– Не скрою, вопрос ваш и прямо-таки дикое предположение для меня крайне неприятны… Однако без ответа я вас не оставлю.
Идею, подчеркиваю, идею о переделке пятиконечной системы ВКМ в шестиконечную впервые высказал наш коллега Кроткий. Авторами же создания всего того, что вы видите, – прекрасной планеты, изумительной природы с богатейшей фауной и флорой, и симпатичных двуногих разумных особей – были мы четверо. Душой же всего дела был наш шеф Строптивый. Львинная часть всего делалась именно им. Разумеется, под ненавязчивым, но постоянным патронажем Всевышнего.
Пока мы здесь занимались делом, „Канун“, если вы помните, как провинившийся мальчик, склонил голову перед всем тем, что вы видите и что считал неосуществимым. Насколько я помню, Строптивый, после окончания работ, поместил на страницах вашей газеты статью, в которой весьма тактично отхлестал ваш вечно сомневающийся журналистский корпус. Не так ли?..
Что касается подозреваемого вредительства со стороны Строптивого… Это, скажу я вам, равносильно тому, что вы каждому из нас троих – Озаренному, Кроткому и мне – дали пощечину. Запомните, Строптивый был гордой и сильной личностью. И Всевышним он почитался как старший сын…
…С этого момента Мастер Верный отказался сопровождать меня. Но от этого на задворках шестой лучше не стало. Покидая Колыбель землян, я продолжал видеть все ту же неприглядную картину – люди захлебывались в насилии, крови и ненависти – какая, впрочем, и подобает задворкам.»
3. Инженер Строптивый
Пытливый перевел незаметно для него участившееся дыхание. Словно его прилюдно истязали, а он задыхался от вопиющей несправедливости и обиды. Каждая строчка этого начиненного ядом репортажа била хлестко, больно. Хотя к нему лично этот материал никакого отношения не имел. Пытливый представил себе, как эта публикация могла ранить Мастеров. Он поцыкал и снова уселся на пенек рядом с Камеей. А пенек был пуст. Пытливый не заметил, когда она успела покинуть его.
– Ты что не слышал? – толкнул в плечо Дрема.
– Что не слышал?
– Мы, я, ты и еще тринадцать практикантов, будем работать под патронажем Озаренного. Пошли на инструктаж. Позвали.
Камея стояла в группе ребят, обступивших Верного. «Значит, нас разлучили», – вяло подумал он и поплелся вслед за Дремой.
Озаренный что-то говорил, но до него ничего не доходило. Пытливый все еще находился под впечатлением репортажа. Борзописец, конечно, написал зло. И, как ни крути, во многом был прав. Но передергивал. Без этого они не могут. И очень уж напирал на Строптивого. Хотя, насколько Пытливый помнил, в «Истории создания Шестой», роль Строптивого нисколечко не умалялась. В ней, в частности, писалось буквально следующее:
«Существующая пятиконечная система Кругооборота жизни требовала коренной перестройки. Она работала с перегрузкой. Увеличение численности душ сокращало пребывание их на Венечных планетах ВКМ и негативно сказывалось на тех, кому подолгу приходилось задерживаться в переходных шлюзах, ведущих из одного мира в другой. Заложенные в них программы устаревали…
…Проект шестиконечной системы предложила группа молодых ученых – специалистов. Среди них: инженер по созданию материи и планет Строптивый, специалист по генетике микромиров Озаренный, специалист по Пространству-Времени Верный и биоинженер по всем видам биоформ Кроткий…
…Проект вынесли на обсуждение к Всевышнему, в Совет Избранных. Защищал его Строптивый…
Вызывал сомнение выбор района прохождения Луча от Начальной до Венечной. Место, по мнению большинства Избранных, было выбрано неудачно. В службе ВКМ этот район значился как один из коридоров, куда сбрасывался строительный мусор. Кроме того, по имеющимся сведениям, там отсутствовали элементарные условия для создания атмосферы, которая бы обеспечивала жизнедеятельность планеты, функционирование ее живой природы.
