Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии
Предисловие
Главная награда
Завершился второй Открытый чемпионат России по литературе, организованный нашей газетой. В основу литературного конкурса был положен спортивный принцип. Этот формат оказался популярным и привлекательным для авторов. Об этом свидетельствует количество участников. В чемпионате приняло участие свыше 600 поэтов и прозаиков, пишущих на русском языке. А на русском языке пишут и говорят не только в России. В литературном конкурсе, который был построен по спортивному принципу, соревновались авторы из Украины, Беларуси, Молдовы, Латвии, Израиля, США, Германии, Австралии, Италии, Ирландии.
Кстати, стоит заметить, что у нашего чемпионата появились последователи. Так рижский поэт Евгений Орлов на тех же спортивных принципах провел уже два конкурса: «Кубок Балтии» и «Кубок мира». За эти кубки соревновались только поэты. В нашем чемпионате соревновались и поэты, и прозаики.
В результате только по 32 автора в каждой номинации пробились в основную сетку чемпионата. Перед членами жюри стояла сложная задача – из многообразия примерно равных по качеству текстов выбрать и назвать лучшие. Дополнительная трудность состояла в том, что в финальной части конкурса игра шла на выбывание.
Главная награда для любого писателя – быть прочитанным. Публикации в сборнике «Великолепная десятка»-2 такую возможность предоставляет.
Поэзия
Егор Мирный. Тайнозоркость и близогубость
победитель второго Открытого чемпионата России по литературе
Аясума
Переходы
Отмель
Валентина Криш. Ergo
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
«Ты видишь? Девочка. Слеплена из ребра»
Ergo
Женщина
М. Цветаева– Бог, не суди! – Ты не былЖенщиной на земле!
«Тянуться к солнцу рыжей головой» (каштановое настроенческое)
Та, которая
«Мягкий блеск позолоты. Муаровый шелковый шарф» (под молитву колес)
Антон Краснощеков. Годичный цикл
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
1. Осень. Ноябрьские художества
2. Зима. Свидание с мёртвым Поэтом
3. Лето. Напоминание о неизбежной осени
Тим Скоренко. Три стихотворения
Финалист второго Открытого чемпионата по литературе
Снайпер
Всё дело не в снайпере: это его работа, он просто считает погрешность и дарит свет, прицел, запах пота, и выстрел – восьмая нота, и нет ничего романтичного в этом, нет. Ни капли романтики в складках небритой кожи, в измученном взгляде – страшнее всех параной, он так – на винтовку, на спуск, на прицел похожий – чудовищно сер, что сливается со стеной. Поправка на ветер, в виду горизонта – тучи, движение пальца, родная, давай, лети, он чует людей, как по подиуму, идущих, и смотрит на них в длиннофокусный объектив. Ребёнок ли, женщина, это не так уж важно, холодные пальцы, холодная голова, бумажный солдат не виновен, что он бумажный, хорват же виновен, к примеру, что он хорват. Все лягут в могилу, всех скосит одна перчатка, по полю пройдётся прицельный железный серп, бредущие вниз постепенно уйдут из чата: серб тоже виновен, постольку поскольку серб.
Мы вместе на крыше. Мой палец дрожит на кнопке. Я весь на пределе, поскольку ловлю момент, когда же он выстрелит, жмётся в бутылке пробка, он – главный на крыше, я – просто дивертисмент. Снимаю глаза, чуть прищуренные, так надо, снимаю движение взгляда, изгиб плеча, ты здесь, в объективе, небритый хозяин ада, сейчас заменяющий главного палача. Ты Бог мой, мишень, ты мой хоспис, моя отрава, моё хладнокровие, снайпер, готово сдать, а я всё снимаю твоё – эксклюзивно – право прощать и наказывать, путать и расплетать. Ты в фокусе, снайпер, ты – фокусник под прицелом – с прицелом в руках, с перекрестием на зрачке, в момент фотоснимка ты перестаёшь быть телом, карающий идол на крошечном пятачке. Лишь десять секунд ты их гонишь, как мячик в лунку, по пыльной дороге в колёсных стальных гробах; модели твои – точно лица с полотен Мунка, не знают о том, кем решается их судьба.
А он говорит мне с улыбкой, снимай, фотограф, я знаю твой стиль, я журналы твои листал, я тоже умею быть умным, красивым, добрым, таким же, как все, без вживлённого в глаз креста. Но помнишь, вчера на пригорке, вон там снимал ты каких-то вояк, поедающих сыр с ножа? Я палец на кнопке держал полминуты с малым.
Но я милосердней тебя. И я не нажал.
