– Понятно, – сказал Андрей и тоже выпил. – И начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия…
– …And lost the name of action, – по-английски повторил последнюю строчку Кошевой и глубоко затянулся сигариллой. – Или loose? Черт, и это забыл… Да неважно! Но вот же человек! Жил чуть ли не в каменном веке, а как формулировал!
– Это Шекспир-то? – уточнил Андрей, ковыряясь согнутым пальцем в сигаретной пачке.
– Он самый.
– Да, Шекспир – это сила… А стрельба? Это у тебя откуда – из армии?
– В армии я был радистом, – отрицательно покачал головой Кошевой. – Морзянка, правила радиообмена… На стрельбище ездил всего два раза – первый раз три патрона потратил, второй – целых шесть. И все в молоко – автомат, что ли, попался непристрелянный… А со стрельбой вышло случайно. Один малолетний отморозок – тоже из этих, из граждан Российской Федерации известной национальности, – притащил в школу пневматический пистолет и начал им в соседа по парте тыкать прямо у меня на уроке. Пукалку я у него, конечно, конфисковал. Вечером дома наткнулся на нее в сумке и думаю: а дай попробую! Шарик у меня на нитке висел, остался с какого-то праздника. Ну, в шарик-то, думаю, я и с закрытыми глазами попаду, а вот в нитку – слабо?
– Ну, и?
– Ну, и попал. Решил, что просто повезло, начал экспериментировать… Во что только не стрелял! Помню, воробья на лету застрелил – до сих пор жалко, сил нет. Думал ведь, что не попаду, ан нет – попал. Ну, и понеслось… Залез в долги, открыл сначала тир, потом клуб…
– Везучий ты человек, – сказал Андрей. – Шел по проходу между партами и подобрал с пола свое призвание. Такая удача не каждому выпадает. Цени!
– Ценю, – серьезно сказал Кошевой и снова наполнил стопки. – Послушай, а эта женщина, с которой ты был…
– Моя бывшая жена, – сдержав понимающую ухмылку, сказал Андрей. Марта неизменно действовала на мужчин, как красная тряпка на быка, – не в том смысле, что она их бесила, а в том, что они на нее кидались. – Понравилась?
– Сногсшибательная женщина, – признался Кошевой. – А ты что, против?
– Можно подумать, это имеет какое-то значение… Да нет, путь свободен. Только имей в виду, с ней бывает непросто. Очень непросто.
– А просто только с покойниками, – заявил Кошевой. – С живыми всегда сложно. Так как насчет моего предложения?
– Это которого?
– Ты что, забыл? Выходные на природе! У меня там база – лес, озеро, банька, открытое стрельбище… Возьмем что-нибудь посерьезнее, потяжелее – «калаш», М-16, «драгуновку»…
Андрею стало неловко: он действительно забыл о приглашении. Сегодня утром Марта сообщила по телефону, что вопрос о его госпитализации наконец решен и что уже завтра его будут ждать в клинике. По дороге сюда он сделал небольшой крюк, чтобы передать некоему бесцветному субъекту в дорогом костюме пухлый незапечатанный конверт – не первый и даже не второй по счету с того момента, как Марта приступила к выполнению его просьбы. За всей этой оживленной коррупционной деятельностью можно было забыть о чем угодно, вплоть до собственного дня рождения; такая забывчивость представлялась вполне естественной и простительной, непонятно было только, как объяснить ее Кошевому.
– Ничего я не забыл, – непринужденно солгал Андрей. – Просто не знал, как тебе сказать… Надеялся, что ты сам забудешь.
– Ишь, размечтался! Я ведь тебя не одного приглашал. А о перспективе провести пару дней в обществе твоей Марты нормальный мужик забыть просто не в состоянии.
– Насчет Марты не знаю, позвони ей сам, напомни, пригласи еще раз – глядишь, и согласится, про нее никогда не угадаешь, что ей в голову взбредет. А я, извини, пас. Наклюнулась срочная командировка. Отказаться я не могу, да и не хочу, уж больно тема интересная, я уже не первый год к ней подбираюсь…
Кошевой воспринял это известие на удивление спокойно.
