– Сиди! – треснутым баском отвечал его коллега.
– Ну дай! Ты все неправильно делаешь!
– Сиди! – повторял Коля, ничуть не смущаясь, что его приятель и так сидел без всяких указаний.
Мефу важно было понять, сколько народу в очереди.
– Вы потерпевшие? – спросил он, аккуратно усаживая Багрова на банкетку.
– Ты кому это сказал? – обиделся гаишник с игрой.
– Не надо, Коль! Пострадавшая в кабинете, – миролюбиво объяснил напарник.
Как выяснилось, гаишники сопровождали женщину, сбитую на пешеходном переходе всадником, который с треснутой ключицей уже дважды выглядывал из перевязочной и что-то порывался объяснять.
– У меня там лошадь плохо привязана! Удерет!
– Лежи! – говорил ему гаишник Коля.
– Нервная она! Да и об тетку ушиблась!
– Все нервные. Все ушиблись. Лежи!
– Коль, игру дай! – стонал другой гаишник.
– Лежи! Тьфу! Сиди! А ты лежи!
Выходила медсестра и уводила парня лежать.
Меф стал поднимать Матвея, но услышал плаксивые звуки скрипящего колеса. Два санитара бодро толкали каталку, на которой лежал плотный мужчина, лет сорока пяти, в дорогом светлом костюме. Правая брючина у него была основательно изодрана и изжевана. Мужчина смотрел в потолок и ответственно дышал через нос. Вихляя колесами, тележка въехала в дверь.
Почти сразу из травмпункта стали доноситься громкие голоса.
– Йогурты «Жирафыч» ели? Это мои! Я Чухвостин! У машины спустило колесо, я вышел, а тут собачья свадьба! Немедленно переведите меня в ЦКБ!
– Да вам и здесь помогут. Подумаешь, собачий укус, – успокаивающе отозвался кто-то.
– «Подумаешь?!» А если она бешеная? – взревел первый голос.
– Вы же сами сказали «собачья свадьба»? Думаете, взбесившаяся псина решила напоследок жениться?
– Очень смешно! Со здоровьем не шутят! Все отдам за здоровье! Вы слышите? Все!
– Вот и замечательно! Вам сделают укол. Если потребуется, госпитализируют! Расстегивайте ремень! Оля, как обычно! Следующий!
Когда Буслаев провел Багрова в кабинет, покусанного «Жирафыча» было уже не видно. Его отволокли за ширму, где тот звенел ремнем, стонал, называл медсестру садисткой и отправлял ее доучиваться в ветеринарное училище.
Хирург оказался веселый, рыжий, подмигивающий. Усадив пострадавшего на стул, он деловито и бережно ощупал пальцами ушиб.
– Так… смещение… гематома… тошнит? Голова кружится? Ясно! При каких обстоятельствах была получена травма?
– А это еще зачем? – подозрительно спросил Матвей.
– Подсудное дело. Если авария, нападение или драка – снимут показания. Так кто тебя?
Багров мстительно покосился на Мефа. Тот внимательно разглядывал люстру, делая вид, что ему все равно.
– Об стул ударился, – ответил тот после паузы.
Хирург присвистнул.
– Хорошенький стул! Эдак наискось, со смещением. Так что, пишем стул?
– Стул! – упрямо повторил Багров.
Веселый хирург вздохнул, вопросительно посмотрел на сопровождающего и большим пальцем энергично поскреб лоб.
– Топайте на рентген. Надо убедиться, не треснула ли черепушка.
Выходя в коридор, Буслаев слышал, как хирург сказал медсестре:
– Ишь ты, стул им… Оля, пиши: «Поскользнулся в ванной на мокром кафеле»! Написала? Задачка на засыпку! С балкона пятого этажа летит старушка весом в шестьдесят килограммов. Ты проходишь мимо. Надо ли ее ловить или лучше отбежать в сторону?
Меф протянул Матвееву руку.
– Спасибо, – шепнул он.
Тот задумчиво посмотрел на его ладонь, как на что-то не совсем понятное. Потом пожал Мефодию руку.
– Смотри только Ирке не говори! – предупредил он.
Тяжелая металлическая дверь закрылась за ним.
Трещины не оказалось, но голова неожиданно закружилась так сильно, что, выходя из рентгена, он не сообразил, куда идти, и грудью опрокинул защитный экран. Хотя Матвей твердил, что это ерунда, и кидался поднимать экран, медики засуетились, забегали и на лифте подняли его в отделение. Знакомая ржавая каталка скрипела и ныла, жалуясь на жизнь уже под Багровым.
