После шести таких приемов перед нею лежали шесть карт.
По окончании этой первой манипуляции она вновь стасовала карты, вновь заставила Жюстена снять левой рукой и возобновила свои проделки в той же последовательности.
Так она продолжала, пока перед нею не оказалось семнадцать карт.
– Вот, – снова заговорила она, – та, которую вы любите – молодая девушка, блондинка, лет шестнадцати или семнадцати.
– Это верно, – подтвердил Жюстен.
Она отсчитала еще семь карт и указала на опрокинутую семерку червей.
– Несостоявшийся проект!.. Вы имели относительно нее намерение, которое не удалось…
– Увы! – пробормотал Жюстен.
Старуха опять отсчитала семь карт и указала на девятку треф.
– Предположение ваше расстроилось через деньги, которых не ожидали… и, странная вещь, – продолжала она, – эти деньги, которые обыкновенно приносят радость, заставили вас плакать!.. Но, вот письмо, которое я переслала вам, принадлежит молодой особе, которой угрожают тюрьмой…
– Тюрьмой? – воскликнул Жюстен. – Это невозможно!
– Да, тут эти карты… тюрьма, заключение…
– Впрочем, и в самом деле, – пробормотал Жюстен, – если ее похищают, то для того, чтобы скрыть ее… Продолжайте, продолжайте! Вы были правы до сих пор.
– Зло идет к вам от черной женщины, которую та, что вы любите, считает за своего друга.
– Неужели мадемуазель Сюзанна де Вальженез, ее подруга?
– Карты говорят: черная женщина – значит брюнетка; они не называют имени… О, тут есть заговор… Но вам помогает в настоящее время один верный человек.
– Сальватор! – пробормотал Жюстен. – Это имя, которое он сообщил мне.
– Но, – продолжала старуха, – кажется, его предприятие запоздало… Ай, ай!.. Эта девица похищена молодым человеком, брюнетом…
– Женщина! – вскричал Жюстен. – Где она? Скажите, где она? И все, что я имею, я отдам тебе.
И, пошарив в карманах, он вытащил горсть денег, которые хотел было бросить на стол, на котором Броканта гадала, но вдруг почувствовал, что его схватили за руку. Он обернулся: это был Сальватор, который вошел незамеченным.
– Положите эти деньги обратно в ваш карман, – произнес он. – Сойдите лучше вниз, вскочите на лошадь Жана Робера и скачите в Версаль. Теперь половина восьмого, в половине девятого вы можете быть у мадам Демаре.
– Но… – начал было Жюстен, колеблясь.
– Поезжайте, не теряя ни минуты времени, – сказал Сальватор. – Так нужно. Иначе я ни за что не отвечаю.
– Я еду, – сказал Жюстен.
Он быстро сошел вниз, принял поводья из рук Жана Робера, вскочил в седло и пустился галопом кратчайшим путем, ведущим к дороге на Версаль.
XXIII. Почему карты всегда говорят правду?
Когда Жан Робер, освободившись от лошади, кое-как взобрался на чердак, то увидел группу, которая могла бы заслужить внимание его друга Петрюса. Эта группа состояла из старой гадалки, сидевшей на скамейке, Баболена, улегшегося в ее ногах, и Розы, стоявшей возле них и опирающейся на столб.
Броканта, очевидно, выжидала с беспокойством, что скажет Сальватор.
Что же касается обоих детей, то они улыбались Сальватору как другу, но каждый с различным выражением. У Баболена эта улыбка была веселая, у Розы – меланхолическая.
Но, к великому удивлению Броканты, Сальватор, казалось, не обратил никакого внимания на происходившее до него.
– Это вы, Броканта? – спросил он. – Как здоровье Розы?
– Хорошо, господин Сальватор, очень хорошо, – ответила девочка.
– Я не у тебя спрашиваю об этом, бедняжка, а у Броканты…
– Она кашляет немного, господин Сальватор, – сказала старуха.
– Доктор приходил?
– Да, господин Сальватор.
– Что же он сказал?
– А то, что прежде всего следовало бы оставить эту квартиру.
– Он хорошо сделал, что сказал вам об этом. Я уже давно вам говорил, Броканта.
Затем более строгим тоном и, сдвинув брови, он прибавил:
– А почему ребенок ходит босиком?
– Она не хочет надеть ни чулок, ни башмаков, гос подин Сальватор.
– Это правда, Роза? – спросил коротко молодой человек с легким упреком в голосе.
