Обилие «черного цвета» в этой терминологии не имеет физического или мистического смысла и вызвано исключительно эстетическими предпочтениями вампиров. Черный – наш национальный цвет.
11) Покрывающее Восприятие.
Некоторые материальные аспекты нашей культуры – такие, как пещера Великой Мыши, Древнее Тело и пр. – не могут быть скрыты с помощью одних только культурных манипуляций. У нашей маскировки есть еще один аспект, понять который бывает намного сложнее. Он называется «Покрывающее Восприятие».
Его суть в том, что элементы вампирической реальности просто не воспринимаются людьми – примерно так же, как «слепое пятно», пустое место в самом центре их поля зрения, где поток попадающего в глаз света проецируется на выход зрительного нерва. Слепое пятно можно обнаружить с помощью специальных опытов, заняться которыми я и предлагаю всем сомневающимся – они просты, и их описание легко найти в сети.
Запрещенные элементы реальности точно так же вычеркиваются из воспринимаемого человеком. Они как бы заклеиваются заплатой, повторяющей ближайший разрешенный паттерн восприятия. Такое штопанье реальности – одна из любимейших технологий человеческого мозга, и нам она очень кстати. Вампиры утверждают, что специально привили человеку этот навык в глубочайшей древности, когда выводили его в качестве кормового животного.
Механизм покрывающего восприятия не ясен мне до конца. Могу только повторить чужие слова (если вы их не поймете, не расстраивайтесь – их не понимаю и я). Как предполагается, вампир в Древнем Теле невидим для человека потому, что Крик Великой Мыши (см. ниже) заставляет человеческий мозг провести «принудительную инспекцию множественных набросков воспринимаемого и их предсознательную цензуру». Возможно, смысл этого заклинания в том, что нервная система человека на самом деле регистрирует все, просто мозг получает строжайшую команду отредактировать восприятие так, чтобы нас не было заметно.
Точно я знаю только одно – вампир в Древнем Теле невидим. Мало того, Покрывающее Восприятие помогает великим вампирам скрывать себя и свои мысли не только от людей, но и от менее опытных сородичей.
Вампира, летящего над городом в Древнем Теле, может увидеть лишь другой вампир – но не человек. Часто задают вопрос, виден ли вампир в это время на радаре. На это нет ответа, потому что речь идет не о физике явлений, а о человеческом восприятии. Даже если вампир и виден на радаре, изображающая его точка на экране не будет в это время видна никому. Кроме, конечно, другого вампира.
12) Укус и Крик Великой Мыши.
Вампир умеет экстрагировать крохотную каплю красной жидкости из-под кожи живого человека, чтобы получить доступ к его внутреннему миру. Происходит это незаметно и почти непроизвольно, когда мы оказываемся рядом с интересующим нас субъектом. Это одна из наших сверхспособностей – своего рода дистанционный комариный укус. Требуется совсем чуть-чуть ДНА.
Контрольный укус позволяет старшим вампирам контролировать сознание младших, свободно проникая в их память и мысли. Но сознание вампиров, стоящих выше в нашей иерархии, остается закрытым для тех, кто в ней ниже. А в разум Великой Мыши не может заглянуть никто – даже, по большому счету, ее сменная человеческая голова. Именно степень личной непрозрачности и определяет ранг вампира – но это не четкая иерархия, а скорее некая неформальная табель о рангах, в которой постоянно происходят флуктуации и перемены.
Кстати, хочу упомянуть об одной своей смешной ошибке. В книге «Empire V» я рассказывал, как нашел в вампотеке своего бенефактора, покойного Брамы (от которого ко мне и перешел магический мозговой червь), странный препарат, отсутствовавший в каталоге. Он назывался «Укус и Крик Великой Мыши». Ознакомившись с ним без разрешения наставников, я пришел к выводу, что вампир пробивает кожу человека электрической искрой. Это, конечно, смешно.
В свое оправдание могу сказать только то, что в шестидесятые годы прошлого века у вампиров была мода на естественнонаучные объяснения собственного бытия – и они действительно замеряли разность потенциалов между различными внутренними зонами своих клыков. Ее нашли достаточной для возникновения пьезоискры. Но саму искру так и не смогли обнаружить.
Покойный Брама не только собирал старинные маски, но и любил человеческую литературу, и сам был ей не чужд – у него была огромная коллекция литературных препаратов и коктейлей. Как выяснилось позже, данный препарат был наброском фантастического романа про робота-вампира. Препарат был сделан из ДНА одного литературного негра, вместе с которым Брама разрабатывал этот сюжет. А я принял все за чистую монету.
Впоследствии мои наставники объяснили, что укус вампира имеет другую природу. Клыки вампира (наш древний поэт назвал их «рогами победоносного») являются для магического червя чем-то вроде антенн. Через них он посылает в пространство психическую команду, которой не может противиться ни один организм. Эта команда называется «Крик Великой Мыши». Это что-то вроде гопнического «стоять, бояться!» – только в более развернутом виде: «стоять, бояться, все забыть!» Никаких звуков при этом вампир не издает.
