– Вот под ним я подписываюсь. Здесь я не прошу твоего автографа…
– Спасибо, Ментор. И за пятый курс. И за приоритет в авторстве.
Ректор махнул рукой, дескать, пустое. Затем, соединившись со всеми членами Ученого Совета и назвав код работы, записанной на видеокристалл, просил рассмотреть ее в срочном порядке.
– В практических рекомендациях, что содержатся в ней, имеется незамедлительная нужда, – добавил он, заключая свой разговор с каждым из членов Совета.
3. Подарок, который в нас
Пытливый в то утро проснулся знаменитым. Проснулся от поцелуя. Так целовала его мама. Она всегда так его будила. Мама включала музыку и вместе с приглушенно звучащей мелодией, подсаживалась на край кровати и губами теребила ухо.
– Чаруша, не буди. Не надо, – прохрипел он.
Но мама молчала. Нежные пальцы ее с ласковой трепетностью пробегали по волосам. Они поглаживали висок, обводили торчавшее из-под одеяла ухо и спускались к затылку, нежно массируя его. Пытливому становилось хорошо-хорошо. Он улыбался.
– Я люблю тебя, Чаруша, – сладко потягиваясь и не открывая глаз, простонал он.
Сон был некрепким. То ли сон, то ли забытье с видениями наяву. Мозг как во хмелю. По комнате плывет блюз. Мама сидит рядом. Он чувствует ее бедро. Губы пожевывают его топорщащееся ухо. Прохладная ладонь ложится на лоб. «Чаруша, я люблю тебя», – повторяет он… Рука взлетает со лба. Губы вспархивают с уха. И не мамин, но такой же дорогой ему голос, смешавшись с блюзом, робко спрашивает:
– Какая Чаруша?
Сладко потягиваясь, Пытливый блаженно улыбается, открывает глаза и видит склонившуюся над ним Камею. Он тянет к ней руки:
– А мне снился дом… Мама…
– Не заговаривай зубы. Кто такая Чаруша? – поймав его руки, настаивает она.
Пытливый смеется. Изловчившись, он ловит ее за талию и валит на себя. Она лежит у него в руках, мягкая, желанная, потрясающе красивая. Отливающая старым серебром, пепельная от природы ее грива тяжело падает на матрац. Раздуваясь розовыми лепестками, подрагивают ноздри ее точеного носика. Сочные, совсем не крашеные губы лопаются от избытка малинового сока. Он пытается дотянуться до них, но Камея успевает закрыть ладонью ему рот.
– Что? – шепчет Пытливый.
– Чаруша – кто?
– Так зовут мою маму.
– Правда?!
Она отстраняет руку, и он окунается в горсть, наполненную до краев малиной…
И сорвался рысак с удил. И влетел он в звездную ночь. И припал он к золотым сотам лунного света. И в беспамятстве пил он сладчайший из медов. И стонала разомлевшая степь. И пьянила она его ароматом волшебных трав. И увлекала под ажурную попону, вытканную из серебряных нитей ковыля. И спеленал рысака высокий ковыль. И замутился звездной пылью взор его. И казалось ему, что парит он в поднебесье, широко распластав крылья. И не степь то стонет, а миры поют…
Первой от грез очнулась Камея.
– Надо вставать, – говорит она, накидывая на себя простыню.
– Ты что так смотришь на меня? – спрашивает Пытливый.
– Эта родинка. У меня такое чувство будто я ее однажды уже вот так разглядывала, – задумчиво проводя по ней указательным пальцем говорит она.
Пытливый пытается куснуть ее за палец. Она успевает отдернуть его. Он нарочно звонко клацает зубами.
– Варвар! – кричит Камея, бросившись на него. И ему вдруг тоже показалось, что он когда-то уже слышал этот ее возглас. И с таким же восхищением и любовью когда-то уже смотрел на нее.
– Ты что так смотришь на меня? – теперь уже спрашивает Камея.
– Любуюсь.
– Нет, – не верит она. – Что-то другое. Скажи, – кокетливо тормошит девушка.
– Ну и чутье у тебя!.. Видишь ли, ты очень красива… Но два года ты здесь была без меня. Целых два года. Неужели за это время никто не влюбился в тебя? Или ты в кого?
– Я – нет. А тайный воздыхатель у меня есть. Ты его знаешь… Дрема.
– Есть и получше Дремы… Что у них глаз не было?
– Не знаю, – говорит она и тут же вскидывается:
– Чего ты добиваешься?
– Я ревную. Даже к несуществующему. Даже к самому себе… Объявился какой-то замухрышка первокурсник и красавица с третьего курса предпочла его всем другим.
