Барон сделал большой глоток, задохнулся, лицо побагровело, едва-едва не закашлялся, глаза полезли на лоб, но справился, начал отхлебывать мелкими глотками.
Напряженное лицо расслабилось, наконец он проговорил с непонятным выражением:
– А это вино не подогревали, как вижу, однако в моих внутренностях теперь бушует пламя… Нет-нет, приятное такое пламя. Согревающее. Как вы это делаете?
Я небрежно отмахнулся.
– А это все Юг, там много всякого… ну, делающего нашу суровую жизнь чуточку приятнее.
Он чуть усмехнулся, но глаза оставались настороженными.
– Да, но… из одного кувшина разные вина?
– Такие кувшины стоят дорого, – согласился я. – И продаются только на самых больших базарах. Где появляются покупатели с немалыми деньгами… Так о чем вы пришли поговорить?
Вильдграф сделал большой глоток и, не выпуская из руки фужера, где на дне остается еще около трети глинтвейна, произнес намного более деловым голосом:
– Мы прибыли поговорить о взаимоотношениях. Сразу хочу предупредить, мы остаемся лояльными императору Мунтвигу! Это обсуждению и пересмотру не подлежит. Однако мы хотим избежать неизбежных разрушений, грабежей, бесчинств и убийств…
Он запнулся, посмотрел на меня настороженно: не слишком ли много вывалил сразу.
Я кивнул.
– Продолжайте. Я тоже хочу избежать грабежей. Армия, которая начинает бесчинствовать, теряет управление. Это не в моих интересах.
Он посмотрел на своих за поддержкой, снова обратил взор на меня.
– В Генгаузгузе, – сказал он чуть увереннее, – несмотря на огромные запасы зерна, все же недостаточно продовольствия, чтобы кормить вашу армию всю зиму, а потом еще и весну. Ваши войска вынуждены будут разбрестись по окрестностям, что нежелательно как для вас, так и для нас…
– Вы сформулировали все очень четко, – ответил я. – Что вы предлагаете?
Он чуть смешался, явно готовился подходить к этому вопросу долго и осторожно.
– Мне трудно, – сказал он откровенно, – что-то предлагать, так как я, вы верно сказали, человек войны. Но мои управители в один голос вопят, что нужно на каких-то условиях посылать вам продовольствие, чтобы избежать неизбежных грабежей.
Барон Оберштайн вставил осторожно:
– Мы, как вы понимаете, в состоянии запереться за крепкими стенами и держать оборону. Однако, как рыцари и христиане, мы обязаны защитить все наши села и деревни, а также мелкие города, которые огорожены лишь простым частоколом для защиты от волков, лис и мелких грабителей.
Маркграф вставил с пылом:
– Если бы мы могли пойти в бой и погибнуть, но спасти наших подданных, мы бы это сделали!..
– Но это была бы бесполезная жертва, – сказал я с сочувствием. – Согласен, ситуация неважная. Мы все за этим столом – люди войны и стремимся к жарким сражениям, подвигам, блеску мечей, грохоту топоров по щитам и шлемам противника, крикам трупов и ручьям горячей хлюпающей крови под нашими подошвами. Желательно, чтобы по колено. По колено в крови – это звучит и наполняет гордостью! Однако все мы – рыцари, а это значит, как вы правильно только что сказали, красиво и возвышенно, мы должны защищать тех, кто сам защитить себя не в силах. Потому я готов к такому сдержанному сотрудничеству, которое не умаляет ни моей, ни вашей чести, а также не задевает достоинства, а служит только спасению тех, кого мы обязаны защищать.
Вильдграф Зальц-Грумбах перевел дыхание, вытер вспотевший лоб. Я повел бровью в сторону Норберта, тот молча наклонил над его фужером носик кувшина.
На этот раз я наполнил доверху коллекционным коньяком. Вильдграф сграбастал фужер в широкую ладонь и одним глотком отправил в рот, закашлялся, глаза полезли на лоб.
Барон, что сразу понял по цвету, что его старшему соратнику наливают то же самое, что и ему, наблюдал с некоторым злорадством и одновременно сочувствием.
Отвлекая внимание от кашляющего и фыркающего вильдграфа, он проговорил сдержанно-деловито:
– В какой форме это можно устроить?