Крик Великой Мыши делает укус незаметным для человека, и эту неощутимость еще можно худо-бедно объяснить с позиций человеческой науки.
Абсолютно необъясним, однако, физический аспект укуса. О нем можно говорить лишь метафорами.
После Крика Великой Мыши в крохотной частице крови человека зарождается подобие собственной воли. На время этой операции магический червь как бы проецирует в эту капельку крови свою сущность. И капле удается непостижимым образом ожить, пробить кожу (или, быть может, просочиться сквозь нее), оторваться от человека-носителя и повиснуть в воздухе, где вампир ловит ее своим ртом.
Одну из самых мрачных, но красивых интерпретаций этой технологии предложил мой знакомый профессор-теолог из Кишинева, который уже несколько лет работает у меня шофером-исповедником. Он сказал, что на время этой операции в капельке крови зарождается душа, которая стремится к спасению. Капля крови старается убежать из ненавистного и обреченного человеческого тела – и, благодаря чудовищному напряжению воли и состраданию космоса, оказывается на это способна. Когда она повисает в воздухе за пределами кожи, ее ловит рот вампира. «Душа» ее после этого оказывается как бы спасена, потому что возвращается в вампира, которому принадлежала изначально – ибо именно он зародил ее в капельке своим беззвучным криком. Но это, конечно, временное спасение, ибо речь идет о вампирической душе.
Ох уж эти теологи.
Я кое-что расскажу про них в этой книге. А сейчас, милая читательница, за мной! У вампира есть девиз – в темноту, назад и вниз!
Позови меня с собой
Стоял один из тех упоительных российских вечеров, когда кажется, что все страшные страницы в истории Отечества уже перевернуты, и впереди – лишь светлые, безоблачные и радостные дни. Именно в такие минуты люди зачинают детей – потому что уверены в ждущем их солнечном счастье.
Вот только рождаются эти дети почему-то в феврале…
Мертвая голова Иштар лежала (мне хотелось сказать «восседала», как если бы речь шла о большой жабе) на огромном золотом блюде.
Ее одутловатое лицо в складках старческого жира выглядело помятым несмотря на несколько слоев погребальной раскраски. Так казалось, наверно, оттого, что японец-гример изобразил вокруг ее закрытых глаз расплывающиеся черные кляксы, стекающие темными ручьями на снежно-белые щеки. В Японии это наверняка смотрелось бы стильно и напоминало о мире духов. В России – вызывало ассоциацию со смертью после долгого запоя, увенчанного безобразной дракой.
Голова парила над пропастью Хартланда.
На самом деле она, конечно, не парила – блюдо было укреплено на замаскированной цветами штанге. Но выглядело все так, как если бы голова висела над черной бездной, принимая последний салют от робко приближающихся к ее краю.
Голова выглядела величественно даже с черными потеками на щеках. Волосы, за которыми покойная при жизни застенчиво прятала свои косметические шрамы, были теперь подняты вверх и собраны в одну из тех диковатых громоздких причесок, какие она так любила в свои трезвые дни: за ее затылком блестела массивная золотая арфа, и рыжие пряди были привязаны к ее струнам, словно мертвая медуза давала окаменевшим слушателям свой прощальный концерт.
Так оно, по сути, и было.
Только пела не мертвая голова, а эстрадный певец с завязанными глазами. Он стоял у самого края пропасти рядом с двумя страхующими его охранниками.
Певец выглядел креативно, но странно. На нем был парчовый пиджак в стразах, радугах и звездах – и такие же шорты. Его борода сложной стрижки отливала невыносимым химическим цветом. Брюшко под пиджаком было слишком заметным, а ноги – слишком тонкими для такого большого тела. Можно было подумать, он надел шорты, чтобы его вид вызывал жалость и его не убили в конце корпоратива. Но тогда ему надо было сбрить бороду.
Слушателей было немного – небольшая группа на краю бездны. Их лица были торжественны и скорбны. Они были одеты во все черное – просто, изысканно и дорого. Слишком дорого для того, чтобы какой-нибудь gossip-колумнист мог оскорбить их пониманием этого обстоятельства. Цветовое однообразие их туалетов нарушалось только крохотными искрами другого цвета – запонкой, петличной розеткой или галстучной булавкой. Большинство было в годах – кроме одного в первом ряду.
Это был молодой человек лет около двадцати. Хоть он тоже был во всем черном, по виду он отличался от остальных. Трудно было даже сказать, что на нем – то ли странный комбинезон с капюшоном, то ли плотно обтягивающие тело штаны и куртка. Приглядевшись, можно было заметить в мочке его уха маленький бриллиант. Его кожа была бледной, будто ее намазали белилами. А поднятые гелем волосы – возможно, по контрасту – казались слишком уж темными, словно их выкрасили радикальной черной краской. Пожалуй, он походил на новую модификацию эмо-хипстера, слишком еще свежую, чтобы у нее успело появиться свое отдельное название в культуре. Но что-то в его глазах заставляло поежиться – и понять, что это просто маскировка.
В общем, как вы уже поняли, это был я.