Где-то рядом мелькало участливо-виноватое лицо Мефа, лезшего с какими-то вопросами, но в отделение того не пустили и велели приходить завтра. Матвей смотрел на Буслаева отрешенно. Ему было все равно.
Багров лежал на спине. В палате было жарко. Бившее в окно солнце нагревало линолеум и резало единственный незакрывшийся глаз. Он набросил на лицо полотенце, выключил телефон и заставил себя заснуть.
Он не знал, сколько проспал, и понятия не имел, что заставило его проснуться. Матвей осторожно повернул голову, заставив полотенце провиснуть, и увидел короткий хирургический халат. Неизвестный стоял спиной, не обращая на него внимания. Из зеленых, входивших в хирургическую форму, брючек подозрительно торчали босые пятки, оставлявшие на светлом линолеуме странные следы. Матвей, которому совершенно, прямо-таки абсолютно, не нравились эти пятки, хотел привстать, но голова закружилась, и его откинуло на подушку. Он ощутил слабость, да такую, словно на него навалили огромный мешок с мукой. Мог только смотреть, дышать и, пожалуй, все.
С усилием отлепляя ноги от нагревшегося пола, неизвестный направился к соседней кровати. Когда Матвей засыпал, кровать была пустой, а теперь там помещался тот самый укушенный директор, вполне румяный и даже уткнувшийся в газетку.
Зеленый халат настойчиво кашлянул, и газетка обреченно провисла, как лишившийся ветра парус.
– Да? – вопросительно отозвался йогурт «Жирафыч».
– Не «да», а доктор медицинских наук, профессор Хламович! Вы тут с собачкой кусались? – строго одернул его зеленый халат.
– Да, я, но… – пугливо начал укушенный.
Профессор нетерпеливо дрыгнул ножкой.
– Нокать будете дома! А пока поднимите маечку, сахарный вы мой!
Тот покорно задрал майку, обнажив живот, похожий на сдобную булку. Хламович наклонился, некоторое время неодобрительно изучал пупок, затем отступил и неожиданно ткнул директора согнутым пальцем в солнечное сплетение.
– Ай! – вскрикнул «йогурт».
– Це-це-це! – строго сказал профессор и пальцем ткнул его в печень.
– Ай!
Зеленый халат помрачнел.
– Что, и тут болит? А тут? – спросил он, щипая директора за шею у адамова яблока.
Пациент тихо охнул. Профессор сурово сложил руки на груди и велел тому опустить майку.
– Все плохо, да? – простонал директор, ослабевшими руками дергая майку.
– Почему же сразу плохо? – удивился Хламович. – Что за гнилой пессимизм? Современная медицина творит, как говорится, чудеса! Кстати, вы помните телефоны близких родственников?
Лицо «йогурта» посинело.
– З-зачем?
– Да ни за чем, дорогой вы мой и бесценный! Просто, знаете ли, на всякий случай! У такого хорошего человека и родственники, как говорится, хорошие, славные люди!
– Профессор! Умоляю: скажите правду!
– Це-це-це… Переведем вас в другое отделение, сделаем кое-какие анализы!
– Профессор! Я настаиваю! Я способен ее выдержать!
– Це-це-це… Случай, будем говорить, неоднозначный. Заражение слюной, скажем так, собаки. Инфекция стремительно распространяется по всему, не побоюсь этого слова, организму.
Пациент захрипел.
– Это конец! Да, доктор?
– Я этого не говорил. Вы сами себе все сказали! Вы меня понимаете?
Укушенный комкал простыню, пытаясь дотянуться до профессорского рукава.
– Любые деньги! Не можем же мы просто так сидеть и смотреть! Что вы предлагаете?
– Це-це-це… А что вы, будем говорить, предлагаете? – склонив головку набок, быстро спросил Хламович.
В глазах пациента засветилась надежда.
– Ничего не пожалею! Пусть меня переведут в ЦКБ! Отправят за границу!
– Перевод – штука, не побоюсь этого слова, хорошая! Но в запасе у вас час, максимум два… Потом лимфоузлы, будем говорить, пропоют отходную… Це-це-це…
В глубокой задумчивости профессор погрузил пальцы в карман халата, порылся там и извлек круглую желтую таблеточку. Подержал в руках, вздохнул и снова упрятал в карман.
– Нет, – сказал он. – Нет, ничего не могу.
