В это время в комнату вошел папа. И я, вскочив на ножки, прыгнула к нему на руки…
Ой, какой он был молодой. Какой красавец. Какой горячий.
„Тетя Даша, – сказал он женщине, – ей холодно со сна. Да и дома прохладно… Оденьте её. Я не знаю во что…“
Потом он понес меня на кухню, и эта старая женщина стала меня кормить. Папа усами щекотал мне открытую шейку на затылке, а та женщина отгоняла его: „Уйди… Ты мешаешь…“
– Почему ты её называешь „какая-то женщина“, „эта женщина“?
– Не знаю. Я её совсем не помню… Папа её называл тётей Дашей… Это сейчас я узнала… А кто она такая и была ли она в то время – не помню.
– Может, домработница? Или няня?
– Может быть… Не перебивай, пожалуйста, пока не забыла, что я видела… Папа понёс меня в комнату, где стояла роскошно разряженная ёлка.
„Завтра новый год, дочка, – говорил он, – и дедушка Мороз принес тебе ёлку. А ночью, когда ты будешь спать, он принесет и положит тебе под подушку подарки…“
„А я его увижу?“ – спросила я.
„Нет. Ты будешь крепко-крепко спать“.
Я сморщила носик.
„Я его тоже не видел, – успокаивал он. – И мама его никогда не видела… Тётя Даша, а ты с дедом Морозом когда-нибудь встречалась?“
„А как же! – отозвалась женщина. – Намедни. Я наказала ему, чтобы он обязательно пришёл к нашей Инночке и от меня принёс ей хороший подарок“.
Потом папа хлопнул в ладоши, и ёлочка вспыхнула розовыми, зелёными и голубыми огоньками. Он поставил меня на ножки и, взяв за пальчики, стал вместе со мной кружится возле ёлки. И пел: „Зелена, зелена. Хлоп – царица зелена…“ Пел и приседал. И я вместе с ним…
А в это время ты безжалостно вырвал меня оттуда…
Но как я тебе благодарна, Микуля! Ты подарил мне кусочек детства, которого я не помню…»
Выключив диктофон, Караев потянулся к телефону и набрал номер тёщи. Она подняла трубку, как будто ждала звонка. Услышав голос зятя, она с ходу в карьер, не дав произнести ни слова, доложила:
– О своем шкоде беспокоитесь?.. Всё в порядке. Я его вижу в окно. Футбол гоняет, – и, не делая паузы, принялась жаловаться:
– Совсем заниматься не хочет. От рук отбивается… На скрипку смотреть не хочет. Струну на ней порвал.
– Вот как?! Приду, задам трёпку, – пообещал Караев.
– Кроме «трёпку» другие слова у тебя есть? – возмутилась тёща.
Профессор улыбнулся. Бабка есть бабка. Ей, видишь ли, позволительно замечать во внуке недостатки и говорить о них, а вот наказывать его она никому не позволит…
Поговорив ещё немного о сыне, он, наконец, перешёл к тому, ради чего позвонил.
– Елена Марковна, я вот по какому поводу, – остановил он её. – Когда Инна была совсем маленькой, лет пяти приблизительно, вы не нанимали ей нянь?
– Жила такая у нас. Чудная, пожилая женщина. Одинокая. Её муж и дети не вернулись с войны. Она присматривала за Инночкой и помогала мне по хозяйству. Она у нас прожила недолго – два года… Скоропостижно скончалось… Вот беда, запамятовала её имя.
– Её не тётей Дашей звали? – спросил Караев.
– Да! Да! – обрадовано воскликнула тёща. – Тётя Даша… Откуда ты знаешь?
– Простите, Елена Марковна, я перезвоню позже. Ко мне пришли, – соврал он.
Немного поразмыслив, Караев придвинулся к машинке.
«Эксперимент № 2. Выводы и возникшие вопросы» – застучал он, —
«а) наблюдаемая переместилась в прошлое;
б) звуковая и визуальная связь отсутствовали;
в) следов её пребывания в реальности не обнаружил;
г) наблюдаемая запомнила увиденное и подробно, логично, с естественными эмоциональными реакциями рассказала о них;
д) принесла с собой информацию, утраченную в памяти за давностью лет.
Примечание. Почему я, неотрывно следящий за испытуемой, в момент включения на „старт“ – отвлёкся? В самый ответственный момент поймал свой взгляд не на ней, а на регуляторе… Случайность?.. (Необходимо проверить!)»
Главка третья
Великое начинается с позора
Караев обмер. «Где это я?» – пронеслось в голове.
В нос ударили знакомые запахи йода, витаминов и тошнотворная вонь нечищеной уборной… На стене две «люськи». Одна блаженствовала, усиками почёсывая потолок, а другая, вихляясь, скользила по трубочке кислородного устройства прямо к его изголовью. Он покосился вправо… Швабра… Настоящая половая швабра. Её приспособили вместо штатива. На её горизонтальной перекладинке висела перевёрнутая вниз горлышком бутыль с бурой жидкостью. Капельница… Больница… Палата… Но почему? Караев никак не мог понять.
Очнулся он, видимо, от боли, что причиняла ему медсестра. Паршивка неумело всунула ему в вену иглу. Практикантка, наверное. Опыта – ноль. Слишком долго возится с лейкопластырем. Она оклеивает им иглу, чтобы та не сорвалась с руки. Неумёхе невдомёк даже, что игла ковыряет ему стенки сосуда. Наконец справившись, медсестра поднимает голову.
Ну, конечно, практикантка. Совсем девчонка, подумал он. И их глаза встретились.
– Господин профессор, – в полуиспуге спрашивает она, – вы как? Хорошо себя чувствуете?
– Вашими стараниями, – красноречиво глядя на изгиб руки, морщится он и просит сделать ему одно маленькое одолжение – смахнуть «люсек»…
– Каких? – таращится сестра. – Здесь никого нет, кроме вашей жены.
Мика только сейчас увидел её. Свесившись со стула, Инна положила ему голову под левый бок и мирно посапывала.
Примечания
1
Во имя Аллаха Всемилостивого и Милосердного!
2
Назир (азерб.) – министр.