– Вариантов много, – ответил я, – но не лучше ли оставить самый простой? Который никого не задевает и ни на кого не бросает тень?.. Крестьяне будут привозить в город продукты, как и привозили. А мы будем платить по тем же ценам, что были здесь до нашего… появления. Таким образом снимутся многие неудобные вопросы. Разумеется, никакого насилия над крестьянами чиниться не будет, это не в наших интересах. Пусть война идет между армиями, не задевая тех, кто эти армии кормит и одевает.
Вильдграф заметил осторожно:
– Это приемлемый вариант…
– На данном этапе, – добавил я, помогая ему, – на данном этапе. А что будет потом, оставим будущему. Сейчас же вы и мы, как вы заметили исключительно верно, заинтересованы в зимнем перемирии.
Норберт снова неспешно, давая мне время сосредоточиться, наполнил их фужеры, сам не зная, что наливает, а я сосредоточенно создавал ром, джин и виски.
Маркграф Берген, которому достался старый выдержанный джин, сперва понюхал, поинтересовался с видом знатока:
– Вино из можжевельника? Удивительно…
Я улыбнулся.
– Да там много чего намешано. Вкус на любителя, но в такую погоду нужно что-то крепкое.
Он отпил, прислушался, невольно заулыбался.
– Чудесный вкус… Я велю управителю пополнить запасы моего винного погреба этим чудесным… как он называется?
– Джин, – ответил я. – А вы, господа, наверняка возжелаете добавить в свои коллекции ром и коньяк?
В залах главного здания на втором, третьем и последнем, четвертом этаже везде полумрак, в металлических держаках, приклепанных к стенам, торчат наготове факелы, а свечи, как я понял, – это уже шик, они только в главном зале, а также в тронном и королевском кабинете.
Альбрехт, что исходил здесь в первый же день все вдоль и поперек, не выпуская из руки обнаженного меча, сказал самодовольно:
– Вся наша Армландия выглядела бы здесь как лучший из залов королевского дворца!
– Зато здесь люди мужественные, – заметил я.
Он посмотрел на меня с укором.
– А в Армландии?
– В Армландии тоже, – согласился я. – Вообще Армландии повезло. Люди в ней по-северному отважны, честны и благородны, однако из-Сен-Мари через перевалы проникло достаточно всякого, чтобы Армландия почти не отставала от нее по уровню культуры, но не разнежилась до такого состояния, как рыцарство Сен-Мари.
– Да, – согласился он, – мы взяли Сен-Мари с легкостью, хотя там доспехи и оружие намного лучше нашего. Надеюсь, здесь с нами такого не случится.
– Не случится, – заверил я. – Культурные люди умеют воевать не хуже дикарей, а то и лучше. Мы это уже показали.
Он церемонно поклонился.
– Ваше высочество, как я понял, вас вон там на террасе дожидается этот, как его… оруженосец Зигфрида.
– Скарлет, – сказал я. – Не прикидывайтесь, что ничего о ней не знаете.
– Ах да, – сказал он и хлопнул себя по лбу. – Скарлет! А я уже и забыл, что это за странный оруженосец. Я всегда забываю такие вещи, ваше высочество.
– За это я вас тоже люблю, граф, – сказал я.
Терраса завалена снегом, слуг не хватает даже для работы на кухне, и Скарлет стоит в этом сверкающем на солнце крошеве почти по колено и, склонившись над парапетом, рассматривает двор внизу.
Вообще-то она всюду старается держаться в тени, я даже не замечаю ее присутствия, не то что шумного и размашистого Зигфрида, однако сейчас вот увидел ее во всем блеске изящного оруженосца благородной крови, то есть в великолепнейшей блестящей кольчуге, что укрывает капюшоном голову, защищает плечи, спину и грудь, руки прячет по самые запястья, а от пояса опускается до колен, а также в новеньких брюках из тонко выделанной кожи и дивно изящных сапожках на едва заметных каблучках.
– Скарлет, – сказал я с удовольствием, – прекрасно смотришься.
Она в нерешительности поклонилась. Это получилось несколько неуклюже, все-таки женщинам это несвойственно, их с детства учат красиво приседать, придерживая с боков края платья сорока различными способами, то растягивая, то приподнимая, оттопыривая то по три пальца с каждой стороны, то лишь грациозно мизинчики, а голову то скромно и стыдливо вниз, то, напротив, запрокидывая и глядя в глаза сюзерену открыто зовущим взглядом готовой к случке самки.