– Давай за тему, – предложил он, разливая по стопкам остаток коньяка. – Чтобы она всегда была и чтобы ею хотелось заниматься. Потому что главное для человека – хорошая работа. Зачем это нужно – другой вопрос, но так уж странно мы устроены, что без интересного, живого дела жить не умеем. За тему!
– За тему! – сказал Андрей.
Стопки соприкоснулись с коротким металлическим стуком, который казался особенно уместным здесь, в этом пропахшем пороховой гарью подвале, среди мишеней, железных столов и лоснящихся вороненых орудий убийства. Кошевой крякнул, затянулся сигариллой и бросил коротенький окурок в пустую железную урну.
– А база подождет, – возвращаясь к теме несостоявшегося пикника, сказал он. – Столько лет простояла и еще столько же простоит, и ничего ей не сделается. Тем более что стрельба, как и банька, хороша в любую погоду. У меня, кстати, тоже намечаются кое-какие дела – пока не на все сто процентов, но просили быть наготове, чтобы выехать по первому звонку. Представляешь, уже полгода уламываю одну военкоматскую гниду – там, за МКАДом, – он махнул рукой в произвольном направлении, – продать списанный трофейный МГ-42, который у них без дела на складе ржавеет. Так он ломается, гад! Не в жилу ему, видишь ли, сделку по всем правилам оформлять, потому что бабки тогда мимо его кармана протекут. А на кой ляд мне, спрашивается, пулемет без документов? Что я, главарь бандформирования?
– МГ – это вещь, – с видом знатока объявил Андрей. – Когда купишь, дашь пострелять?
– Будем живы – постреляем, – пообещал Кошевой.
Он выплеснул в рот последние капли коньяка и вдруг, все еще стоя с запрокинутой головой, резким движением выхватил из-под полы куртки свой чудовищный двадцать девятый «смит-вессон». Даже не покосившись в сторону мишеней, он вскинул револьвер и спустил курок. У Андрея зазвенело в ушах от грохота; заглянув в монокуляр, он обнаружил, что у бумажного злодея на мишени появилась аккуратная круглая дырка точно между глаз.
– Ну, ты виртуоз, – сказал он, выпрямляясь. – Просто Паганини!
– Айда наверх, – предложил Кошевой, – пороемся в баре. Что-то мне сегодня… Короче, надо выпить.
– Надо так надо, – с притворным вздохом сказал Андрей.
Кошевой рассмеялся и сделал широкий приглашающий жест в сторону лестницы, что вела из подвала наверх, в шикарную зону отдыха стрелкового клуба «В. Телль & сыновья». Шагая по ступенькам, Андрей подумал, что являться в солидную клинику с похмелья не очень-то удобно, но тут же мысленно махнул рукой: в конце-то концов, человек, ложащийся в стационар, должен хоть от чего-нибудь страдать – если не от опухоли головного мозга, так хотя бы от похмелья!
Глава III. Палата № 307. Хроники стаи
1
Палата была рассчитана на одного человека и смахивала на однокомнатный полулюкс в современном отеле средней руки. Тут было все необходимое для праздного времяпрепровождения, начиная от совмещенного санузла и кончая плоским жидкокристаллическим телевизором на стене напротив кровати. Сама кровать, представлявшая собой довольно сложный механизм, в устройстве и принципе действия которого Андрей пока не разобрался, оказалась настолько удобной, что с нее буквально не хотелось вставать. Из-под кровати, служа напоминанием о том, что здесь все-таки не гостиница, скромно выглядывала пластиковая «утка» – слава богу, чистая и даже, кажется, новенькая, ни разу не бывшая в употреблении. Над кроватью, деликатно отвлекая внимание от торчащего из стены никелированного патрубка подачи кислорода, висела репродукция Левитана. Любуясь ею, Андрей подумал, что выбор автора вряд ли был случайным: психоделическая пачкотня современных мазил при достаточно долгом созерцании способна вызвать головную боль даже у абсолютно здорового человека, не говоря уже о больном, в мозгу которого зреет, увеличиваясь в размерах, злокачественная опухоль.
