Вот ведь не умеют наши мужчины носить синие костюмы, не умеют носить блейзеры, не умеют щеголять в ярких шарфах и верблюжьих пальто горчичного цвета, как французы, как итальянцы. Не умеют сочетать коричневые костюмы и черные рубашки, как это мастерски делают парни в Лондоне. Освоили наши очень хорошо лишь костюмы серого цвета разных оттенков и черные. Покупают дорогие в бутиках мужской моды, но в результате все похожи друг на друга. Офисный стиль в скучных тонах.
А этот поджарый, как гончая, незнакомец в темно-синем костюме и ярком галстуке похож на тренера футбольного клуба первого дивизиона – этакого «Тоттенхэма» или «Ювентуса».
И баритон, произносящий латынь…
– Это наш сотрудник капитан Петровская Екатерина, – сказал полковник Гущин. – Думаю, она как раз и подойдет, мы ведь только что с вами вопрос о совместной работе обсуждали, коллега, о тесном взаимодействии. Я для такого взаимодействия своих орлов из управления пожертвовать не могу, у меня, сами понимаете, сейчас, в сезон отпусков, каждый оперативник на счету, а тут такое происшествие. А капитан Петровская как раз из тех, кто просто обожжжжжжжает, – гущинский голос зажужжал на низкой ноте, без всякого ехидства, почти ликующе, – неясное это ваше объяснять еще более неясным, окончательно нас всех запутывая, а потом благополучно распутывая дело, что не раз бывало и чему я личный свидетель. Так вот в полиции у нас таких людей мало, а потому я с болью в сердце отрываю ее от важной текущей работы…
– Федор Матвеевич, – Катя решила голос подать.
– Молчи, все уже решено. С начальником пресс-службы я договорился, то есть договорюсь, вот уже звоню ему, – Гущин, точно клоун в цирке, взмахнул мобильным в руке, действительно набирая номер в одно касание. – Отрываю ее от текущей работы в пресс-службе и вручаю ее вам, Август, и желаю плодотворного сотрудничества. Екатерина, это вот наш коллега из…
– Август Долгов из второго отдела Четвертого управления.
– Простите?
– Екатерина, это коллега из ФСБ. Ну, Четвертое управление! Никто никогда сюда к нам из Четвертого не наведывался. Бывали люди из Шестого управления, из семерки тоже. Но из Четвертого – нет. Слышал я, конечно, краем уха, что есть такое Четвертое управление. Это ведь не борьба с терроризмом, так ведь?
– Нет, у нас другие задачи, – сказал Август Долгов.
– Понимаю. Вот, Екатерина, нам федерального спецагента прислали. – Гущин отложил мобильный, по которому только что собирался звонить. – Четвертое управление… это ж почти легендарные люди, так, на уровне слухов в кулуарах. Я вчера с вашими коллегами из ФСБ там, на месте происшествия, общался, но они… выпили они там из меня всю кровь, как вампиры. Обещали своего сотрудника прислать в помощь.
Август Долгов кивнул.
– И речь еще шла о научном консультировании. А я вот, откровенно говоря, не очень вчера ночью на месте происшествия понял, для чего нам какой-то консультант, – Гущин хмыкнул. – Итак, значит, формируем объединенную оперативную группу быстрого реагирования. Ну и чудненько. Вы, значит, из Четвертого управления, еще этот ваш ученый консультант, а меня вот будет представлять капитан Петровская из нашей пресс-службы.
– Ничего не имею против, – сказал Август Долгов. – Раз вы считаете, что полицейский криминальный журналист будет полезнее профессионального сыщика. Вам виднее, коллега. Но, естественно, капитан Петровская должна прямо сейчас дать подписку о неразглашении. Никаких статей, никаких публикаций. Никогда – ни сейчас, ни в будущем.
– Она вам сто подписок даст, – щедро посулил полковник Гущин.
Катя слушала этот диалог. Э, что-то тут… тон у обоих вежливый, елейный, а взгляды молнии мечут.
– Федор Матвеевич, я хотела…
– Сейчас-сейчас, конечно, нам поговорить надо предварительно, – Гущин засуетился. – Коллега, мы на минуту, только обсудим.
Он указал Кате – давай выйдем в приемную.