… С неожиданной легкостью Строптивый опроверг возражения о невозможности создания необходимой атмосферы. Он представил чертежи и схему, повергшую Избранных в изумление своей простотой и оригинальностью. Решение было на редкость остроумным и вполне реальным для осуществления…
…После устройства Солнечной системы Всевышний вместе с авторами дерзкого проекта, в течение шести дней по ВКМ создали на Шестой все то, что мы называем планета Земля…
…Спустя несколько лет после заселения Земли Строптивый по решению Совета Избранных за поведение, не отвечающее нормам морали ВКМ, был отстранен от работы на Шестой…»
Никаких объяснений не давалось. И что он там такое натворил, не говорилось. В научных кругах ходил слух, что Строптивого отправили на Альфу, где он возглавил Службы Всевышнего, а вскоре будто бы ушел в Кругооборот. Насколько этот слух соответствовал действительности, Пытливый не знал. Но знал твердо – такой человек напортить делу не мог. Репортер домысливал…
– Вы где, Пытливый?! – вернул его в реальность строгий голос Озаренного.
– Здесь, – промямлил слушатель.
– Наденьте нимб! – приказал Мастер. – Я говорю на волне, не подвластной слуху землян.
Действительно, свой одноярусный нимб, как ни странно, он держал в руках. Когда он его снял, Пытливый не помнил. Нахлобучив его, он тут же услышал голос Патрона:
– … без моего разрешения никаких экспериментов. Каждую возникшую версию, если она требует проверки, по возможности согласуйте со мной. В мое отсутствие подходите к любому из членов Триумвирата… У меня все. Желаю удачи.
Пытливый посмотрел на часы. Совещание длилось недолго – шесть дивных летних земных ночей и столько же рассветов. А дома, по ВКМ, прошло всего-навсего полтора часа. Пытливого всегда удивляла разница во времени, а тут она была прямо-таки фантастической.
«Потрясающе», – сказал он себе и направился к Камее, чтобы вместе, где-нибудь в укромном уголке посмотреть видеозаписи триумвирата. Но не успел он сделать и трех шагов, как его остановил окрик Озаренного.
– Коллега Пытливый, не могли бы вы уделить нам пару минут?
«С чего бы?» – подумал практикант и решил, что из-за художеств с Ареско.
– Сейчас, – отозвался он и, повернувшись к Камее, попросил ее подождать.
– Я буду на берегу, – сказала девушка.
– Понял, – сказал он и обреченно, как на заклание, пошел к Мастерам.
Пытливый чувствовал на себе их пристальные взгляды. Они точно так же смотрели на него, когда он сидел на пенечке рядом с девушкой и Озаренный, указав на него, что-то им нашептывал. А может, подумал он, их вызов связан не с его «боевой» операцией, а с Камеей?
Догадки возникали одна за другой. Он терялся в них. Знай, что они хотят, было бы легче. Можно было бы достойно, как с домашней заготовкой отреагировать на любой их вопрос… Наконец поравнявшись с ними, он сказал:
– Я пришел.
Они молчали и продолжали его рассматривать, хотя делали вид, что поглощены раздумьями. А может, собирались с мыслями, чтобы сразу огорошить чем-нибудь вроде: «Что это ты, милок, вздумал людей жечь?»
4. Мама
– Я пришел, – повторил Пытливый.
– Ну и хорошо, – сказал Озаренный и, сделав паузу, словно собравшись с духом, спросил:
– Ты извини, пожалуйста, но нас интересует, кто твой отец?
Вопрос сшибал с ног. По привычке все взвешивать, он перебирал в уме варианты ответов. Хотелось просто отрезать: «Мой отец Всевышний». Но он его выбраковал. Такой ответ не подойдет. На ВКМ считают, что они – Озаренный, Верный и Кроткий – действительно Его сыны. И «сын Всевышнего» воспринимается гражданами Венечных не как кровное родство, а как неофициальное и очень чтимое обращение к человеку, облеченному Его доверием. Пойди потом докажи, что он не надерзил, а в свои слова вкладывал совсем иной смысл. Мол, для него, безотцовщины, отцом может быть только Всевышний.
Вобщем, пока Пытливый раздумывал, губы его сами выцедили:
– То есть?..
– Как зовут? Чем занимается? Где живет? – уточнил Озаренный.
– У меня нет отца.
– То есть?! – непонятно от чего взволновавшись, выдохнул Кроткий.
– Я его никогда не видел. Впрочем, как и он меня. Мама не раз говорила, что папа пропал без вести. Он не знал даже, что она беременна мной.
– Вот как!? А чем он занимался мать говорила? – буравя глазами Пытливого, с пристрастием следователя, спрашивал Верный.
– А что это вас так интересует? – растерянно глядя на странно застывших в оцепенении Мастеров, сказал он.
