Генерал Врангель в своих двухтомных мемуарах вообще не коснулся «еврейского вопроса», хотя среди заметных деятелей в белом Крыму имелись евреи. А уж членов масонских лож в окружении Врангеля и Деникина было полным-полно.
В этой связи не случайно, что отдых белых офицеров в тыловых городах обеспечивал, например, Арон Симанович, тот самый небезызвестный «друг» Григория Распутина. Он поставлял борцам с «жидовскими комиссарами» гимназисток с большими бантами в косах, а кто уж они были на самом деле, знал только он сам и его сутенеры. Да что там «гимназистки»! Под сенью белогвардейского трехцветного стяга сочиняли «патриотические», с христианским порой привкусом произведения С. Маршак, И. Эренбург и даже начинавший в Одессе Э. Багрицкий – те самые, кто позже будут славить комиссаров и их наследников до конца дней своих.
Так вот боролись с «жидами» белогвардейцы.
Ну а сами-то «комиссары в пыльных шлемах» действовали куда круче, целенаправленно и последовательно, о чем сейчас хорошо известно, много достоверного материала опубликовано. Поэтому скажем кратко. «Карающий меч революции» – ВЧК возглавляли в существенной мере евреи, и не очень уж тут важно, какой там пресловутый процент они составляли. Часто ссылаются на то, что Дзержинский был поляк. Да, его мать была польская дворянка, отец – крещенный в католичество еврей, жена – София Мушкат, варшавянка из богатой еврейской семьи, единственный сын от нее. Но дело даже не в этом. Много раз публиковались воспоминательные записи Дзержинского, как он, очень юный революционер, мечтал заполучить шапку-невидимку, чтобы перебить всех москалей (угнетавших якобы Польшу). Повзрослев, Железный Феликс смог приступить к исполнению своей юношеской мечты, не прибегая даже к сказочной шапке.
Главное, что тогдашние чекисты были одержимы духом мстительной злобы ко всей старой России, которая в их сознании была сплошь «черносотенной», реакционной, а принадлежность ко всему этому толковалась ими весьма широко. В той своеобычной среде, где тон задавали еврейские выходцы, царили презрение и даже ненависть к корневой исторической России, русской культуре во всей ее полноте. Доказательством тут пусть послужат печатные высказывания на этот счет Троцкого, Луначарского и прочих тогдашних вождей революции, включая «многонационального» Ильича. Только осмотрительный Сталин умолчал тут (позже он заговорит).
Сошлемся на общеизвестное. В ЧК сотрудничал писатель Исаак Бабель, а потом до конца дней своих от чекистских дел не отходил, выполняя весьма деликатные поручения. Он и погиб на Лубянке именно как приближенный «врага народа»
Ежова и многолетний любовник его жены. А теперь уместно вспомнить «Конармию» и другие его сочинения, там неприкрыто высказана отрицательная оценка России и Православия. Так думали и многие его сотоварищи.
«Еврейские комиссары» в ходе Гражданской войны не устраивали «погромов» дворянских гнезд и городских особняков – за них это охотно проделали «крестьяне-бедняки» и городская чернь, первоначально это даже поощрялось красными властями. Нет, борьба тут велась не спазматически нервно, как у белогвардейцев, а сугубо рационально, продуманно. Расстрел – основное лекарство «пролетариата» по отношению к «классовому врагу». О пресловутом «красном терроре» ныне хорошо известно, под его пули попали вовсе не только активные борцы с советской властью, тех было трудно достать, а бывшие офицеры, титулованные дворяне, высшее чиновничество и особенно православное духовенство (раввинов, мулл и баптистских проповедников тогда не трогали). «К стенке» ставились не только иерархи, но и простые сельские батюшки, примеров тому несть числа… Были и выборочные, или, как теперь выражаются, «точечные» расправы: казнили известного публициста М. Меньшикова, всех участников процесса Бейлиса и т. п.
Такая вот была у нас «диктатура пролетариата». Этот термин теперь мог бы показаться смешным, если не был бы столь мрачен на деле. В красном Кремле не нашлось ни одного путиловского или сормовского рабочего, но еврейские выходцы засели там в изобилии. Они-то и выступали от имени российского пролетариата, творя его «диктатуру». Вот почему, если в начальной коммунистической терминологии слово «пролетарий» заменить словом «еврей», то все становится гораздо яснее. Например: «У пролетариата нет отечества» – польские трудящиеся уже в 1919-1920-м доказали обратное. Или «пролетарское искусство»; да рабочих силой загоняли на «Мистерию» Маяковского в постановке Мейерхольда.