– Федор Матвеевич, в приемной вас ждет Ева Ершова, как она сказала, биолог, старший научный сотрудник.
– Вот чертова кукла… И эта уже здесь, – Гущин затравленно выглянул в приемную. – Сидит на диване. Прямо с утра обложили они меня, как медведя в берлоге. Екатерина, никогда тебя ни о чем не просил, а сейчас прошу – выручи меня.
– Хорошо, хорошо, но вы мне объясните только…
– Здравствуйте, – тоном Деда Мороза на елке для малышей пропел полковник Гущин, изображая на лице улыбку и подходя к сидевшей в приемной Еве Ершовой. – Простите, что заставил вас ждать. Полковник Гущин Федор Матвеевич.
– Добрый день, – Ева подняла голову, блеснув очками. – Мне среди ночи позвонил мой научный руководитель и сказал, что мне надо приехать в полицейское управление, что вам потребуются наши консультации.
– Спасибо, спасибо. А вы по специальности кто же будете? Зоолог, что ли?
– Биолог.
– Генетик?
– Да. Эпигенетик.
– А изучаете что? Микробов, ДНК?
– Микробы и ДНК разные вещи, Федор Матвеевич, – шепнула Катя.
– Я изучаю голых землекопов, – сказала Ева Ершова. – У вас будет возможность ознакомиться с моей работой при желании.
– Вот, наш сотрудник капитан Петровская Екатерина будет представлять меня и все наше управление уголовного розыска, – вещал Гущин. – Екатерина, молчи. Потом.
– Хорошо, я не против, – Ева Ершова бледно улыбнулась Кате.
– Вы пройдите пока в мой кабинет, располагайтесь там, – Гущин предупредительно распахнул дверь.
Когда Ева Ершова зашла в кабинет, когда Гущин плотно закрыл за ней дверь, Катя спросила шепотом:
– И что все это значит, Федор Матвеевич?
– Дурдом, – тоже шепотом ответил Гущин (шептаться в собственной приемной, это до чего же надо довести шефа криминальной полиции!). – Видела их? Помощнички! А все Большой Брат, чтоб ему ни дна ни покрышки. Ты вчера из «Райков» уехала, а я там до четырех утра в компании ФСБ время проводил. С ними невозможно работать. Это не люди, а какие-то клещи просто. Я понимаю, если бы они в факты вцепились, в улики с места происшествия. Так нет, они вцепились в меня, кровь мою пить стали – что, почему, как, почему поиск на месте так мы организовали, а не сяк, почему все не по-ихнему. Я им сказал: у нас дело возбуждено по факту нападения на наших сотрудников, по факту взрыва моста. Остальное – как приложение пока, раз трупов нет. И коли это пока наша юрисдикция, я буду работу свою строить так, как мне нужно. А не им с Лубянки. Тогда они сказали, что пришлют мне в помощь сотрудника, а также организуют консультации по научным вопросам. А видела, что сделали? Двоих прислали – эксперта и этого федерала из «четверки» Долгова.
– Он что, правда спецагент?
– Четвертое управление, – Гущин поднял палец вверх.
– Я не знаю, что это такое, – честно призналась Катя.
– Зато я знаю, слыхал про них. Значит, это о-го-го-го, вот что это такое. Дело очень непростое. И люди серьезные в нем замешаны.
– А что вы от меня-то хотите?
– Я хочу тебя к нему приставить, чтобы ходила за ним как нитка за иголкой, как ты за мной порой ходишь на местах происшествий. Чтобы ты тенью его стала, чтобы следила за ним и мне докладывала, что он там делает и что вынюхивает. И как вообще у него расследование продвигается.
– Но я… я в соглядатаи не гожусь. – Катя даже обиделась не на шутку.
– Очень даже годишься, хватка у тебя что надо, репортерская, профессиональная. Я уж и так и этак прикидывал, мои орлы его не потянут. Смекалки, опыта у них не занимать оперативного, но ты видела, какой он, этот Август Долгов? Латынью своей щеголяет, интеллектом давит. Моих простаков он, боюсь, облапошит своей латынью. А ты… ты умная, вот и меряйтесь с ним интеллектом. А меня будешь держать в курсе. Очень меня выручишь.