Памяти Олега Янковского
Конура
Лето поселилось во дворе, лето в сентябре и октябре. Пусть бы так, но девочка осталась до зимы в собачьей конуре. Девочка смотрела на дома, всё ждала, когда придёт зима, но зима никак не наступала, медленно сводя дитя с ума. Звали дети поиграть в серсо, весело крутили колесо, вкусными конфетами кормили, но она осталась в будке с псом. Пёс был грозен, весел и умён, трюков знал без малого мильён, звали его Билли или Вилли, и его боялся почтальон. Девочка смотрела на восход, мимо пастухи гоняли скот, мама тихо плакала у печки, папа говорил: закрой свой рот. Девочку манила тишина, маму покрывала седина, мерно зарастала ряской речка. А потом обрушилась война.
Серые мужчины в кителях, лица, точно влажная земля, шли вперёд по улицам посёлка, громогласно родину хуля. Призвала, мол, родина идти, молча флягу прицепив к груди, башмаки стоптать совсем без толка, шапку потерять на полпути. А когда закончатся строи, те, кто шеи сохранит свои, по медали памятной получат за кровопролитные бои. Чёрные сверкали сапоги, были подполковники строги, над строями собирались тучи по щелчку божественной руки. Впереди несли большой портрет, лето продолжалось на дворе, на портрет смотрела исподлобья девочка в собачьей конуре. На портрете было так темно, как в ночном закрывшемся кино. Вперивши в портрет глаза холопьи, мама с папой пялились в окно.
Пёс скулил, рычал, бросался вслед, молоко стояло на столе, девочка смотрела на солдата, а солдат смотрел на пистолет. Пристрелить бы, думал, к чёрту пса, щурил близорукие глаза, только строй ушёл вперёд куда-то, распустив знамёна-паруса. Тем солдатом был, признаюсь, я. У меня была своя семья – мама, папа, младшая сестрёнка, пёс, петух, корова и свинья. Я прошёл все земли до конца и поймал собой кусок свинца, три недели я ходил по кромке, только смерть простила подлеца. Я вернулся, мать поцеловал, посмотрел на старый сеновал, на конюшню, на амбар сгоревший. А отца – убили наповал. Выросла сестрёнка – хоть куда, эта замуж выйдет без труда, профиль – хоть сейчас на стенку вешай, прямо не сестрёнка, а звезда.
Только ежегодно в сентябре вспоминаю сцену: на заре смотрит на солдат, идущих строем, девочка в собачьей конуре. Смотрит, и глаза её пусты, я боюсь подобной пустоты, мы же проходили как герои, а она предвидела кресты. Впереди несли портрет вождя, берегли от ветра и дождя, но от взгляда девочки из будки не смогли сберечь, прости, дитя. Мы тебя не поняли тогда, стрекотала в ручейке вода, на лугу светились незабудки, нам казалось: не придёт беда. Девочку убили через год. Шла чужая армия вперёд. Псу пустили в лоб покатый пулю, девочке – такую же в живот. В церкви – одинокая свеча. Хочется напиться сгоряча, в конуре пустить слезу скупую. И обнять собаку. И молчать.
Надежда Деглин. Ветер в голове
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
В твоей рубашке
Несвобода
Потеряшка
Александр Ланин (Thorix). Сказки
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
Тень
Взрыв
Красная Шапочка
Евгения Костюкова. Любовь
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
Семья
Собачье
Анна
Клавдия Смирягина. Из приснившегося
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
Перевал
Про деда
Про кота
Саша Резина. Там высоко
Финалист второго Открытого второго чемпионата России по литературе
«Опять, разбужена стихом, встаю…»
опять, разбужена стихом, встаю: ноль шесть– ноль три…с печалью (первым петухом), сигналящей внутри…а дальше кофе с коньяком, с туманом горький лес…опять разбужена стихом! и запахом чудес…и скажет стих: "полёт мой пей, и будешь ты не эльф, не мошка и не воробей, а многокрылый лев". и горький лес мне подсластит не солнечный коньяк, а рифма «кит» и «полетит», «рассвет-дурак» и «мрак». кровь-с молоком и смерть-с водой из долгой подземли. о ком мой стих, о ком мой злой? позли еще, позли! ведь злость как кофе в коньяке не даст мне опьянеть. и ложки кость в моей руке обглодана до «нет» – до «нет» обглодан ранний стих… я сплю почти опять, душа так-так, часы тик-тик: любовь, ноль семь-ноль пять.