На раскинувшийся за окном темный больничный парк тихо опускался теплый летний вечер. Щели между матерчатыми планками вертикальных жалюзи прямо на глазах наливались густеющей синевой, в левом верхнем углу окна зажглась первая звезда, такая яркая, что ее не затмевало даже набирающее силу электрическое зарево большого города. Андрей открыл холодильник, достал из принесенного Лизой пакета яблоко, рассеянно потер его о рукав пижамы и, подойдя к окну, с хрустом надкусил.
Лиза была на него сердита. Она едва не сошла с ума от беспокойства, когда узнала, что Андрей ложится в больницу; потом без малого умерла от страха, узнав, в какую именно больницу его кладут. Андрею стоило немалых трудов ее успокоить, но, уходя, она все же пребывала в явном сомнении по поводу правдивости его объяснений. Кроме того, у Липского сложилось впечатление, что она побаивается, как бы он не подхватил чего-нибудь от настоящих больных. (Опухоли головного мозга не заразны; это известно всем, в том числе, конечно же, и Лизе, но разве это аргумент для встревоженной женщины?) Ее твердое намерение лично переговорить с главврачом могло создать определенные проблемы: несмотря на размеры взяток, которые Андрей, не скупясь, раздавал направо и налево, его здесь едва терпели. Да оно и немудрено: кому понравится иметь у себя на излечении симулянта, который в придачу ко всему зарабатывает на жизнь, вынюхивая и разбалтывая всему свету чужие секреты? Поэтому, проводив Лизу, Андрей сразу позвонил своему потенциальному пасынку и слезно просил успокоить его мамашу, пока дело не дошло до скандала с позорным выдворением мнимого больного за пределы солидного медицинского учреждения. Выслушав его, Женька насмешливо фыркнул, но пообещал посодействовать, после чего с истинно подростковой бесцеремонностью прервал соединение.
Яблоко имело отчетливый привкус Лизиной тревоги. Кремовые стены и белый больничный потолок ощутимо давили на психику, заставляя усомниться в разумности затеянного мероприятия. Что, в самом деле, он здесь потерял? Стоит ли донимать расспросами безнадежно больного, умирающего человека ради еще одной грязной, вполне банальной для России истории о взятках, переделах собственности, предательстве и вероломстве? Еще, чего доброго, и впрямь заразишься – не опухолью, так депрессией…
Прогнав пораженческие мысли, недостойные члена Союза журналистов России, Андрей выбросил огрызок в мусорную корзину и прислушался. В коридоре царила мертвая тишина: рабочий день кончился, медицинский персонал разъехался по домам, а дежурный врач удалился в ординаторскую. Ординаторская располагалась в соседнем крыле, по другую сторону примыкающего к лестничной клетке просторного холла, так что о молодом докторе можно было с чистой совестью забыть. Усилием воли заставив себя взбодриться, Андрей вынул из тумбочки и положил в карман пижамы цифровой диктофон: тянуть резину не имело смысла, настало самое время немного повынюхивать и посмотреть, есть ли тут что-нибудь, что стоило бы раззвонить всему свету.
Залитый мертвенным светом люминесцентных ламп коридор был пуст и безжизнен, как обратная сторона Луны. В одном его конце – том, что справа от Андрея, – находилась просторная рекреация, заставленная мягкой мебелью, кадками с тропической зеленью и прочими излишествами, призванными по задумке облегчить страдания здешних пациентов – если не физические, то хотя бы моральные и если не целиком, то хотя бы частично. Там же, ко всему прочему, находился и сестринский пост, по чьей-то странной причуде расположенный таким образом, что дежурная медичка, сидя за своим столом, не могла видеть ничего, кроме вышеописанных мебельно-тропических излишеств и раскинувшегося за окном больничного парка. С той стороны доносилось приглушенное бормотание телевизора, чье-то хриплое покашливанье и шарканье подошв – те из ходячих больных, что были более прочих подвержены стадному инстинкту, по старинке наслаждались просмотром очередного телесериала в обществе себе подобных (и, разумеется, дежурной сестры, которая совмещала приятное с полезным, одним глазом наблюдая за перипетиями убогого штампованного сюжета, а другим – за вверенным ее попечению контингентом).