– Я не хочу надевать чулки, потому что они очень толстые, шерстяные, я не хочу надеть башмаки, потому что не имею других, кроме толстых, кожаных.
– Почему же Броканта не купит тебе нитяных чулок и тонких башмаков?
– Потому что это слишком дорого, господин Сальватор, а я бедна…
– Молчи и слушай хорошенько…
– Я слушаю, господин Сальватор.
– И ты исполнишь?
– Постараюсь.
– Ты исполнишь? – повторил молодой человек более повелительным тоном.
– Исполню.
– Если через неделю, – ты слышишь? – если через неделю ты не найдешь комнаты, просторной и светлой, для этого ребенка, а также отдельной псарни для своих собак, я отниму у тебя Розу.
Старуха обняла за талию девочку и крепко прижала к себе, как будто Сальватор хотел тотчас же выполнить свою угрозу.
– Вы отняли бы у меня мое дитя! – воскликнула она. – Мое дитя, которое семь лет при мне!
– Во-первых, это вовсе не твое дитя, – произнес Сальватор, – это дитя тобой украдено.
– Спасено, господин Сальватор, спасено!
– Украдено или спасено, об этом ты будешь разбираться с Жакалем.
Броканта молчала и еще крепче прижимала к себе Розу.
– Впрочем, – продолжал Сальватор, – я пришел не за тем. Я пришел ради этого бедного юноши, которого ты готовилась обобрать при моем входе сюда.
– Я не обирала его, господин Сальватор, я брала только то, что он мне добровольно отдавал.
– Ты его обманывала.
– Я не обманывала его: я говорила ему одну правду.
– Как могла ты знать правду?
– Через карты.
– Ты лжешь!
– Тем не менее карты…
– Средство для плутовства!
– Господин Сальватор, клянусь вам, все, что я сказала ему, – одна правда.
– Что же ты ему сказала?
– Что он любит молодую девушку шестнадцати или семнадцати лет.
– Кто тебе сказал об этом?
– Это было на картах.
– Кто тебе сказал об этом? – повторил повелительно Сальватор.
– Баболен узнал об этом в квартале.
– А! Так вот каким ремеслом ты занимаешься, – сказал Сальватор, обращаясь к Баболену.
– Извините, господин Сальватор, я не думал, что делаю дурно, сказав об этом матери: всем и так было известно в предместье Св. Якова, что г-н Жюстен был влюблен в мадемуазель Мину.
– Продолжай, Броканта. Что ты еще говорила ему?
– Я ему говорила, что молодая девушка любит его, что они имели намерение пожениться, но это не осуществилось из-за суммы денег, которую никто никак не ожидал.
– Это ты откуда знаешь?
– Один добрый священник, господин Сальватор… Один священник, седой, который уж, конечно, не лгал… Он говорил среди толпы, окружавшей его: «И если подумаешь, что эта сумма в двенадцать тысяч франков…» Я не знаю наверняка, было ли это десять или двенадцать тысяч…
– Это безразлично!
– «И как подумаешь, – говорил священник, – что эта сумма в двенадцать тысяч франков, которую я привез, была причиною всего несчастья».
– Хорошо, Броканта! А что еще ты потом сказала ему?
– Я еще сказала ему, что мадемуазель Мина была похищена молодым человеком, брюнетом.
– Откуда ты это знаешь?
– Господин Сальватор, пиковый валет вышел на картах, видите ли вы, а пиковый валет…
– Откуда ты знаешь, что молодая девушка была похищена? – повторил Сальватор, топнув ногой.
– Я видела сама.
– Как, ты ее видела?
– Видела так же, как вас теперь вижу, господин Сальватор.
– Где же ты видела ее?
– На площади Мобер. Этой ночью, господин Сальватор, этой ночью… Я только что прошла улицу Голанд и стала переходить Моберскую площадь, как вдруг промчалась мимо меня карета, да так скоро, что можно было подумать, будто лошади взбесились, но вот одно стекло опустилось; я слышу крик: «Ко мне! Помогите! Меня похищают!» – и хорошенькая головка блондинки, вроде херувимчика, высунулась из дверцы кареты. В тот же момент показалась другая голова… голова молодого брюнета, с усами… Он оттащил назад кричавшую и поднял каретное стекло; но та, которую похищали, имела время выбросить письмо.
– Ну, и где это письмо?
– Это то самое, которое я отослала г-ну Жюстену.
– В котором часу это было, Броканта?
– Это было около пяти часов утра, господин Сальватор.