Камея приподнялась на локоть. Внимательно разглядывая его, спросила:
– Ты, серьезно?
– Угу.
– Балда ты. Как моя мама. Она все мне говорила, что здесь, в Резиденции, собраны лучшие экземпляры мужских особей, а ты, то есть я, ни в кого не влюбилась.
– Вот-вот! И твоя мама тоже…
– Не зли меня, – потребовала девушка, дернув его за волосы на груди.
– Садистка! – взвизгнул Пытливый.
– Слушай, ревнивец. Любовь так просто, по желанию, не получается. Она – от Него. И неизвестно подарком ли она обернется или бедой. В любом случае – подарок, который мы носим в себе. Он в тебе – к ней. И в ней – к нему… И потом, для меня ты не замухрышка. Ты для меня самый умный, самый сильный, самый смешной. И мне порой кажется, что ты хочешь отвязаться от меня. Особенно, когда ты не обращаешь на меня внимание. Ходишь как под гипнозом…
– Такого не бывает.
– Нет, бывает, – шаловливо говорит она.
– Может быть, – соглашается он. – Но не ты этому причина.
– Да! – вдруг вскрикивает она что-то вспомнив. – Я совсем забыла зачем пришла.
Обернувшись в простыню, как в тогу, Камея во весь рост встала на тахту. Вскинув вверх руку, она, вероятно, собиралась произнести заранее подготовленную ею шутливую речь. Но все, как назло, повылетело из памяти.
– Минутку. Сейчас вспомню, – попросила она.
Камея закрыв глаза, потерла лоб. Но… увы! Пропавшее не находилось. И она с досадой проговорила:
– Забыла. Все забыла. Но ничего, – тряхнула она роскошной гривой. – Скажу без всяких… Вообщем… Я поздравляю тебя. Вся Школа гудит. Все кто знает и не знает Пытливого, хотят посмотреть на него. Ты же знаменитость…
– Я?! С чего бы? – слукавил он.
– Ты что не знаешь?
Пытливый мотает головой. Ему страсть как хочется все услышать от нее.
Это самое лучшее, что было в его славе.
– Слушай, мы с тобой теперь однокурсники!
– Как это?
– Очень просто. Твоя работа не то «Палка капрала», не то «Метод…», – точно не запомнила, высоко оценена Ученым Советом Школы. Очень высоко… А теперь, если ты такой умный, догадайся, что они решили?
– Пожалуйста… Во-первых, исследование называется «Эффект капрала». Во-вторых, – Пытливый задумался, вспоминая прочитанный им вчера приказ. И наизусть, слово в слово выдал его текст.
Она оторопела.
– Ты знал?
– Еще вчера, – как можно равнодушней обронил он, испытывая от этого необычайное удовольствие.
Камея гневно сверкнула глазами, изогнула спинку и кошкой прыгнула на него. Ее кулачки забарабанили ему по груди, а потом, артистически по-хищному вытянув пальцы, она сомкнула их на горле Пытливого.
– Артист из погорелого театра. Замухрышковый гений! – кричала она.
И снова высокий ковыль полыхнул серебром. И затомилась ароматами дурманных трав степь. И снова конь, взбив звездную пыль, взмыл в небеса. И золотые соты луны вновь наполнились сладчайшим из медов…
4. Дело о первородном грехе
У Ментора сжалось сердце. Он чувствовал боль Пытливого. Понимал объявший его стыд. Но что он мог поделать? Закон – не переступить. Не было случая, чтобы Сам Всевышний, хотя бы раз, отступил от его буквы.
Минимальное наказание за обман от одного до десяти лет высылки из ВКМ. Это, если у обвиняемого имелись веские, смягчающие тяжесть вины, аргументы. Предельное наказание пятьдесят лет принудительного труда или от одного до трех отправок в Кругооборот. В обоих случаях программа жизни осужденному устанавливалась Всевышним.
Вина Пытливого усугублялась еще тем, что многие правоведы квалифицировали его проступок, как обман с явными признаками подлога. По этому поводу между ними возникли споры. Одни приводили в пример аналоги из практики, утверждая, что обвиняемому должна инкриминироваться иная, более жесткая статья, по которой:
а) осужденный лишается права на получение диплома учебного заведения и права поступления в него после возвращения из Кругооборота (Кругооборотов);
б) осужденному запрещается после возвращения из назначенных ему приговором Кругооборотов жить на Венечных планетах…
Другие, ссылаясь на Комментарий к Кодексу, доказывали, что вина слушателя должна рассматриваться под углом требований правопорядка, содержащихся в Уставе Школы, постольку поскольку Школа имеет особый статус автономного образования, приравненный к Венечным планетам ВКМ. Следовательно, к его деяниям применим перечень наказаний указанный в Уставе:
а) отчисление с последующим восстановлением через год;
б) исправительные работы от одного до трех лет с возможным восстановлением на столько курсов ниже, сколько осужденный провел в местах наказания.