«Это такое глупое ноу-хау»
Там высоко
Инна Олейник. А пока
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
А пока
Джеку-обожателю жизни
Джимми
Гуппи. Ничья
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
Недовылет
"чтоб тебе родиться птицей,надо прежде умереть."(с)
Чужая
Здравствуй…
Влад Васюхин. Рождественский репортаж
Член жюри второго Открытого чемпионата России по литературе
Рождественский репортаж
24 декабря 2012
«Я проходил заросшим садом…»
20 августа 2012
Разговор в семействе Винздоров
24 августа 2012
Монолог официанта кафе «Флориан»
Александру Аверину
15 августа 2012
«Толстуха маялась в метро…»
Ренате Литвиновой
9 июля 2012
Геннадий Антонов. …стихи без морали…
Член жюри второго Открытого чемпионата России по литературе
…предзимье. регги…
…стихи без морали…
«Случалось многим выть сильней белуги…»
…сослагательная хотелка…
…а снегом март обманывает зиму…
…предутренность…
«Ну а пока что, забыв себя же…»
Ирина Гольцова. Единицы речи
Член жюри второго Открытого чемпионата России по литературе
«Душа моя невнятная…»
На концерте Ю. Кима
Невесомо
Игорь Козин. Философское
Член жюри второго Открытого чемпионата России по литературе
Баллада
(Хосе Лопес Портальо)"Так вспыхивает свет и создается мир —Его по-своему образовать желаетКецалькоатль – Перо на чешуе,Орел-Змея, Паренье в небесахи Стланье по земле".
«Вот и окончен бой»
Бог
"Всё, что не от веры, есть грех"
(Ап. Павел, Римл. XIV, 23)
"Слово изреченное есть ложь"
(Ф.Тютчев)
«Две строчки срифмовал – ай, молодец!»
Сага
"И увидел я новое небо и новую землю,
ибо прежнее небо и прежняя земля миновали,
и моря уже нет"
(Откровение Иоанна Богослова, 21:1)
«Череп небесного свода…»
Александр Линде. Где опускается ночь
Член жюри второго Открытого чемпионата России по литературе
Где опускается ночь
12.07–13.07.2012 г.
«Закрыться четвергом от грозного вчера»
11.01.2013 г.
«Горят костров нордические свитки»
«Простое отражается в себя…»
«День сумраком хищным заколот…»
8.03.2012 г.
Наталья Малинина (Смирнова). «Бабочка. Нежность. Жизнь…»
Член жюри второго Открытого чемпионата России по литературе
«Бабочка. Нежность. Жизнь…»
Памяти без памяти любивших
Beethoven. "Largo Appassionato"
Страх глубины
Шарф
"Не уйти, эту нить не порвать"
Г. Бениславская[1]
Больше никогда в георгинной роще
Бабочка. Нежность. Жизнь…
Татьяна Кузнецова. Ровесники
Член жюри второго Открытого чемпионата России по литературе
«Давай за братство в тесном мире…»
«Ты отбился от своей стаи…»
«Накапать лекарство на сахар…»
Вероника Сенькина. Виден берег, мужайся…
Член жюри второго Открытого чемпионата России по литературе
Что дальше, Дава…
Послезавтра…
Виден берег, мужайся…
Игорь Джерри Курас. Москва
Член жюри второго Открытого чемпионата России по литературе
Москва
1
2
а3
«Это время потом назовут довоенным…»
«Так давно, будто где-то до нашей эры…»
Татьяна Китаева. Следующий…
Администратор второго Открытого чемпионата России по литературе
Следующий…
«Жить надо дальше…»
Жить надо дальше… времени, данного мне тобой. Только часы посеяла… И не в ладах с головой. Сердце то млеет сладко, то сериально скачет. Плачет девочка Таня… Был ведь любимым мячик.
Мячик потом найдется… Утром. Оно мудренее. Кажется, это счастье – раз от раза больнее.
Жить надо дальше времени, чтобы творить удачу…
Плачет девочка Таня. Плачет – а был ли мячик?
«Маяте твоей места нет»
Маяте твоей места нет. Имя только. Гори, горе. Клин не вышибет кол осиновый.
Вуаля. Воля!
Круг замкнется, не по тебе колокольчик придверный вздрогнет.
Помнишь, ты ведь ждала уже?
Помни.
Или память тебе не впрок? Иль тепло тебе, красна девица, караулить свою любовь? Ну, а мир себе дальше вертится, жизнь идет, скоро новый год – и не сетуй на то, что горько. Это слово надо кричать.
Ты не вой только.
«Следующий шаг»
Следующий шаг. Что ты сделаешь? Пожелаешь всем счастья? Свечку подержишь за упокой души своей? Вы не единое целое – просто части. А по частям тебе намного больней.