– Хорошо! Это все?
– Да, это все.
– Зачем же ты не рассказала г-ну Жюстену дело просто, как оно произошло?
– Я поддалась искушению, господин Сальватор; я рассчитывала, что он будет рассказывать про то, что произошло с ним, а это доставило бы мне практику.
– Вот, Броканта, получай луидор за высказанную тобой правду, – перебил Сальватор, – но на этот луидор ты купишь ребенку три пары нитяных чулок и одну пару козловых башмаков.
– Я хочу красные башмаки, господин Сальватор, – произнесла Роза.
– Ты выберешь обувь того цвета, какого пожелаешь, дитя.
Затем, обратясь опять к Броканте, он сказал:
– Ты слышала? Если ровно через неделю, ровно в этот час, я найду вас здесь еще, я увожу Розу… Не забудь, Броканта, – прибавил он вполголоса, – что ты своей головой отвечаешь мне за этого ребенка! Если ты уморишь ее от холода на своем чердаке, я тебя уморю холодом, голодом и рядом всевозможных лишений в подвале.
Произнеся эту угрозу, он наклонился к девочке, которая подставила ему свой лоб для поцелуя.
Жан Робер бросил прощальный взгляд на старуху и обоих детей и вышел следом за Сальватором.
– Что это за странная девочка? – спросил он Сальватора, выйдя с ним на улицу.
– А, бог ее знает! – ответил тот и рассказал Жану все, что знал о девочке, т. е. то, что знаем и мы.
Рассказ этот был короток, и, когда они приблизились к Новому мосту, он был окончен.
– Здесь! – произнес Сальватор, облокачиваясь на решетку статуи Генриха IV.
– Зачем же мы остановились?
– О! Мой милый, вы слишком любопытны.
– Однако…
– Как драматическому поэту вам должно быть известно, что умение хранить тайну – это своего рода талант.
Впрочем, они ждали недолго.
По прошествии десяти минут карета, запряженная парою бодрых лошадей, свернула с набережной Ювели ров и остановилась против статуи Генриха IV.
Мужчина, лет около сорока, открыл каретную дверцу и, выглянув изнутри кареты, произнес:
– Торопитесь, господа!
Молодые люди вошли в карету.
– Ты знаешь куда, – произнес тот же мужчина, обратившись к кучеру.
Лошади пустились вскачь и, повернув посередине Нового моста обратно, направились вдоль Школьной на бережной.
XXIV. Господин Жакаль
Расскажем нашим читателям то, что Сальватор счел лишним рассказывать Жану Роберу.
Расставшись с Жюстеном и Жаном Робером на улице предместья Св. Якова, Сальватор, как мы сказали, направился в полицию.
Он достиг той глухой, безлюдной улицы, которая носит название Иерусалимской и представляет собой тесное, темное и грязное место, куда солнце заглядывает разве украдкой.
Сальватор смело и свободно вступил в ворота пре фектуры, как человек коротко знакомый с этим помещением.
Было семь часов утра. День начал только заниматься.
Сторож остановил его.
– Гей! Господин! – закричал он. – Вы куда идете?. Гей! Господин!
– А что? – сказал Сальватор, оборачиваясь.
– Ах! Извините, господин Сальватор, я было не узнал вас.
– Г-н Жакаль уже в своей конторе? – спросил Сальватор.
– Вернее сказать, что он еще там: он ночевал в конторе.
Сальватор пересек двор, вошел под своды, расположенные против ворот, затем по маленькой лесенке налево, поднялся на два этажа, прошел коридор и спро сил секретаря о г-не Жакале.
– Он сильно занят, – ответил тот.
– Доложите ему, что это Сальватор, комиссионер с улицы Фер.
Секретарь исчез за дверью и почти тотчас же вернулся.
– Через две минуты г-н Жакаль к вашим услугам.
В самом деле минуту спустя дверь распахнулась, и, прежде чем кто-либо показался в ней, послышался голос:
– Ищите женщину! Ей-ей! Ищите женщину! – Затем уж показался человек, голос которого только что послышался.
Попытаемся нарисовать портрет Жакаля. Это был мужчина лет сорока, с чрезмерно длинным туловищем, худощавый, вытянутый, по выражению натуралистов, червеобразный, и при этом – с короткими, крепкими ногами.
Корпус его производил впечатление гибкого, а ноги – проворных.