– Что это было, профессор? – крикнул «йогурт».
– Что? Где? – удивилось светило медицины, показывая пустую руку.
– Но я же видел! Вы достали таблетку и сразу ее спрятали!
– Неужели? Что-то не припомню!
Губы у больного запрыгали. Несколько секунд казалось, что он сейчас заплачет, но вместо этого заговорил быстрым, захлебывающимся голосом.
– Профессор! На колени встану! Столько лет жить, работать не жалея сил, начинать все с нуля, строить какие-то планы, откладывать кое-что на черный день, а потом – раз! – и из-за идиотской собаки обрыв в ничто! В пустоту! Прошу вас! Сделайте что-нибудь! Подарите надежду!
Хламович немного поломался и похрустел пальцами. Потом из кармана вновь появилась заветная желтая таблетка.
– Гм-гм… Антибиотик шестого поколения! После однократного применения убивает любую, будем говорить, заразу! Вы, случайно, не химик? Очень жаль! Гексахлоробромоглюкоципролет! Одна таблетка, и к завтрашнему утру вы, выразимся так, огурчик. Хотя, не побоюсь этого слова, анализы никогда не повредят!
Глаза укушенного вспыхнули.
– Я знал! Я верил! Дайте мне ее!
Профессор печально посмотрел на протянутую к нему руку.
– Не имею права! У нас в стране данное лекарство строжайше запрещено. Минздрав, будем говорить, перестраховывается… А ну как кто-то заинтересуется, почему вы взяли да, будем говорить, выздоровели? С какого, скажем так, Гиппократа?
Пациент совершил невероятный рывок на здоровой ноге и вцепился доктору в карман.
– Умоляю вас! Все отдам! – хрипел он, пытаясь просунуть внутрь руку.
Врач поймал его за запястье. Пальцы у профессора оказались неожиданно сильными, хотя и несколько липкими.
– Прямо-таки и все? – спросил он вкрадчиво.
– ВСЁ!
Профессор наклонился к укушенному так близко, что тот услышал его дыхание, отчего-то пахнущее канцелярским клеем.
– Совсем все? Даже, будем говорить, эйдос? – спросил он застенчивым шепотом.
И хотя в незнакомом слове «эйдос» не было ничего ужасного, директор внезапно испытал ужас, покрывший все тело липким потом.
– Какой «эйдос»?
– Да такой вот!
– Но я не знаю, что это!
– А зачем вам знать, когда вы все собрались отдавать?
– Да так вот! Надо, и все! – заупрямился «йогурт».
Обладатель липких пяток задумался.
– Правила есть правила, а то свет еще придерется, – пробурчал он себе под нос. – Ну ладно уж! Скажи я вам, что эйдос – это, будем говорить, душа! Согласились бы?
– Душу? Нет, душу не отдам! – переполошился пациент.
Хламович поморщился.
– Фуй, как принципиально! А вы ее видели, душу-то? Есть она на свете? Может, и души-то никакой нет? Таблеточка-то вот она! Ее пальчиком потрогать можно! А души-то, может, и нету никакой вовсе! Согласны?
– Нет!
– Да даже если и есть душа, разве ее так просто отнимешь? Вот так вот ручкой? Разве это не было бы смехотворно? Какая душа, а? Опомнитесь, дорогой мой! Мы же деловитые практические люди! Тертые калачи, а? Неужто мы шутки от правды не отличим?
И Хламович захихикал, призывая Чухвостина смеяться вместе с собой. Тот хихикнул вымученно и робко.
– Ну так что, по рукам? Эйдос в обмен на таблетку?
– Н-нет, – робко заикнулся «йогурт».
– Ну на нет и суда нет! Хотите помирать, и помирайте себе с душой! – с неожиданной яростью заорал профессор, энергично разворачиваясь к двери. – Считаю до трех и ухожу! Раз…
– Да, да, да! – закрывая глаза, крикнул укушенный.
Хламович заморгал, казалось, очень удивленный согласием.
– Что-с? Так быстро? Неужто согласны? Душу-то? Бессмертную? На таблетку?
– Д-да.
– Браво! Дальновидное решение! – одобрил профессор, и на ладонь пациента прыгнуло желтое круглое лекарство.
Боясь, что доктор передумает, пациент торопливо засунул ее в рот и стал давиться.
– Водичкой, водичкой запейте! – засуетился Хламович. – Проглотили? Ну и славно! А теперь, будем говорить, небольшая формальность. Нет-нет, на подушечку не ложитесь, это строго необязательно.
