Ну и какая теперь рыбалка в таком настроении? Грязнов решил пропустить один день, чем несказанно обрадовал Дусю, а Турецкий, охотно согласившись с другом, отправился провожать Зину, чтобы поговорить еще и по дороге. Он, как быстро сообразила Дуся, имел желание встретиться с Зиной снова. И когда они вышли, Дуся пошепталась со Славушкой, и они решили всячески способствовать их следующей встрече. Зина после проведенной ночи, похоже, чувствовала себя прекрасно, явно была в приподнятом настроении, в отличной форме и плевать хотела на то, что станут обсуждать соседки. Вообще, она повела себя решительно и даже чуть вызывающе. Вот уж действительно: пусть хоть и час, да мой! Да что и говорить-то по поводу того, как заметно расцветала женщина, чуть было не забывшая о том, что она еще молода и красива? И ведь случилось так, что именно Саня Турецкий довольно решительно ей об этом напомнил, иначе, в самом деле, с чего бы это она вдруг так похорошела? И за одну только ночь, надо же! Короче, пускай думает тот, кому это непонятно.
А уж о Дусе, немедленно упавшей в объятья Грязнова, и рассуждать было нечего: у нее и у самой наблюдалась та же картина и с тем же душевным состоянием, правда, перемежаемым минутными вспышками непонятного смятения. А сильная страсть, безудержное желание любви и полнейшее смятение чувств – явления, в сущности, одного порядка…
Глава третья
Отъезд
Чтоб хорошо погулять да не подраться – такого на Руси великой еще не видывали. Это – как обязательный ритуал. Забыл о нем в своих московских заботах известный сыщик Турецкий. И шел спокойно по длинной улице, вдоль порядка домов, фасады которых закрывали буйные заросли кустарников и фруктовых деревьев. Слушал Зину и смотрел по сторонам, отмечая все новые и новые детали сельского бытия. Давно не был он в селах – в основном посещал по служебной надобности города, пусть и сельского, как говорится, типа, а там совсем другая обстановка.
Редкие прохожие, которые встречались им, кланялись женщине, та отвечала тем же, кивал вежливо и Турецкий – словом, было так, как повсюду, где люди давно знают друг друга и каждый новый человек им в диковинку. Некоторые останавливались и глядели новоявленной парочке вслед. Турецкий улыбался, замечая, что Зина вела себя независимо, так, будто ее никакое чужое внимание не касалось. И это забавляло.
Уже на крыльце медпункта, когда она поднялась и открыла своим ключом дверь, а он остался внизу, они наконец простились. Она кивнула и подмигнула, словно смахнув с лица улыбку, а он с серьезным видом протянул и пожал ей руку, тоже не забыв подмигнуть в ответ. Как заговорщики, у которых каждый следующий шаг и действия были четко расписаны.
– До вечера? – негромко спросил он, и она, спрятав улыбку и едва заметно кивнув, исчезла за дверью.
Он обернулся, постоял немного, покачиваясь с носков на пятки и разглядывая неширокую станичную площадь – с магазинами, парикмахерской и автобусной остановкой, и отправился в обратный путь. Но когда проходил мимо почти безлюдного навеса остановки со столбом и желтым трафаретом расписания движения автобусов, ему навстречу, словно черт из-под пенька, явился определенно пьяный молодой парень. С утра – и уже? Это было серьезно, подумал Александр Борисович и хотел обойти его стороной. Но парень упорно мешал ему. Тогда Турецкий остановился и вынул руки из карманов брюк, неизвестно ведь, к чему над быть готовым.
– Ты чо? – выдавил парень, выпятив нижнюю губу, что, вероятно, должно было изображать его откровенно агрессивные намерения.
– А ничо, а ты сам – чо? – в тон ему, с вызовом спросил Турецкий, с трудом сдерживая желание расхохотаться. И подумал: «Вот бы Зинка увидела, посмеялась бы… Смех у нее красивый, серебристые такие колокольчики…» – Ты кто такой? – спросил уже строго.
– Гошка я! А ты чо к Зинке цепляешься? – И дальше медленно полилась совсем уже пьяная матерная брань. Ничего нового для себя в этом потоке Турецкий не обнаружил и просто сплюнул парню под ноги.
– Не твое собачье дело, мистер Гошка!