Голова его, казалось, принадлежала одновременно самым различным плотоядным: волосы, или грива, как угодно, были желто-бурой масти; длинные, торчащие уши, заостренные и покрытые шерстью, походили на уши бобра; глаза отливали вечером желтым, а днем зеленым огнем и походили сразу на глаза рыси и волка; зрачок, вертикально удлиненный, подобно кошачьему зрачку, сокращался и расширялся, в зависимости от силы света или темноты; нос и подбородок были вытянуты у него, как у зайца.
В общем, это была голова лисицы, а туловище – хорька.
Он прищурил глаза и заметил в полумраке коридора того, о ком ему доложили.
– А! Это вы, господин Сальватор! – произнес он, быстро устремляясь навстречу. – Что доставляет удовольствие мне видеть вас так рано?
– Мне сказали, что вы были очень заняты, – ответил Сальватор, видимо, силясь преодолеть отвращение, которое внушал этот полицейский чиновник.
– Это совершенно верно, мой дорогой господин Сальватор, – но вы также знаете, что нет такого дела, которого я не бросил бы тотчас, чтобы иметь только удовольствие побеседовать с вами.
– Послушайте, пойдемте к вам в кабинет, – перебил Сальватор, не отвечая на любезную фразу г-на Жакаля.
– Это невозможно, – сказал Жакаль, – двадцать человек ждут меня.
– Много ли у вас дела с ними?
– Почти на двадцать минут времени, по минуте на человека. В девять часов мне нужно быть в Нижнем Медоне.
– Черт возьми. Это очень некстати, что я не могу поговорить с вами сколько мне нужно: я имел сообщить вам нечто важное.
– Постойте!.. Вот идея!..
– Говорите!
– Я еду в карете и еду один; поезжайте со мною: вы сообщите мне про ваше дело дорогой. А теперь объясните мне в двух словах, в чем ваше дело?
– В одном похищении…
– Ищите женщину!
– Да мы ее и ищем.
– О! Нет, я говорю не про похищенную женщину.
– В таком случае, про какую же?
– Ту, которая приказала похитить другую.
– Вы полагаете, что в этом деле замешана женщина?
– Во всем и во всех делах всегда замешана женщина, господин Сальватор; это и составляет главное затруднение нашей службы. Вчера, к примеру, мне доложили, что один кровельщик убился, сорвавшись с крыши…
– И вы сказали: «Ищите женщину»!
– Да, это первое, что я сказал.
– Ну и что?
– Надо мною посмеялись, говорили, что я чудак! Стали все-таки искать женщину и ее нашли!
– Вот как! Как же это?
– Чудак обернулся, чтобы поглядеть на женщину, которая одевалась в мансарде противоположного дома, и он так увлекся ее созерцанием, что забыл, где он на ходится; нога у него поскользнулась, и он полетел вниз!
– Он погиб?
– Он очень расшибся, глупец! Так вы согласны, и поедете со мною в Нижний Медон?
– Да, но со мною друг.
– Карета четырехместная. Фарго, – обратился г-н Жакаль к служителю, – велите запрягать.
– Но дело в том, что я должен предварительно зайти на Кишечную улицу, а затем я вернусь.
– Я даю вам полчаса времени.
– Где же мы встретимся с вами?
– Место свидания у статуи Генриха IV. Я велю остановить карету, вы войдете в нее и поедем!
После этого Жакаль вошел в свою контору, а Сальватор пошел отыскивать Жана Робера.
Все шло по установленной программе: оба молодых человека уселись в карету Жакаля, и все трое покатили по направлению к Нижнему Медону.
Г-н Жакаль был старым комиссаром, которого его блестящие способности возвели до высшего положения – до места начальника охранительной полиции.
Г-н Жакаль знал всех воров, всех мошенников, всех цыган Парижа; освобожденные каторжники, воры патентованные, воры-новички, воры заслуженные, воры, отказавшиеся от своего ремесла, – все они копошились под его всевидящим взором; как бы ни была темна ночь, невозможно было укрыться от его проницательного глаза. Он знал вертепы, картежные дома, волчьи при тоны и западни, как Филидор квадраты своей шахмат ной доски. При одном взгляде на оторванный ставень, на разбитое оконное стекло, на рану, нанесенную ножом, он говорил: «О! Я знаю это! Это прием такого-то».
И ошибался он редко.
Жакаль, казалось, не знал никакого природного влечения или потребности. Если ему некогда было позавтракать, он оставался без завтрака; некогда ему было пообедать – он не обедал; некогда было поужинать – он не ужинал; некогда было поспать – он и не спал!