Гибкая, тонкая в запястье рука скользнула укушенному в грудь, провалившись почти до локтя. Распахнув в беззвучном крике рот, Чухвостин с ужасом уставился на нее. Боли не было и крови тоже, только холод, страх и ощущение чего-то скверного, непоправимого. Пошарив, профессор деловито выудил что-то маленькое, меньше горошины. Придирчиво осмотрел.
– Надо же! А ведь очень даже ничего! Собранный такой свет, целеустремленный! Есть, конечно, недочеты, но в целом неплохо! Без выходных, наверное, вкалывали, а? Юность в трудах прошла? Художка, музыкалка, спортивные секции? Признавайтесь, было дело? – ухмыльнулся он очень приветливо и упрятал непонятное нечто в пластиковый контейнер из-под фотопленки.
Чухвостин тупо смотрел на него, явно не слыша или не понимая слов. Затем задрал майку и недоверчиво стал ощупывать кожу на груди.
– Больница психов, – бормотал он, прыгая губами. – Я болен, я очень болен. Надо срочно уходить. Телефон, где же мой телефон?
Хламович поймал его ускользающую руку и приветливо пожал ее.
– Ну-с! Вынужден откланяться! Удачи вам и, будем говорить, сил! И не сомневайтесь, уважаемый, насчет таблетки: витамин С в драже крайне полезен! Натуральный продукт, тут без обмана!
Остановившись у постели Багрова, коварный профессор заботливо поправил на его голове полотенчико. Матвей по-прежнему едва мог шевельнуться. Уже выйдя в коридор, профессор вдруг просунул в дверь лицо, так что с этой стороны оказались только рот и нос, и произнес с гнусавой трескучинкой:
– А здоровье-то береги теперь! Здоровье-то, оно превыше всего!
* * *
Багров продолжал ворочаться, как перевернутая на спину черепаха. После долгой борьбы с собой он смог приподняться на локтях и снова опрокинулся от головокружения.
«Да что со мной такое? Сотрясение – да, но и без магии тут не обошлось! Но не мог же Тухломон, жалкий комиссионеришко, так меня припечатать!» – соображал он.
Внезапно дверь приоткрылась. В палату вошел незнакомец, с любопытством оглядывая стены, кровати, передвижные треноги для крепления капельниц и тумбочки с инвентарными номерами. Закончив изучать мебель, он подарил свое внимание Багрову, а затем, вспомнив о его соседе, кратко приказал:
– Спать!
«Йогурт», сидящий на краю кровати и поправлявший бинт на укушенной ноге, вздрогнул и недовольно вскинул голову.
– Отстаньте от меня! Я не хочу спать! – запальчиво крикнул он.
– Это ошибочное представление, – возразил незнакомец и, прицелившись в него указательным пальцем, сказал: «Пуф!»
Тот дернулся и, точно подстреленный, боком завалился на кровать. Пока он не сполз, незнакомец подошел и, закинув на кровать оставшиеся на полу ноги, с головой накрыл его одеялом.
– Ничего удивительного! Эйдоса нет – и защиты никакой! С тобой сколько возни было, одних рун несколько штук перебрал, а ты вон уже на локтях стоишь, – по-свойски объяснил он Матвею.
Багров молча и пристально изучал гостя, начиная понемногу понимать причину, помешавшую ему отогнать Тухломона от его соседа.
Перед ним стоял совсем молодой страж мрака. Едва ли ему было больше двадцати тысяч лет. Небольшого роста, широкоплечий, смуглый, с широким прямым носом, похожим на львиный, с мелкими светлыми кудрями. Одежда была половинчатая, сине-красная, с четкой границей, чем-то похожая на шутовской наряд.
Но самая невероятная особенность состояла в другом. Страж мрака был безоружен. Ни меча, ни копья, ни кинжала на поясе. Багрова, представлявшего, насколько сильно жители Тартара привязаны к оружию, это не могло не поразить.
«Мрачный юноша» подошел к кровати и дружелюбно присел на корточки, оказавшись вровень с лицом Матвея.
– Меня зовут Джаф. Я много о тебе слышал. Теперь вот решил познакомиться. Очень мило, что Тухломон согласился помочь мне найти тебя, – сообщил он.
Багров демонстративно отвернулся к стене.
– Ого! – произнес Джаф без малейшей обиды. – А я хотел тебе кое-что показать!