– Ладно, хорошо, рада вам помочь всегда. Но вы меня тоже в курсе держите. Что-то новое по расстрелянным машинам есть?
– Эксперты работают, я вам пришлю результаты экспертиз, как будут готовы. А пока ты сама все узнаешь. Он, этот Долгов, ехать хочет в «Райки» сейчас, делать повторный осмотр. Вот и отправитесь все втроем.
– Но я должна своему начальству доложиться.
– Я сам с тобой к твоему начальнику сейчас зайду. А ты пока вот что, садись тут в свободном кабинете и пиши расписку о неразглашении. Сунем этому умнику из Четвертого управления. – Гущин завел Катю в кабинет, полный оперативников. – Бумагу ей и ручку, быстро. От руки пиши, а не на компьютере своем. Так солиднее.
– Я напишу, не волнуйтесь. Но скажите мне, пожалуйста, кто это такие голые землекопы? – спросила Катя.
– Понятия не имею, – несчастным тоном ответил полковник Гущин.
Глава 11
Осторожный выбор слов
В зале для совещаний, отделанном панелями мореного дуба, за длинным столом сидели приглашенные.
Старинный особняк на Софийской набережной высокими светлыми окнами смотрел прямо на Кремль.
Когда-то в особняке давали знаменитые на всю Москву балы, затем особняк взяло на свой баланс Министерство иностранных дел. И вот теперь, заново отреставрированный, сохранивший весь свой шарм стиля ампир, но снабженный современными системами контроля, охраны и комфорта, ставший собственностью государственной корпорации, особняк открывал свои двери только для избранных в особо важных случаях.
За окном – солнечный летний день, мимо Софийской набережной по Москва-реке плывет прогулочный теплоход, набережная Кремлевская на том берегу стоит в пробке.
В совещательном зале шелковые маркизы на окнах опущены, парадные хрустальные люстры под лепным потолком не горят. Мягкий свет струится из стен, освещая большой стол и людей за ним.
Место во главе стола пусто. Сбоку почти на углу (что не слишком хорошая примета) сидят двое молодых сотрудников службы контроля с планшетными компьютерами. Напротив них военные в генеральских мундирах. На другой стороне стола несколько штатских, одетых в деловые костюмы разного качества. У кого-то костюмы очень дорогие, что сразу бросается в глаза, у кого-то дешевые. Тут же сидят министр МЧС, двое академиков РАН, рядом профессор-гляциолог из Петербурга. На дальнем конце стола сидят представители административного секретариата патриархии протоиерей Антоний и иеромонах Василий.
Только что в зале для совещаний, напичканном электронной аппаратурой, гудели голоса спорящих. От людей в дорогих костюмах от Армани, сидящих напротив военных, требовали «немедленного отчета о ситуации». Тот, кто отчитывался, до сих пор еще тяжело дышит, на щеках его горят алые пятна волнения и раздражения.
Ему не дали договорить, его слова потонули в гневном гуле голосов. И вот один из академиков призвал собравшихся успокоиться, замолчать и «трезво все оценить».
Видимо, этим в наступившей напряженной тишине все и заняты.
– Мы же предлагали вам помощь, сколько раз мы предлагали вам отдать это в нашу разработку, – хрипло говорит один из военных, генерал-полковник, он полон негодования. – Так нет же. Вы твердили нам, что это сугубо гражданский проект. А сами за нашей спиной тайком…
– Мы не делали из наших исследований тайны, там работала смешанная комиссия, – ответил генералу мужчина средних лет в сером костюме.
– Вы показывали лишь то, что хотели.
– Сами лучше меня знаете, что объект для демонстрации только один, и он уникален.
– И где теперь этот ваш уникальный объект? – спросил другой военный.
– Вот именно, вы утратили контроль над ситуацией, – сказал министр МЧС. – И до сих пор даже не можете внятно объяснить нам дальнейший сценарий развития событий… возможный сценарий.
– Что у них спрашивать, они сами ни черта не знают и не могут, – вскипел некто в штатском, однако сидящий за столом на стороне военных. – Он нам тут только сейчас пытался внушить, что они вообще снимают с себя всю ответственность, потому что их корпорация обанкротилась. Какого черта вы решили транспортировать это вот так по-идиотски, без надлежащих мер предосторожности, без охраны?