– Спасибо, ваше высочество…
– Говори, – велел я.
Она округлила глаза.
– Ваше высочество?
– Ты что-то хотела сказать, – пояснил я нетерпеливо. – Иначе продолжала бы прятаться.
Она повела взглядом в сторону двери моего кабинета. Я понял, сам распахнул для нее, пропустил вперед и плотно закрыл за собой. Скарлет прошла от двери подальше, повернулась ко мне, лицо бледное, глаза начали трагически расширяться.
Я сказал дружелюбно:
– Скарлет, можешь обращаться первой. Ты не придворная, а на службе. К тому же мы не на парадном приеме, а ты не дама в вот таком платье… хотя и с вот такими.
Она попыталась улыбнуться, но губы так и не сумели потянуться в сторону. Напротив, лицо словно сковало льдом, а страх в глазах стал заметнее.
– Ваше высочество…
– Говори, – подтолкнул я. – Ты чего-то боишься?.. Может быть, сядешь?
Она вздрогнула, судорожно покачала головой из стороны в стороны.
– Н-нет, такое нужно говорить стоя.
– Ты все-таки боишься, – повторил я. – Явно не мечей и стрел… Магии? Кому угрожает? Тебе или Зигфриду?.. Судя по твоему страху, Зигфриду. Вы настоящая пара, редко я видел такую преданность со стороны женщины.
Она покачала головой.
– Не Зигфриду.
– А кому?
– Вам, ваше высочество.
Голос ее прозвучал уже тверже, а взгляд на этот раз прям как туго натянутая тетива. И даже бледность покинула губы, оставшись только на щеках.
– Мне угрожают все время, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал легко, хотя по телу пробежал холодок. – Такая у меня на земле должность! Что-то конкретное?
Она кивнула.
– Да, ваше высочество.
– Говори, – сказал я тише. – Я никому не скажу, разрази меня Господь, как он же когда-то черепаху.
Она сказала шепотом:
– Даже Зигфриду?
– Да, – ответил я. – Даже Зигфриду.
Она огляделась, приблизила ко мне голову, голос ее стал едва слышным:
– Некто… с Той стороны ищет встречи с вами.
– С той, – переспросил я так же тихо, – это какой?.. Со стороны Мунтвига? Это же прекрасно, я предвидел раскол и шатания в их некогда сплоченных рядах.
Она покачала головой.
– Ваше высочество, все гораздо серьезнее. И страшнее.
Я спросил настороженно:
– Тогда кто?.. Маги?.. Те, кто служит Злу?
Она тяжело вздохнула и произнесла так, словно бросилась в ледяную воду с плавающей там снежной крошкой:
– Со стороны противников… самого Господа.
Я вздрогнул, по телу пробежал сильнейший озноб. Кровь отлила от щек, я это ощутил, а ногам стало холодно.
– Значит, ты…
Она прошептала со слезами на глазах:
– Нет! Я не служу Злу… И никогда не служила. Даже магия моя древняя, дохристианская.
– Тогда почему?
Она опустила голову и сказала в пол:
– Однажды… только однажды… я освоила одно заклинание, его называют сатанинским, ибо оно уже от новых черных, которые появились во времена Христа и вели с ним борьбу… Но как мне было иначе? Мой маг-мучитель знал все старые заклятия, я могла освободиться только чем-то новым!.. Но я с тех пор, как мой побег удался, никогда больше, клянусь…
Я кивнул, сказал трезво:
– Понятно, одна ниточка есть для связи, для них этого достаточно, чтобы… ну, не руководить тобой, а передать ту весть, которую сами передать не могут. Так?
Она сказала с благодарностью:
– Вы очень хорошо все объяснили!
– Работа такая, – пробормотал я, – все объяснять и формулировать, вот такой я формуляр… или формулятор. Что они хотят?
– Встречи, – прошептала она, плечи передернулись, сказала так же тихо: – Умоляю, не ходите!.. Это опасно.
– Выманивают, – спросил я, – чтобы убить?.. Ты что-то почуяла?
Она сказала с неуверенностью:
– Нет. Напротив, меня уверили, что ничего злого не замышляют. И что вы уйдете обратно целым и невредимым.
Я пожал плечами.