Ситуация на правом фланге Андрея целиком и полностью устраивала, и он сосредоточил свое внимание на левом. Там, в торце длинного белого коридора, находилось широкое окно, подле которого сочно зеленел произрастающий в тяжелой шамотной кадке двухметровый фикус. В тени этого могучего растения расположился удобный офисный стул, на котором, широко расставив ноги в высоких армейских ботинках, откровенно клевал носом такой же, как фикус, длинный и тощий субъект в форме сержанта полиции. Он был в бронежилете и держал на коленях укороченный «Калашников», поверх которого белела развернутая газета.
Справа от сержанта, ближе к Андрею и дальше от окна, находилась дверь охраняемой палаты, в которую свободный журналист Липский планировал в ближайшее время просочиться. Поставленный по другую сторону двери стул пустовал, из чего следовало, что с активными действиями надо бы повременить. На пост заступали двое: сержант и прапорщик; прапорщик в данный момент отсутствовал, а вести щекотливые переговоры полагается со старшим по званию – если, конечно, вас интересует результат, а не сам факт общения с представителем власти.
Воспользовавшись вынужденной паузой, Андрей проверил экипировку. Все было на месте и в полной боевой готовности: деньги лежали в нагрудном кармане пижамы, диктофон в левом, а мобильный телефон – в правом, под рукой, как верный кольт. Оставалось только ждать и надеяться, что стрелять из этого кольта сегодня не придется.
Вскоре со стороны рекреации послышались тяжелые, неторопливые шаги. Прапорщик появился в поле зрения Андрея, неся в руках пластиковую бутыль кока-колы и два ярко-желтых пакета с чипсами. Эта неуставная поклажа подтвердила предположение Липского, смекнувшего, что надолго отлучиться с поста прапорщик не мог и отправился если не в сортир, то почти наверняка к установленным в холле около лестницы торговым автоматам.
Когда доблестный страж порядка приблизился, Андрей шагнул ему навстречу.
– Одну минутку, командир, – сказал он, старательно балансируя на тонкой грани между заискиваньем и панибратством, которую чувствовал под собой всякий раз, когда был вынужден разговаривать с нижними чинами полиции. – Можно один вопрос?
Прапорщик остановился, с солидной неторопливостью переложил все свои покупки в левую руку, а освободившуюся правую весьма красноречиво опустил на казенник висевшего на плече дулом вниз автомата.
– Ну? – неласково спросил он, покончив с этой подготовительной процедурой.
– Есть одно дельце, – сказал Андрей и, стараясь быть предельно лаконичным и внятным, дабы не перегружать оперативную память собеседника, изложил суть своей просьбы.
– Вы что, больной? – выслушав его, холодно осведомился прапорщик.
– Официально – да, – сказал Андрей. – Можете спросить у медсестры историю болезни и ознакомиться.
Последняя фраза явно была лишней, Андрей понял это по тому, как неприязненно поджались губы прапорщика. Недалекие люди, особенно те, что облечены какой-никакой властью, не любят ерничества и зубоскальства: им кажется, причем сплошь и рядом не без оснований, что смеются над ними.
– Не положено, – разом расставив точки над «и» и утвердив свой высокий авторитет полномочного представителя законной власти, объявил прапорщик.
– Еще один момент, – пресек его попытку продолжить путь Липский. – Видите ли, я заранее согласовал этот вопрос лично с генералом Луговым. Поэтому у нас с вами сейчас есть две возможности. Мы можем позвонить Александру Ивановичу и попросить его уладить это маленькое недоразумение. Конечно, время позднее, нерабочее, и мой звонок его вряд ли обрадует… – Он сделал многозначительную паузу, давая собеседнику возможность во всех подробностях представить телефонный разговор с оторванным от ужина (а может быть, и от просмотра того же сериала, которым в данный момент наслаждались пациенты отделения) генерал-майором МВД Луговым. – Но, если вы настаиваете, я позвоню.