– Ах, ты так?! – И снова мутный поток. – Ну, так я тебя научу… – Поток продолжал изливаться уже стремительнее. Очевидно, давал заряд для храбрости.
Серьезной угрозы парень не представлял, но у него могли быть помощники – из собутыльников, а устраивать массовое представление на площади Александр Борисович как-то пока не собирался. И он спокойно дождался, когда довольно-таки приличных размеров кулак парня вскинулся вверх, а затем стал описывать дугу в направлении носа чужака. Он на лету перехватил кулак правой рукой и резко крутанул его в сторону, отчего парень взвыл, скособочился, а затем нелепо откачнулся и рухнул пластом в ближнюю канаву.
Турецкий подошел к нему, наклонился и даже присвистнул от изумления: хулиган и матерщинник Гошка… спал. Немного ему, оказалось, нужно было для того, чтобы испытать всю полноту ощущений. Александр Борисович выпрямился, со смехом покачивая головой, и услышал за спиной очередной грубый возглас:
– Ты чего здесь нарушаешь?! Хулиганишь?! Драки устраиваешь?! Кто такой?! А ну, предъяви документ!
Турецкий посмотрел на стоявшего перед ним молодого милиционера в звании сержанта, лицо у которого было буро-кирпичного цвета, но Саня мог бы поклясться, что не от солнечного загара. Да и волна миазмов, долетевшая из открытого рта, любому понимающему человеку уверенно подсказала бы свое происхождение. Словом, бравый такой молодец в помятой милицейской форме, с раннего утра в меру пьяный и сверкающий разъяренными глазами, требовал от чужака соблюдения одному ему ведомой законности.
– Ты откуда взялся, козлик? – проникновенно спросил Турецкий у молодца. – И почему за порядком не следишь? – Голос его окреп. – Вон, всякая пьянь по канавам валяется, дрыхнет, а ты и не чешешься? Документ тебе?! – уже грохотал Турецкий на всю площадь, едва сдерживая рвущийся смех. – Вот тебе документ! – Он выхватил из заднего кармана брюк ярко-красное, с золотым тиснением удостоверение агентства «Глория», где на фотографии был снят в генеральской своей, прокурорской форме, раскрыл и ткнул прямо в нос блюстителю порядка. – Я – прокурор, ты понял?! Я сейчас скажу своему товарищу, а тот позвонит Лешке Привалову! И полетят с тебя, – Турецкий произнес крепкое словцо, – погоны, как осенние листья. Кто таков?!
– Сержант Брыкин! – скорее машинально, чем сознательно отрапортовал тот.
– Сержант Брыкин, слушать мою команду! Смирно! – рявкнул Турецкий совсем уже устрашающе, и парень мгновенно вытянулся. – Кру-угом! – Молодец послушно повернулся. – Ша-агом марш! – Сержант двинулся, но словно запнулся в шагу. Хотел обернуться, но Турецкий снова рявкнул: – Я приказал, шагом марш! – И тот теперь уже совсем послушно утопал за автобусную остановку. Вероятно, там у них был свой клуб, что ли… Проверять Александр Борисович не собирался.
Он повернулся, чтобы идти уже, но, кинув взгляд в сторону медпункта, увидел стоящую на крыльце и хохочущую Зину. Та даже сгибалась в поясе, так ее развеселила увиденная сцена. Вот тут уже и Турецкий не сдержался и, качаясь из стороны в сторону, тоже захохотал. Потом быстро пересек площадь, подошел и спросил:
– Видела?
– Ну, цирк! – Она обеими руками вытирала слезы.
– Откуда эти монстры, которые свято оберегают твою, надо понимать, девичью честь?
– Так из-за будки же, там у них – тенек.
– Ни хрена себе! А народ-то, вообще, где?
– Мужики рыбу тягают, жены помогают им, а по домам – старики да старухи, но те ближе к вечеру ко мне подтянутся.
– Так ты одна? – Она кивнула. – Не хочешь пригласить в гости?
– А ты не боишься? Страшной мести? – Она кивнула на остановку.
– Так один, самый опасный, тип уже спит в канаве, а ваш «законник» марширует. По моему приказу.
– Видела! – Заливаясь от смеха, она замахала руками. – Заходи, если дел нет.
– Вот и хорошо, полечи меня… чем-нибудь и от чего-нибудь. Я думаю, у тебя хорошо получится. Во всяком случае, ночной курс лечения оказался просто божественным. Ты – великий доктор.