Частности все это, ерунда, глупый лепет, бабьи притворки и выдумки, заполошность. Ты никогда не станешь Мисс Осторожность. Он никогда не полюбит любовный скрежет,
как и любой другой. Ведь тебе не мило? Мало ли миль нарезалось – а толку, пане? Ты никогда не будешь любить не любимых – и от твоей любви он твоим не станет.
Следующий вдох. Дыши. И не смей замерзнуть. Он не обманывал и не творил надежды. Он не срывал с тебя в страсти твои одежды, крестик ладонь не носила – в очередь к грезам.
Следующий миг – и ты смотришь уже с истеринкой. Как же несладко привыкнуть только лишь к мысли… Он – нетвоянетвоянетвоя Америка!!! Даже если в душе его мишка гризли.
Следующий.
Проза
Валерий Бочков. Игра в снежки
Победитель второго Открытого чемпионата России по литературе
Игра в снежки
Сразу после полудня повалил такой снег, что Краснохолмский мост исчез прямо на глазах, а Устьинский едва угадывался на две трети, утонув дальним концом в белом мареве. Со стороны Таганки противоположного берега не стало видно, и неширокая река превратилась в таинственное море: сразу за гранитным парапетом темнела стылая, подёрнутая дымкой вода, дальше она светлела, а ещё дальше просто уходила в никуда. Машины по набережной едва ползли, на ходу обрастая снежными горбами. Колёса, шурша, месили снег – казалось, что где-то рядом перешептывается целая армия. Город притих, постепенно утратил углы, став рыхлым и мягким. Цвета сперва поблекли, после пропали вовсе, превратившись в разные оттенки белого. Хотя, если пристально смотреть прямо вверх, то на небе можно различить розоватый отсвет. Так сказал Марек, ловя языком снежинки. Он стоял, запрокинув голову, широко раскрыв рот и высунув язык. Мотя дурашливо хихикнул, пихнув приятеля локтём в бок. Он хватал снежинки влёт, как барбос, и никакого там розового отсвета наверху не различал. Шестой урок отменили, и приятели плелись вниз по Радищевской привычно толкаясь, лениво зубоскаля и подначивая друг друга. Марека на самом деле звали Славик Крыжановский, это был интеллигентный мальчик, высокий и бледный, с голубой жилкой на виске, в чёрном шарфе, дважды закрученном вокруг шеи и дублёной куртке из рыжей овчины. Саня Мотанкин, в кургузом драповом пальто и плешивой кроличьей ушанке, чернявый и остроглазый, запросто мог сойти за цыгана. Его, разумеется, дразнили и просто Мотей, и Тётей-Мотей, но у него было и другое, обидное прозвище, от которого он моментально зверел и дрался в кровь даже со старшеклассниками. Прозвище это было Гитлер. Классе в четвёртом Мотанкин посадил кляксу под нос и Катька Сокова воскликнула: «Ой, Мотя-то наш – вылитый Гитлер!“ Мотанкин, которому Катька тогда очень нравилась, сдуру вскочил и заорал «Зиг хайль!“ Через год Катьку папа-дипломат увёз в Венгрию, а неприятная кличка осталась.
Дойдя до угла телефонной станции, приятели остановились у серой трансформаторной будки с черепом и надписью «Не влезай – убьёт!“ Здесь их пути расходились. Марек сворачивал направо, он обитал в левом крыле высотки, в квартире с дубовым паркетом и подлинником Айвазовского в массивной музейной раме. Квартиру эту дали бабке Крыжановского – Зое Станиславовне. В юные годы она устанавливала Власть Советов где-то на Западной Украине и её лично знал полководец Ворошилов. Фотография и именная сабля подтверждали этот факт. Этажом выше жила певица Зыкина, к ней по утрам ходил баянист, тщедушный аккуратный человек с футляром, похожим на детский гроб. Когда они репетировали, баяна слышно не было вовсе, зато зыкинский голос звучал будь здоров – Марек запросто мог разобрать слова. Путь же Мотанкина от трансформаторной будки вёл вниз, прямо к набережной. Он ютился в общежитии Устьинской фабрики, где его мать, круглолицая, румяная тётка, трудилась (по ироничному совпадению) мотальщицей. Мотанкин-отец отбывал срок за вооружённый грабёж. На свадебной фотографии в деревенской раме с приклееной мишурой Санин батя выглядел настоящим жиганом. Свет в комнату почти не попадал, два окна выходили на тротуар и фонарный столб, к которому была приделана жёлтая жестянка автобусной остановки восьмого маршрута. Окна располагались так низко, что были вечно заляпаны брызгами от проходящих мимо машин. Этажом выше жила семья мастера Хвощёва, там никто не пел, но когда Хвощёвы собачились, Мотя тоже без труда мог разобрать каждое слово.