– Потом объясним. Отвечай! – потребовал Озаренный.
– Мама у меня такая выдумщица. Она несколько раз говорила…
Пытливый смущенно потупившись, умолк.
– Ну что? Что говорила? – с явным нетерпением торопил Озаренный.
– Это ее выдумка, Мастер. Она его, видимо, очень любила и придумывала о нем бог весть что.
– Что придумывала?! Ты можешь говорить вразумительно?! – повысил голос Верный.
«Да что это они, – подумал Пытливый, – с ума сошли что ли? На что им сдался мой отец и что им за дело, о чем рассказывала мне мать? Неудобно даже повторять ее сказку…»
– Видите ли, это была сказочка для ребенка, спрашивающего: «Кто его папа?»
– Пытливый, ты из нас душу вытягиваешь! Выкладывай сказку! – приказал Озаренный.
– Суть ее в том, что отец был Его любимчиком, – Пытливый робко указал пальцем вверх.
Мастера молниеносно обменялись между собой взглядами.
– Это уже что-то, – серьезно говорит Озаренный и вкрадчиво, словно чего-то боясь вспугнуть, спрашивает:
– Маму зовут не Чаруша?
– Чаруша, – кивает Пытливый, и спохватившись, хочет спросить, откуда он знает.
Озаренный, однако, не дает раскрыть ему рта.
– Имя отца она называла?
– Называла. Странное имя… Ведун.
– Где она живет? Чем занимается?
– Зачем это вам?
– Отвечай, прошу тебя. Потом объясним.
– Мама – модельер. Никакого отношения ни к науке, ни к нашему делу не имеет. А жили мы всегда на Венечной третьего Луча.
– Сейчас она там?
Пытливый кивнул. Наступило долгое молчание, которое нарушил Верный.
– Соедини нас с ней. Немедленно! – резко приказал он.
– Да! Да! – воскликнул Кроткий и многозначительно добавил:
– Только так!
Пытливый не знал, что думать и что они хотят от него и его матери.
– Давай, давай, парень, – поторапливал Озаренный.
– А как? Я не могу.
– Успокойся, Озаренный. Он действительно не может. У него же одноярусный нимб, – говорит Верный.
– Я совсем потерял голову, – соглашается он. – Возьми мой и вызывай город. Настойчиво. Моим именем. Без стеснения, – явно возбужденный распоряжался Озаренный.
– Который час там? – интересуется Пытливый.
– По ВКМ десять тридцать. Там самый разгар рабочего дня, – сказал кто-то из Мастеров.
Пытливый представил, какой в городе поднимется переполох. По видеоканалу Избранных сам Озаренный, почитаемый за сына Всевышнего, требует Чарушу…
Какие-то незнакомые люди с выражением недоумения и растерянности смотрят на Пытливого, Верного и Кроткого. «Ее ищут», – говорят они и просят извинения за задержку.
Сначала он слышит мамин голос:
– Тут какая-то ошибка, – кричит она, а потом, вдруг сникнув, шепчет:
– Может, что случилось с Пытлей?
И вот она.
– Она!.. Это – она! – в самое ухо Пытливому выдыхает Озаренный и, дергая его за рукав, по-мальчишески шипит:
– Отдай мой нимб.
– Потерпи, – просит Кроткий, – пусть мальчик пообщается.
– Вот и я, мама! – выкрикивает он, не слыша своего голоса.
– Здравствуй, сынок! С тобой ничего не случилось? Где ты?
– В командировке. Все у меня хорошо. Просто представился случай связаться с тобой, и я его не упустил…
– Ты же весь город всполошил, мальчик мой. По такому каналу с нами соединяются самые-самые. Избранные. И по чрезвычайным поводам.
– Повод чрезвычайный, – пробухтел, стоявший рядом Верный.
– А это кто… – последней фразы – «с тобой» – она уже не выговорила. Взмахнув в испуге руками, она бледнеет и скорее стонет, чем произносит:
– Сердитый Воин…
– Он, он, – говорит Кроткий.
Чаруша переводит взгляд на подтвердившего ее слова и, как от полученной внезапной раны, доставившей ей больше удовольствия, чем боли, протяжно выпевает:
– О-о-о!.. Ты ли, Томный!?
В это время Озаренный срывает с Пытливого нимб и, надев его, как сумасшедший вопит:
– Чаруша! Чаруша! И я, Багровый Бык, тоже здесь.