– Ну, силам Зла соврать, что сплюнуть. С другой стороны, в некоторых оговоренных случаях слово держать надо, ибо недержание… или несдержание?.. навредит и тому, кто дает слово. Что сказали конкретно?
– Встреча, – ответила она покорно, – может состояться в полночь или чуть позже, в эту или следующую, на Проклятом Болоте. Это совсем близко от Генгаузгуза, две мили налево по северной дороге. Простите, ваше высочество, но в замок или во дворец они не могут… И вообще в те места, где прошли священники, освящая землю.
– Странно, – проговорил я мрачно. – И подозрительно. Скажу только тебе, иногда меня посещает сам Сатана. И ничего! Поговорим и расходимся.
Она вздрогнула, посмотрела расширенными в ужасе глазами.
– Сам Князь Тьмы?..
Я кивнул.
– Да. В любом месте.
Она с трудом перевела дух.
– Ну, это же сам Князь… к тому же приходит не сам, а по вашему вызову. Это только слабые и лживые люди говорят, что Сатана приходит незваным и совращает! Врут, оправдывая свою слабость и ничтожество. Господь не зря дал человеку свободу выбора, и кто не хочет быть совращенным, тот не совратится.
– Погоди, – прервал я. – Раз этот некто не может прийти сюда, как это делает Сатана, он по рангу ниже?
Она вздрогнула.
– Да… Но Сатана, как понимаю, это верховный руководитель, который сам не пытает, не убивает… Ваше высочество, я уже вижу по вашему лицу, что поедете. Умоляю не делать этого! А если поедете, запаситесь всем-всем против сил Зла!
– Против такого Зла, – ответил я медленно, – защитой может быть только одно… Хорошо, сегодня же узнаю, чего от меня хотят в аду.
Глава 3
Она выскользнула за дверь, а я продолжал напряженно разматывать предыдущую мысль насчет того, что встречной дерзкой акцией мы, похоже, остановили натиск Мунтвига. Сейчас он, судя по всему, либо в одной из своих армий, либо где-то собирает новую рать. Однако, несомненно, удар мы ему нанесли если не сокрушительный, то сотрясающий.
Вся его империя содрогнулась, а любители пограбить чужие королевства с ужасом только сейчас начинают соображать, что жертвы почему-то обиделись и сами пришли грабить, а также мстить за обиды и попранное достоинство.
В идеале отыскать бы Мунтвига и покончить с ним одним ударом. И неважно, сколько у него осталось жизней, все осуществимо. Главное, тогда распадется огромная империя, каждое королевство поспешит укреплять кордоны и свою власть, начнут грызться друг с другом, а это то замечательное время, когда приходи и бери их голыми руками.
Сегодня, на третий день с момента захвата Генгаузгуза, впервые организовали совместный пир всех глав похода, а также его участников. И хотя напряжение все еще присутствует не только в городе, но и во дворце, который защищают лучшие воины Макса, однако просто необходимо провести такую показательную акцию для всего Генгаузгуза: захватчики пируют в королевском дворце и уходить не собираются.
Норберт на всякий случай и последних слуг из числа местных услал обслуживать народ в других зданиях дворца, велев перекрыть для них обратно все висячие мостики и переходы, а здесь их обязанности на себя временно приняли ратники Макса, пусть неуклюжие в обслуге, зато свои.
Чтобы поразить местных размахом и щедростью, красным бархатом и прочей тканью красного и алого цвета устлали все лестницы, крыльцо и даже обширный двор перед королевским дворцом. Свечи зажглись везде, где их только можно было приткнуть, так что все залы оказались залиты радостным огнем, словно в летнее солнечное утро.
Везде, куда ни оглянись, взор натыкается на золотую и серебряную утварь, на изящные статуи, выволоченные из тайников и выставленные напоказ, на столы и столики из редких пород дерева, и вообще те сокровища, которые Леопольд хранил в казне, а я велел вынести и расставить как в главном зале для пиршеств, так и по дороге к нему.
Я оглядел зал быстро и внимательно, все вроде бы в порядке, за моим столом герцоги Мидль, Клемент, Сулливан, графы Альбрехт и Макс, барон Дарабос… не видно только епископа Геллерия. Как духовному лицу, ему полагается сидеть рядом с правителем светским, однако он предпочел уйти в соседний зал, где накрыты столы для благородных рыцарей ниже рангом, а то и еще дальше, где точно так же веселятся простые конные воины и ратники Макса.