Мужик в шортах еще пел – и некоторые из его слов доходили до моего сознания сквозь все ментальные блоки. Если я правильно разбирал, песня выражала протест. Впрочем, я не был уверен, что понимаю все тревожные смыслы в исходящем от него информационном луче – такое с человеческим искусством бывало у меня все чаще и чаще.
– Ну и завещание накатала, – вздохнул стоящий рядом со мной Мардук Семенович. – Третью мышь провожаю, а такое вижу в первый раз… Хорошо хоть глаза им завязали…
Энлиль Маратович заглянул в программку.
– Последний, кажется, – сказал он. – Пародист этот уже был?
Мардук Семенович кивнул.
– Значит, точно последний. Уф, слава тебе…
Как всегда, он корректно не договорил. Вампиры такого ранга следят за своей речью весьма тщательно.
Я опять не выдержал и посмотрел туда, куда глядеть мне не следовало совсем.
Под головой Иштар стоял утопающий в цветах гроб с обнаженным телом молодой девушки.
Это было удивительно красивое и совершенное тело – за одним лишь исключением: у него не было головы. Зато у Иштар, вознесенной высоко над пропастью и гробом, не было тела – и вместе они составляли какое-то жуткое противоестественное единство. Тело девушки казалось жертвой, которую вытребовала для себя эта ненасытная голова, уже мертвая, но все еще пожирающая живых…
С трудом я отвел взгляд – и опять дал себе слово больше не смотреть в ту сторону. Я знал эту девушку еще когда голова у нее была. И с ней она мне нравилась куда больше.
Поляна вокруг пропасти не видела такого нашествия давно – а может быть, вообще никогда. Обычно здесь можно было встретить только спешащего вниз вампира. И встретить его мог только другой вампир: с трех сторон пропасть окружали заборы рублевских поместий, принадлежащих членам нашего коммьюнити, так что случайный визитер попасть сюда не мог.
Сегодня, однако, все было иначе. Если бы я не знал, где нахожусь, я вряд ли опознал бы это место: можно было подумать, вампиры проиграли войну людям – и капитулировали.
Пропасть, ведущая к дому Великой Мыши, была полностью открыта – первый раз на моей памяти. Серо-зеленый рулон, в который была свернута маскировочная сеть, придавал происходящему какую-то предвоенную тревожность – словно я видел перед собой открытую для последнего пуска ракетную шахту. Мало того, часть забора была разобрана, чтобы открыть дорогу к провалу. Но самым диким во всем этом зрелище была даже не висящая над бездной голова, а синий автобус, проехавший сквозь проделанную в заборе дыру и остановившийся всего в нескольких метрах от пропасти.
В нем сидели мужчины и женщины в париках, камзолах, вечерних платьях, черных фраках и сценических трико – в подтекающем на жаре гриме, с тщательно завязанными глазами. Их выводили по одному, чтобы они отработали свой номер на краю обрыва. Затем им помогали вернуться в автобус.
Полагаю, это был самый выгодный корпоратив в их жизни – но вряд ли они знали, перед кем поют, декламируют и пляшут. Вероятно, они считали, что это какое-то совместное заседание воров в законе, ФСБ и Межбанковского Комитета, участники которого не хотят, чтобы их видели вместе.
Если называть все вещи своими именами, так оно и было. Именно поэтому, меланхолично думал я, у вещей и нет своих имен – а только те, которые дают им хитрые и расчетливые халдеи.
Мужик в шортах наконец допел свой номер. Раздался сдержанный аплодисмент, и я тоже два раза хлопнул в ладоши. Певец поклонился в никуда, и охранники повели его назад в автобус, следя, чтобы он не оступился.
– Отмучались, – пробормотал Энлиль Маратович, когда певцу помогли подняться в салон. – Вроде обошлось.
Как только он это сказал, я понял – сейчас произойдет что-то жуткое. Так бывает, когда смотришь фильм ужасов, испытываешь облегчение от завершения какой-нибудь пакостной ситуации – и тут же понимаешь, что перевести дух тебе дали не просто так.
Я, естественно, не ошибся.
Вокруг меня раздался дружный вздох ужаса. Что было, кстати, действительно страшно, поскольку произвели этот коллективный стон не какие-нибудь людишки, а матерые старые вампиры, которых напугать сложно. Поэтому я заранее напрягся очень сильно – и, увидев, что именно вызвало такое содрогание в наших рядах, испытал скорее облегчение, чем новую волну страха.
Голова Иштар открыла глаза.
Ничего особенно жуткого в этом не было. Просто в центре двух черных потекших клякс появились два мутно блестящих пятнышка. Каждый из стоящих у пропасти вампиров много раз видел эти мутные пятнышки и прежде. Бояться было нечего – тем более что рот Иштар оставался закрытым: подключать ее к воздушной помпе никто не планировал.
Проблема, однако, была в том, что Иштар смотрела не на нас. Она смотрела на водителя автобуса, куда только что погрузили последнего клоуна.
Я не видел водительского лица. Я видел грудь в черной форменной рубашке и побелевшие руки на руле. Водитель яростно дергался на месте, словно потеряв контроль над собственным телом – и машиной заодно. Казалось, автобусом управляла чья-то злая воля. Он медленно ехал в пропасть.