– Мы приняли все меры предосторожности согласно инструкции, и охрана там имелась. Мы, наоборот, всеми силами, не привлекая ненужного внимания, пытались вывезти его с территории столичного региона, обезопасить. У нас есть научные и производственные площади за его пределами. И пока корпорация переживает трудные времена, мы просто хотели сохранить это для будущих исследований.
– Когда их ждать, этих ваших столь многообещающих будущих исследований? – спросил жестко академик РАН. – И вообще чего нам ждать в такой ситуации, когда это утрачено.
– Это не утрачено.
– Это точно не террористы? – спросил министр МЧС у человека в штатском, сидящего на стороне военных.
– Нет, по нашим данным, ни одна из известных нам террористических группировок к этому не причастна, – ответил тот. – Мы работаем в этом направлении.
– Немного легче, так, самую малость. – Министр МЧС хмурился. – Что я и мое ведомство можем в этой ситуации?
– Пока ничего. Тогда на Алтае вы участвовали в поисках, все это получило широкую огласку в печати. Но там все перекрыло собой падение космического аппарата. А сейчас… такого мощного прикрытия у нас нет. И любая огласка нежелательна.
– Но каковы последствия, если… это утрачено безвозвратно? – спросил протоиерей Антоний.
– Вам какой сценарий озвучить, святой отец, хороший или плохой? – спросил генерал-полковник.
– Я бы не шутил на вашем месте, когда речь идет о таких вещах, как тайна творения.
– Святой отец, перестаньте, говорите по-человечески.
– Я говорю, что, возможно, мы соприкасаемся с тайной творения. Для вас это военная разработка, для них вот, – протоиерей Антоний кивнул на людей в дорогих костюмах, – научно-коммерческий проект. Но я призываю вас к осторожности ваших суждений и оценок, осторожности в выборе слов, когда речь идет о тайне творения.
– Святой отец, у вас передача на телевидении христианская, вот там и упражняйтесь в этих ваших библейских словесах, – генерал-полковник откинулся на спинку стула. – Мы тут не ваша паства, и вообще в чем дело… чего выпендриваться здесь, когда речь идет о национальной безопасности?
– Я лишь пытаюсь донести до вас…
– Я не глупее вас. И мы с вами ровесники, Антоний. Оба когда-то ходили в одну нашу советскую школу. Я не верю в нынешних новоиспеченных святош в черных клобуках – в прошлом маршировавших, как и я, под пионерский барабан в пионерском лагере. Понятно?
– Перед тем как поступить в семинарию, я окончил химический факультет университета в городе Ленинграде, – ответил протоиерей Антоний. – И поскольку я химик по образованию, я осознаю, что речь сейчас идет о непознанном. Это не химия, не биология, как это себе представляет наука. Это тайна, которую пока вы лишь наблюдали и которую не в силах объяснить.
– Мы будем исследовать и объяснять, когда объект снова окажется у нас, – сказал человек в дорогом костюме.
– Боюсь, что у вас он уже не окажется никогда, – парировал собеседник тоже в гражданском, но сидящий на стороне военных. – Дело на нашем особом контроле. И после того, как мы это найдем… государственная комиссия решит, кто продолжит исследования.
– Но это наша собственность!
– Если правда то, что мы слышали о природе исследуемого объекта, говорить о праве какой-то собственности на это неэтично, аморально, – сказал протоиерей Антоний.
– Это было лишь передано вам в разработку, считайте, что вы это арендовали, – сказал академик РАН. – Мы тогда однозначно были против, чтобы бизнес вообще в этом участвовал. Но нам сказали, что государственное финансирование не потянет. А делать проект открытым, с допуском иностранных специалистов, с публикациями невозможно. Вы сами все засекретили и нашли этих болванов из корпорации, а они не только свой бизнес потеряли, но утратили теперь бесценный для науки материал… уникальный образец. Я не верю ни в каких богов, уж простите, святой отец, но я согласен с вами в одном: никто из здесь собравшихся не задает себе вопроса о том, какова истинная ценность этого научного открытия. Каково его будущее значение не только для науки, но и для мира.