пока все не попадают замертво. Даже когда президент приезжал среди зимы, в жуткий февральский день, никому в голову не пришло организовать теракт или хотя бы просто пьяную бучу. Да, тогда, отстояв на морозе в колючую вьюгу добрых восемь часов, мы прокляли все на свете, включая исполнительную власть и особенно ее официальные визиты. Мне дважды повезло. Во-первых, начальник поставил меня оберегать от демоса краеведческий музей, так что я, как только президент толкнул краткую приветственную речь, зашел внутрь и просидел там до закрытия. Во-вторых, в музей ввалился окоченевший Шмелев. Работники пробовали его не пустить, Никитос устроил жуткий скандал. В итоге я вышел на шум и уволок его с собой в какую-то подсобку. У продрогшей акулы пера с собой оказалась плоская фляжка с коньяком, который мы и выжрали без зазрения совести.
– За что люблю нашего президента, – глубокомысленно заявил Никита, – так это за краткую осмысленную речь. Ему тоже, видать, было холодно, поэтому он не по делу языком не чесал. Два-три емких предложения – и адьё, всем привет. Помахал ручкой и поехал дальше.
– Ты тут так задубел? – спросил я.
– Где там… Я еще на открытии школы был. Я бы директору в дыню дал с искренней радостью… Ты представляешь, на дворе минус двадцать, а президента встречают радостные синие дети в легких рубашках и платьицах… Хорошо, что он сразу велел их в школу завести.
– Ну, так они, поди, перед его приездом вышли, – наивно предположил я.
Никита посмотрел на меня как на больного.
– Ты перед самым приездом на пост пришел? То-то и оно. Вот и они, как положено, – за три часа. И мы так же. А иначе не пропустят – протокол, аккредитация и все такое. Так вот, мы там проторчали ровно три часа и дети столько же. А где-то за час до прибытия кортежа сняли пальтишки. Вот скажи, президенту не все равно, в пальтишках они его встретили или в белых рубашках?
– Думаю, на форму одежды он даже не обратил внимания, – пожал я плечами. – А ты всегда носишь с собой коньяк?
– На протокольные мероприятия? Хе, я с собой еще пару «Сникерсов» ношу, потому что точно не знаешь, когда эта лабуда кончится. А то, пока господ дождешься, помереть можно…
Фляжка опустела быстро, да и особо полной она не была. Никитка приложился к ней еще на улице, так что мы быстро заскучали и после пары ничего не значащих фраз попрощались. Никита убежал писать статью, я же, проторчав в музее еще пару часов, сдал свой пост и отправился в отдел.
Сегодня, по крайней мере, было тепло. Стоя под козырьком внушительной конструкции крыльца городской администрации, я, лениво растекаясь по колонне, мечтал о пиве или на крайний случай о мороженом. И что самое обидное, лоток был рядом, вот только начальство не дремало и пожирать эскимо не позволило бы, хотя у самого лысина блестела от пота. Семенов суетливо крутился рядом, раздражая своей энергичностью. Мэр гундел, восхваляя родную отчизну, а усатый гость рассеянно внимал, озираясь по сторонам. Бросаемые им украдкой взгляды то и дело останавливались на зеленом зонтике с пивной эмблемой. Ну да, жарко ему в пиджаке-то да на самом солнцепеке…
Неподалеку от сцены торчали телевизионщики. Судя по их расслабленным позам, пламенная речь мэра уже не записывалась. Рядом с оратором стояли Юля и Никита и о чем-то трепались с высокой грудастой дамой. Никита время от времени озирался по сторонам, щелкал фотоаппаратом, а Юлия в открытом коротком платье, небрежно откинув волосы, слушала собеседницу и очень неприятно улыбалась. Наши взгляды встретились. Юля ткнула Никиту локтем в живот и указала подбородком в мою сторону. Мы вежливо раскланялись, после чего я, заметив резкое движение готового бежать Никиты, позорно покинул пост. Только расспросов мне и не хватало.
Мероприятие завершилось концертом, открывали который плясуны в пропотевших народных костюмах. Поскольку в рациях прозвучала информация об отъезде высокого гостя, мы расслабились. Начальство отбыло вместе с залетным москвичом, мы с Семеновым купили по пивку и, спрятавшись за густыми кустами сирени, преспокойно выпили.
– Закончится эта бодяга – дуй в отдел, – приказал я. – Мне еще надо сводки посмотреть. Не нравится мне эта история со вчерашним трупом.
– Может, я с вами? – заныл Семенов. – Мне будет полезно опыта поднабраться.
– Не все полезно, что в рот полезло, – дежурно отшутился я. – Я пошел. Если что – я где то на территории. Понял?
– Есть, шеф, – безрадостно козырнул Семенов. Я помахал ему ручкой и ушел. Чудак-человек… Сиди себе в кустиках, филонь, чего ж его так на подвиги тянет? Молодежь…
В ГУВД было малолюдно и, к счастью, прохладно. Дежурный без разговоров сунул сводки за два месяца, которые я просмотрел с величайшим вниманием. Собственно, долго искать не пришлось…
«Двадцать второе мая… очень интересно… труп некоего Антона Курочкина… Двадцать девять лет, не судим… найден на берегу реки. Причина смерти – утопление… А еще интереснее, что дежурила от следствия тогда мадам Земельцева… Двенадцатое июня… та же мадам Земельцева осматривала труп восьмидесятилетней бабуси, утонувшей в котловане. Что тут еще имеется?»
Просмотрев сводки между двадцатым мая и одиннадцатым июня повнимательнее, я нашел еще четыре случая обнаружения трупов в воде, но больше Земельцева на них не попадала. Два трупа были явно некриминальными – мужики утонули на рыбалке. А вот с двумя оставшимися ничего ясно не было… Впрочем, как и с теми, кого осматривала мадам следователь. Выписав фамилии оперативников, я взял у дежурного их телефоны и, удостоверившись, что никто из них в Центральном ГУВД не работал, поехал домой.
Юлия
Проворочавшись в кровати до четырех утра, я выпила пару таблеток ново-пассита и благополучно проспала на работу. Разбудил меня попугай. Еще до нашего знакомства с мужем какой-то приятель подарил ему белого какаду с мерзким характером. Валера любовно назвал его Кешей, сын Валеры, оставаясь ночевать, – говнюком, я же иначе как сволочью его не величала. Попугай мастерски открывал клетку изнутри, воровал со стола то, что мы неосмотрительно забывали убрать в холодильник, раздирал мои журналы на цветные полоски, коими украшал себя. Торчащая из перьев бумажная вермишель смотрелась феерично. Попугай немилосердно клевался, рвал колготки, до полусмерти запугал кота и орал диким голосом, обнаружив кормушку пустой. Муж, путешествуя по миру, научил попугая смачно ругаться. Я с грустью констатировала – нормальные слова в словаре пернатой сволочи не приживаются. Вот и сегодня, когда мобильный нудно умолял меня проснуться, попугай залетел в комнату и, усевшись на изголовье кровати, заорал:
– Каррамба!
Я подскочила так, что перепугала и спящего кота, и этого гадкого нарушителя спокойствия. Попугай пушечным ядром вылетел из спальни, чудом не сбив люстру, кот забился под кровать. Я же, чертыхаясь, пыталась одновременно одеться, умыться, накраситься и накормить свое небольшое стадо. Попугай свою пайку оценил критически и с интересом скосил взгляд на кошачью миску, куда я насыпала «Вискас». Бьюсь о заклад, этот паршивец еще и кота объедает, пока никто не видит…