Ментора устраивал пункт «а» Устава. И был категорически против тех, кто настаивал на применении более жесткой статьи Закона. Однако он хорошо понимал, что Устав в случае с Пытливым применить будет достаточно сложно. Вся загвоздка заключалась в том, что Пытливый был выпускником. Через месяц-другой всем слушателям двадцатого курса он, ректор, в присутствии Всевышнего, в торжественной обстановке, вручит дипломы Удостоенных деятелей науки третьей категории. А тем, кто вернулся из командировки с планеты Земля предполагалось вручить дипломы не далее как через пару дней.
Большинство членов Ученого Совета Школы предлагали представленные практикантами отчеты приравнять к итоговой диссертационной работе. О том, что они из зала, где состоится заслушивание отчетов, могут выйти в ранге ученых, держалось пока в секрете. Потому что на это еще не было получено добро Совета Избранных. Все будет зависеть от уровня представленных отчетов…
И еще он знал, что Пытливый единственный из вернувшихся, кто до сих пор не сдал своего исследования в компьютерную службу. Но у него еще есть время. Последний срок приема работ – день завтрашний. Срок приема истечет послезавтра в полдень. Правда, в связи с непростой ситуацией, создавшейся вокруг слушателя, Ментор мог дать указание не принимать к рассмотрению его исследования. Но что-то удерживало его от этого шага.
И теперь, оцепенело глядя на дверь, за которой поспешно скрылся Пытливый, ректор всерьез задумался, а правильно ли он поступает? Ведь если запретил бы, то Пытливый осуждался бы как студент. То есть находился бы под юрисдикцией Устава Школы. В обратном случае он должен быть аттестован. И уже как специалист, он подпадал под действие Свода законов граждан ВКМ…
Зная Пытливого, Ментор был уверен, что тот обязательно сдаст свою работу. Не станет взвешивать: выгодно ему или нет. Во искупление вины своей пойдет до конца. И поступит честно… Во всяком случае, сердца судей – не камень. Хотя выше Закона никто из них не прыгнет. Всевышний не пощадил даже Строптивого, которого любил как сына. Но получилось так, что Строптивый оказался на скамье подсудимых. Кстати, тоже по статье обмана. Судьи не склонны были выносить ему приговор по максимуму. Они хотели присудить ему десять лет ссылки. Однако Всевышний не позволил им даже удалиться в совещательную комнату для выработки окончательного вердикта…
В ушах Ментора, стоит ему только вспомнить тот процесс, до сих пор доносится, прозвучавший страшным громом, негромкий голос Всевышнего:
– Осуждаем по максимуму. Пятьдесят лет принудительных работ.
Как Верховный судья и Главный Обвинитель Он имел на это право. Хотя бы потому, что неоднократно предупреждал и Строптивого, и всю его команду не иметь отношений с женщинами планеты Земля пока род человеческий находился под силовой оболочкой. Строптивый тем не менее нарушил запрет. Как утверждали члены его руководящего ядра – и Озаренный, и Верный, и Кроткий – Строптивый без памяти влюбился в ту земляночку. Перед тем как все открылось, Всевышний спрашивал Строптивого, не было ли отступлений от каких-либо Его рекомендаций, и тот категорически ответил: «Нет!»
В канун снятия силового колпака с планеты Земля Всевышний без предупреждения объявился в доме, где размещались Строптивый с руководящей группой своих соратников. И лицом к лицу столкнулся с женщиной, которая на вопрос: «Кто вы?» – ответила: «Жена Ведуна…»
Строптивого на планете Земля называли Ведун.
Строптивый готов был провалиться сквозь Землю.
«О, Боже! Отец мой, – сказал он, – суди меня жестоко, как ты можешь. Я не достоин даже презренья Твоего… Но она ни в чем не виновата. И на товарищах моих нет вины. Они меня предупреждали…»
Потом, уже после суда, поговаривали, что не окажись женщина беременной, Всевышний не был бы так суров со своим любимцем. И поговаривали, что Всевышний все-таки пощадил фаворита. Он, дескать, дал возможность Строптивому работать в его команде, а не отправил в Кругообороты. Значит, ценил Строптивого. Не хотел, чтобы его знания пропадали всуе…