Смеясь и плача Чаруша бросается к ним.
– Мальчики!.. Мальчики мои родные…
Она гладит экран с улыбающимися ей лицами мужчин. Целует их.
Они жадно оглядывают друг друга. Хохочат. А сквозь смех тусклыми змеиными чешуйками мерцает глубокая печаль.
Мужчины не плачут. За них плачет Чаруша. А сквозь слезы бриллиантовыми камушками сверкает восторг. Радость узнавания. Счастье встречи.
– Откуда вы?
– Оттуда же! – отвечает за всех Озаренный.
– А Ведун?! Где мой Ведун?..
– Чаруша, милая, мы даже не знали, где ты. Мы искали тебя на Промежуточных, – объясняет Озаренный, назвавшийся Багровым Быком.
– Ведун скорее всего в Кругообороте. Только вот не знаем в каком Луче, – ответил Верный.
– Неужели я никогда-никогда его не увижу…
– Ну что ты, Чаруша? Когда-нибудь мы опять будем вместе, – успокаивает ее Кроткий.
– Он даже не знает, что у него сын.
– И мы были не в курсе, – говорит Кроткий. – Только сегодня узнали.
– Это я его вычислил, – похвастался Озаренный. – Он вылитый отец. И родинка на горле – в форме ладони – тоже его. А манера говорить чуть кривя рот, прямо один к одному Ведуновская.
– А где Пытля? Я его плохо вижу. Он что далеко?
– Нет рядом, – успокоил Верный и, обратившись к практиканту попросил встать поплотнее к нему.
– Пытля, это самые близкие друзья твоего отца, – горячо шепчет она. – Мы все вместе жили когда-то…
Пытливый все никак не мог прийти в себя. Триумвират Мастеров, хрестоматийные герои ВКМ, с которыми быть только знакомым почиталось за великую честь, – оказались близкими для его семьи людьми. От них веяло родственным теплом. Оно словно мягкими губами и нежно-нежно касалось каждой клетки его существа. К матери они относились как горячо любящие братья к сестре. Пытливый помнил, она рассказывала о них. И о Багровом Быке, и о Томном, и о Сердитом Воине. И, конечно, об его отце – Ведуне.
Он никогда не сомневался в том, что все услышанное от мамы было плодом ее образного воображения. Красивыми сказками сыну…
Став повзрослей и слушая мамины истории об отце и его товарищах, он думал о том, что ей надо было стать сказительницей легенд, а не модельером. В их сюжетах не хватало одной малости, классического начала: «В некотором царстве, в тридевятом государстве». Хотя место, где все происходило, тоже не называлось. Не потому, что она избегала называть его, а потому, что не помнила. Словно кто стер все из памяти. Сколько раз Чаруша пыталась припомнить, если не местечко, где все это происходило, то хотя бы планету… Но, увы!
Однако она точно знала, что та планета была не этой, где она сейчас живет и работает, где родила сына и где они долгое время жили вместе, пока мальчик не встал на крыло. Зато Чаруша помнила такие детали из своей жизни на той планете, которые подчас ей самой казались игрой воспаленного сознания. И вот… Если, конечно, представшее перед ней не бред наяву…
Перед ней стояли все те, кто были героями, так называемых ее сыном, выдумок. Они смотрели на нее до слез родными и любящими глазами. И тогда все они были влюблены в нее. А Чаруша любила другого. Их товарища. Он был у них за старшего. И звали его Ведун…
И Чаруша все вспомнила. В темнущих закоулках ее памяти, где хранилось давным-давно забытое и перезабытое, вспыхнул свет. Разрывающий голову ослепительный свет. Она зажмурилась…
И на ветке дуба, свисающей над крыльцом их земного жилища, как когда-то давным-давно Чаруша увидела белого-белого, как снег, сокола…
Глава третья
1. Ментор
– Сожалею, Пытливый, но у меня нет больше времени на вас, – не сводя тяжелого взгляда со слушателя, поднялся Карамельник.
– Все. Разговор окончен.
По всему декану осточертело разговаривать с ним. Что хотел сказать – он сказал. Черта подведена. Продолжать беседу не имело смысла. Долг он свой выполнил. Битый час так и эдак растолковывал: выпускник ты или нет, есть заслуги у тебя или ты без них, все равно, за обман, что в перечне непрощаемых ошибок Высшей Школы Удостоенных стоит на первом месте, он подлежит безоговорочному отчислению.