– А давай проверим! – Она в смущении опустила глаза, но, когда он вошел, закрыла дверь на щеколду и повисла у него на шее. Ох и сладко же она умела целоваться! И очень тяжко было ему стоять, держа на весу страстно изгибающееся в его объятиях сильное Зинкино тело.
– Ты сегодня прямо светишься вся, – с трудом проглотив комок в горле, негромко сказал он, опуская на пол тихо постанывающую женщину.
– А кто виноват? – Она отдышалась и лукаво прищурилась. – Садись, хорошим чайком угощу…
– Я тебя, наверное, здорово компрометирую? В том смысле, что уже и пьянь всякая в курсе того, что я к тебе дерзко пристаю?
– Не обращай внимания. Это – деревня, им больше нечем заняться. Если бы ты только знал, Санечка, как все это мне осточертело!
«Вот она, наша «малая родина», – пронеслось в голове у него. – И вот как мы ее обожаем… Три березки под окном… ситцевый платочек – на калитке…»
– А закрыть ты не можешь эту богадельню?
– Ну а вдруг?..
– А ты объявление повесь. Профилактика, мол, уехала за лекарствами, еще чего-нибудь придумай.
– И что дальше?
– А дальше было раньше. Можем продолжить концерт по заявкам. Я, к примеру, заеду за тобой на машине, ты сядешь, и мы уедем… куда там тебе обычно надо? Где ваша главная аптека?
– В Замотаевке, пять километров отсюда.
– Вот мы и поедем… до Дуськиного забора, а там загоним машину во двор и вернемся сюда, когда ты скажешь. Тоже на машине.
– И что у Евдокии станем делать? – уже заинтересованно спросила она.
– Как – что, конечно, уроки учить! Пройденный материал. Повторенье – мать ученья, слышала?
– Слышала, – задумчиво сказала Зина. – Тогда знаешь что? Объявление я, пожалуй, напишу, но только и ты, Санечка, помоги мне немного. Давай съездим в Замотаевку, и я все-таки заберу там свой заказ. Не люблю врать, а так – какая-никакая, все же правда. Это полчаса, не больше, много не потеряем, но хоть причина будет. Да и езды тут пятнадцать минут, поможешь? А то от них не дождешься транспорта.
– Какой разговор! – обрадовался он. – Сиди, сейчас за машиной сбегаю… Объявление только напиши, что откроешь пункт часов… ну, скажем, в пять-шесть.
– Ну и хулиганы ж мы с тобой! – серебристо рассмеялась Зина. – Ох, Санечка, чую, собьешь ты меня с пути истинного!
– Знаешь, Зинуля, вот сколько живу на свете, столько и слышу: сойдешь, собьешься, уведут… с этого истинного пути! Но хоть бы одна собака показала, где он, этот истинный-то? И вообще, интересный он или нет? А может, там одна тоска зеленая? Так на кой он мне нужен? Не думала?
– Нет… – неуверенно сказала она, готовая в любую минуту рассмеяться.
– Вот и я тоже. А на нет и суда нет, значит, и не будем ломать себе головы. Короче, я уже в пути… Да, – он вернулся, – я думаю, что мы вполне можем сделать где-нибудь по дороге недолгую остановку. Стекла-то у меня затемненные, благодать! Ты – как?
– Ждешь возражений? А их не будет!
– Ай, молодец! – И он быстро пошел к Дусиному дому.
– Ты далеко, Саня? – спросил Грязнов у Турецкого, который открывал ворота, чтобы выехать. Вячеслав стоял на крыльце, а из-за его спины выглядывала любопытная мордашка Дуси с растрепанными волосами.
– Рядом тут, в Замотаевку, хочу помочь Зине лекарства привезти. Скоро будем.
– А вы не шибко торопитесь, – посоветовал Грязнов. – Но и к обеду не опоздайте, сегодня свежая стерляжья уха и судак по-польски. Как надо, по-настоящему, сам прослежу!
– Ишь, гурманы… А когда обед?
Грязнов обернулся к Дусе, что-то спросил и крикнул:
– Часа через два, так что можете даже и задержаться, покатайтесь по округе, тут места, говорят, красивые. А еще лучше, на бахчу скатайте, мы и от хороших арбузов не откажемся, да, Дусенька?