Многие деятели революционного еврейства в Советской России оставались (да и теперь) в тени, но их подлинное властное влияние безмерно превышало знаменитых красных маршалов вроде Клима Ворошилова, Буденного или Фрунзе. Впечатляет в этом ряду Эфраим Склянский, сын местечкового лавочника из Фастова, недоучившийся студент-медик. С Февраля он кинулся в революционный водоворот, не имея никакого революционного стажа, однако уже в октябре 1918-го, двадцати шести лет от роду, не имея ни малейшего военного опыта, стал заместителем Троцкого в Реввоенсовете. Троцкий политиканствовал, выступал на митингах, разъезжал по стране, а недавний студент-медик по сути вершил всеми делами громадного военного ведомства. Почему, за какие заслуги?! Но действовал решительно: отправлял на расстрел «пачками», как тогда выражались, брал семьи мобилизованных офицеров в заложники и все такое прочее.
Ясно, что с такой целеустремленностью и с такими вождями красные наголову разбили своих романтических и нервных противников.
Итак, настали победные для «еврейских комиссаров» 1920-е годы – любимейшая пора всех поклонников революции, начиная со свирепого Троцкого вплоть до тихого Мандельштама и его супруги. Действительно, для «избранных», принадлежащих к «пролетариату» и его «культуре», было все: власть, свобода слова, легкий выезд за рубеж, изобилие товаров и услуг, включая игорные дома, проституток и все прочее. Пролетарский поэт Маяковский (супруг Лили и друг Оси Бриков) имел собственный автомобиль с водителем – это примерно соответствует нынешнему «банкиру», имеющему собственный самолет.
Но этот рай мог существовать только при условии, что «моя милиция меня бережет». Ну, милиция-то пустяк, но грозное ОГПУ в эти благоденственные для кого-то 1920-е годы расстреливало легко и охотно всех «недобитых классовых врагов»: попов, кулаков, казаков, русских купцов и «буржуазную интеллигенцию» (бывший актер Императорских театров Мейерхольд числился по «пролетарскому» ведомству). Мало изучена трагедия детей всех этих «бывших», их тогда не брали в университеты, на службу в армию и госучреждения. И это ведь касалось судеб миллионов молодых людей! Зато дети раввинов и местечковых лавочников официально почитались принадлежащими к «угнетенной нации» и пользовались всеми правами «пролетариев».
Кто же правил тогда красной Россией? Возьмем совершенно объективный показатель – Политбюро, избранное в последний раз при жизни Ленина, с соблюдением, так сказать, «ленинских норм партийной жизни», о чем так долго тосковали потом наши русско-еврейские либералы. Итак, по состоянию на 26 апреля 1923 года членами высшего полновластного органа в стране состояли Г. Зиновьев, Л. Каменев, В. Ленин, А. Рыков, И. Сталин, М. Томский, Л. Троцкий, кандидаты Н. Бухарин, Ф. Дзержинский, М. Калинин, В. Молотов, Я. Рудзутак. Немного, всего двенадцать, и люди известные весьма. Кто же они были по «пятому пункту», как стали позже выражаться в народе российском?
Евреев, так сказать, «по паспорту» было всего трое – Зиновьев, Каменев и Троцкий. У Молотова жена еврейка, влиятельная партдама, с которой он дружно прошел всю свою сложную судьбу. Рыков и Калинин женились на еврейках вторым браком. О родителях Бухарина ничего точно не известно, но все три его официальные супруги были еврейки (от двух из них у него были сын и дочь). О Ленине и Дзержинском уже говорилось. Рудзутак был коренной латыш, о супружестве его ничего пока не известно. О Томском неизвестно ровным счетом ничего. Итак, безусловно никак не связанным кровно с еврейством был один лишь Сталин (первая жена грузинка, вторая русская с грузинской кровью).
Не вдаваясь в подробности, можем смело утверждать, что во всех властных сферах тогдашней советской жизни была примерно такая же картина. Особенно густо евреи осели в органах ГПУ и дипломатии, причем именно эти ответственные товарищи отнюдь не афишировали себя публично, а зачастую шли под русскими именами – Миронов, Островский, Литвинов… перечень можно длить бесконечно. Более того, даже замечать такое вслух почиталось деянием сугубо предосудительным. В те поры вышла известная книга «Евреи и антисемитизм в СССР», автор ее громкоголосый коммунист Ю. Ларин (Лурье), третий тесть женолюбивого Бухарина. Автор возмущенно говорил о московском профессоре, который осмелился в каком-то выступлении коснуться вопроса о еврейском представительстве в некоторых областях. Ларин напомнил «буржуазному интеллигенту», что по ленинскому декрету от 1918 года антисемитов полагалось объявлять вне закона, то есть, простодушно толковал он, расстреливать. Коротко и ясно.
Итак, мы приблизительно знаем, как обстояло на самом советском верху. А как было внизу? Достоверных сведений сохранилось немного, подневольные советские граждане боялись вести дневники на подобные небезопасные сюжеты, тем более обсуждать их в переписке. Однако кое-какие материалы по данному вопросу имеются, и красноречивые. Выдающийся русский социолог С.С. Маслов, бывший член Учредительного собрания от Вологодской губернии, после Гражданской войны некоторое время служивший в советской кооперации, затем высланный среди прочих за границу, издал в Париже в 1922 году двухтомный труд «Россия после четырех лет революции». Эта выдающаяся работа известна только узкому кругу специалистов, на нее ссылаются редко, попытка моя переиздать книгу уже в «реформаторские» годы успехом не увенчалась. Работа объективна и полна интеллигентской самокритики, материал там собран редчайший. Вот некоторые главы: «Воровство», «Рост религиозности», «Повышенная оценка образования», «Новое отношение к государству в России» и др., ново и необычно, не правда ли? Там же есть раздел «Юдофобство», на нем кратко остановимся.