– Ох, не откажемся. – Она широко зевнула и заразительно засмеялась.
– С вами все ясно. – Турецкий махнул рукой и уселся за руль…
«Странное какое-то время, – думал он, неспешно катя по улице, чтобы не поднимать клубы пыли. – Что это, подарок судьбы или очередное сумасшествие? Ну, со Славкой понятно, он – из тайги… А Зинка как же? Вот въехала в душу и улыбается, зараза… И рука не поднимается выпихнуть ее оттуда… А может, и не надо пока? Ведь не зло же творится, а, скорее, добро, – вон как она сразу ожила…»
Рассказанная ею утром история не выходила из головы. И чисто по-человечески он прекрасно понимал ее возмущение. Но, являясь не просто посторонним сочувствующим, а при этом еще и профессионалом, Турецкий понимал, что сам не может иметь к этой тяжкой, прямо надо сказать, истории никакого отношения. Есть, в конце концов, служебная этика. Есть здесь какие-то связи и у Славки, да хоть и с тем же генералом Приваловым, вот и пусть тот напряжет маленько местных товарищей. Которые уже с утра предпочитают напиваться, а не скучную службу нести. Как, впрочем, и повсюду. Одна и та же картинка-то.
Но, с другой стороны, он был опять-таки профессионалом, и это качество, помимо как бы его воли, уже само по себе делало его сопричастным событиям, в которых мучаются и страдают по-своему близкие уже ему люди. Они же знают, кто он и на что способен, если только захочет. И когда он ловил на себе заинтересованный и даже восхищенный взгляд той же Зины, он, естественно, меньше всего решился бы отнести его смысл на счет своих мужских качеств. Все-таки котлеты – отдельно, и мухи – тоже. Не надо путать французское и коричневое. Конечно, Дуся уже что-то рассказала Зине о нем, а той – разумеется, Славка, иначе откуда такая прямо-таки восторженная встреча? А уж Славка живописать умеет. И вот это раздвоение между «не хочу» и «надо бы» очень беспокоило душу Александра Борисовича.
Браться? А как? С какой стати? Кто разрешит, в конце концов? Кто захочет отдать ему материалы предварительного следствия? Это же чистый абсурд…
Но снова всплывал перед глазами почти умоляющий взгляд Зины, и просто так отринуть ее невысказанную просьбу, сославшись на свою занятость или там непричастность, было бы очень сложно. Да она и не поверит. Как не поверит и та же Дуся, готовая поверить, кажется, всему, что ни скажет Славка. Но там – другое дело, там женщина завязла в своих чувствах уже по уши, как муха в банке с вареньем. И сладко, и выбираться не хочется, а надо… Да у нее все на лице написано.
Он вдруг подумал, что по крупному счету именно такая вот Дусенька вполне могла бы составить Славке самую достойную пару. В принципе, ведь Грязнову совсем не нужна какая-то эффектная и сильно образованная красавица, которая «представляла» бы его, скажем, в высшем свете. Да Славка и сам никогда туда не пойдет, если нужда сыщика не заставит. А куда нужда заставляет, туда женщин не берут с собой, там иногда даже стреляют. Значит, ему необходима другая женщина, такая, которая оказалась бы рядом с ним не в театре, куда Славка тоже не ходит, и не в библиотеке-читальне, а дома – на кухне и в мягкой постели, в жарких объятиях… А как она влюбленно, без всяких дураков, смотрит на него! Как при этом забавно шевелятся ее губы, когда она будто повторяет про себя каждое сказанное им слово! Да тут же все абсолютно ясно…
Одно неясно: насколько Славка сам созрел для принятия, наконец, кардинального для себя решения. Годы-то идут, и все быстрее, а остаться однажды в полном одиночестве – друзья-приятели не в счет – это, наверное, страшное испытание. Особенно для человека, прожившего в ярком кругу почитания лучшие годы своей жизни – в славе и почете, в веселых подначках, но и в серьезных испытаниях.
С Дениской пока история смутная, когда он появится на родине и появится ли вообще, остается только гадать. Служба у него такая проклятая, что – ни семьи, ни потомства. Значит, Славке остается лишь надеяться, что однажды появится человек, который станет ему самым близким, и – тьфу, тьфу, тьфу! – хоть глаза закроет в последний раз.