Маслов напоминает, что до революции русская интеллигенция почти целиком, а вслед за ней и широкие слои населения во многом сочувствовали евреям, зато после Гражданской юдофобство стало «одной из самых резких черт в лице современной России». И далее:
«Интеллигенция, конечно, не считает советскую власть еврейской, но и она отмечает сильное участие в ней еврейства – участие, которое далеко не соответствует пропорции, которая выражается числом евреев по отношению к числу всего населения России».
Приведя многообразные примеры такого рода из разных сторон тогдашней действительности, Маслов сделал вывод, причем с горечью и безо всякого злорадства: «Советская власть, когда она в руках евреев, проявляется более выпячено своими отрицательными чертами: евреи грубее, наглее, вороватей, у них больше заносчивости, сильнее третирование населения». И далее смягчающая оговорка: «Может быть, в этих отрицательных свойствах сказывается невысокий уровень развития того еврейского слоя, который энергично впрягся в советскую телегу…» Ну как нынешнему российскому гражданину не оглянуться на Гайдара и Чубайса, Березовского и Гусинского? И не вспомнить публичный чубайсовский призыв – «больше наглости»?
Любопытно, что наблюдения и выводы С. Маслова вполне соответствуют точке зрения нескольких еврейских авторов, объединившихся в сборнике «Россия и евреи» (издан, разумеется, в эмиграции, чуть позже). Авторы были встревожены переизбытком евреев в руководстве «диктатуры пролетариата» в красной России, справедливо усматривая в этом грядущую опасность для еврейства в целом. Книга эта ныне известна, вот для примера лишь краткая цитата: «Теперь еврей – во всех углах, на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе армии… Русский человек видит теперь еврея и судьей и палачом…»
Уже говорилось, что свидетельств частных лиц той поры по «еврейскому вопросу» осталось крайне мало («за антисемитизм вне закона»), но они есть, недавно опубликованы. Вот один лишь пример – дневник писателя Михаила Булгакова за 1923–1925 годы. Очень он был раздражен по поводу тогдашнего всевластия евреев, читаем вот: «Френкель, ныне московский издатель, в прошлом раввин (вероятно и сейчас, только тайный)… Это рак в груди». Круто сказано, однако это у Булгакова отнюдь не случайная обмолвка, а осознанное мнение. Сходных суждений, острых или осторожных, можно ныне отыскать немало и без особенных усилий, в последние годы это стало возможно публиковать.
Каково же было русское отношение ко всем этим явным проявлениям очевидного национального ущемления и унижения? Ну, во-первых, существовала в эмиграции немалая часть бывшей белой армии, объединенной в полувоенный Российский общевойсковой союз (РОВС) – несколько тысяч закаленных бойцов, преимущественно офицеров или казаков. То была сила, и немалая! Ненависть к победителям они сохранили, об этом много говорили и писали, но сделать-то ничего не сумели. Несколько малозначащих терактов в Москве, и все. Зато агенты ГПУ хозяйничали в их зарубежных центрах почти как у себя дома, вспомним пресловутую операцию «Трест» и похищение самих руководителей РОВСа генералов Кутепова и Миллера.
Ну а в России? Никакого серьезного организованного сопротивления и тут оказать не удалось, даже попыток таких не обнаружилось. Прежде всего это объяснялось неслыханным коварством и изощренной провокаторской изобретательностью тогдашних карательных органов. Для них создать целую липовую «партию» или «заговор» было гешефтом совершенно пустячным. Но это лишь одна сторона дела, внешняя. Была тут еще одна подоснова, весьма глубокая.
Покойный ныне писатель Олег Васильевич Волков был, что называется, ровесником века, из родовитых дворян, ставший после революции «лишенцем», хлебнувшим все, что выпало тяжкого на русскую долю, вплоть до тюрьмы и лагеря. Судьбу своего поколения он познал вполне. У него есть небольшой, полный трагизма рассказ, действие происходит как раз в 1920-е годы. Бывший гвардейский офицер живет под другим именем, где-то служит. Но каждый год в полковой праздник он в своем подвале надевает сохранившийся мундир и в одиночестве «празднует». Кто-то донес, и в подвал стали ломиться. Герой, закаленный солдат, принимает решение: нет, он не станет отстреливаться, ну, убьет он еще пару несчастных русских мужиков, а зачем, а потом? И он пускает пулю в себя… Это нежелание бессмысленно проливать братскую кровь воздействовало сильнее всего на многих ненавистников революции, что, например, отчетливо прослеживается в судьбе известного генерала Брусилова, который не принимал еврейских и всяких иных комиссаров.