– Но я полагаюсь на то, что Харальд – порывистый идиот, господин, – сказал я Альфреду той ночью.
Король присоединился ко мне на западных укреплениях Эскенгама. Он появился со своей обычной свитой священников, но махнул им, чтобы они отошли и мы могли поговорить наедине. Мгновение король стоял, пристально глядя на далекое зарево огней, туда, где люди Харальда опустошали деревни, – и я знал, что он оплакивает все сожженные церкви.
– Он и вправду порывистый идиот? – мягко поинтересовался Альфред.
– Это ты мне скажи, господин.
– Он дикий, непредсказуемый, он устраивает внезапные набеги, – перечислил король.
Альфред хорошо платил за сведения о норманнах и продолжал вести скрупулезные записи о каждом их вожде. Харальд разорял Франкию, пока его не подкупили тамошние люди, чтобы он ушел, и я не сомневался, что шпионы Альфреда рассказали ему все, что смогли выяснить насчет Харальда Кровавые Волосы.
– Ты знаешь, почему его зовут Кровавые Волосы? – спросил Альфред.
– Потому что перед каждой битвой, господин, он приносит коня в жертву Тору и мочит свои волосы в крови животного.
– Да.
Альфред прислонился к палисаду.
– Как ты можешь быть уверен, что он пойдет на Феарнхэмм?
– Потому что я заманю его туда, господин. Я сделаю западню и вздерну его на наши копья.
– Женщина? – уточнил Альфред, слегка содрогнувшись.
– Говорят, она для него особенная, господин.
– Я тоже об этом слышал. Но Харальд заведет себе других шлюх.
– Она – не единственная причина, по которой он явится в Феарнхэмм, господин. Но хватило бы и ее одной.
– Женщины приносят грех в этот мир, – проговорил Альфред так тихо, что я едва расслышал его.
Прислонившись к дубовым бревнам парапета, он смотрел в сторону маленького города Годелмингам, что лежал в нескольких милях к востоку. Людям, которые там жили, приказали бежать, и теперь единственными тамошними обитателями были пятьдесят моих человек, что стояли на страже, чтобы предупредить нас о приближении датчан.
– Я надеялся, что датчане больше не пожелают захватить мое королевство, – печально нарушил молчание Альфред.
– Они всегда будут стремиться захватить Уэссекс, – ответил я.
– Все, о чем я прошу Бога, – продолжал король, не обратив внимания на мои слова, – это чтобы Уэссекс был в безопасности и им правил мой сын.
Я ничего на это не ответил. Не существовало закона, провозглашающего сына преемником своего отца-короля. А если бы такой закон написали, Альфред не был бы правителем Уэссекса. Он сел на трон вслед за своим братом, хотя у этого брата имелся сын Этельвольд, отчаянно желавший стать королем Уэссекса. Когда отец его умер, Этельвольд был слишком молод, чтобы взойти на трон, но теперь ему было лет тридцать – возраст, в котором мужчина достигает наивысшего мастерства в искусстве напиваться вдрызг.
Альфред вздохнул и выпрямился.
– Ты будешь нужен Эдуарду в качестве советчика, – пробормотал он.
– Я должен чувствовать себя польщенным, господин.
Альфред услышал покорную нотку в моем голосе, и она ему не понравилась. Он напрягся, и я ожидал его обычного выговора, но король скорее огорчился, чем рассердился.
– Господь благословил меня, когда я взошел на трон, – тихо проговорил он. – Господин Утред, казалось невозможным отбить атаки датчанам. Однако милостью Божьей Уэссекс уцелел. У нас есть церкви, монастыри, школы, законы. Мы создали страну, где обитает Бог, и мне не верится, что воля Господа заключается в том, что все это должно исчезнуть, когда меня призовут предстать пред Его судом.
– Может, до этого момента еще много лет, господин, – сказал я все тем же почтительным тоном.
– Не будь дураком! – прорычал Альфред с внезапным гневом.
Он содрогнулся, на мгновение прикрыл глаза, а когда заговорил снова, голос его был тихим и безжизненным.
– Я чувствую приближение смерти, господин Утред. Это похоже на засаду. Я знаю – она там, и ничего не могу поделать, чтобы ее избежать. Она заберет меня и уничтожит, но я не хочу, чтобы вместе со мной она уничтожила Уэссекс.
– Если такова воля вашего Бога, – грубо ответил я, – тогда я ничего не могу поделать, да и Эдуард не в силах этого остановить.
– Мы не марионетки в руках Божьих, – раздраженно буркнул Альфред. – Мы все – Его инструменты. Мы выковываем нашу судьбу.
Он с горечью посмотрел на меня, потому что никогда не мог простить, что я предпочел христианству другую религию.
– Разве ваши боги не вознаграждают вас за хорошее поведение? – спросил король.
– Мои боги своенравны, господин.
Я услышал слово «своенравны» от епископа Эркенвальда, который использовал его как оскорбление. Но как только я узнал, что оно означает, слово понравилось мне. Мои боги своенравны.
– Как ты можешь служить своенравному богу? – спросил Альфред.
– Я и не служу.
– Но ты сказал…
– Что они своенравны, – перебил я, – но так уж боги развлекаются. Моя задача – не служить им, а развлекать их, и, если мне это удастся, они вознаградят меня в следующей жизни.
– Развлекать их?
Судя по голосу Альфреда, он был шокирован.
– Почему бы и нет? – вопросил я. – У нас есть кошки, собаки и соколы, которых мы держим для своего удовольствия, и боги создали нас для того же. Зачем тебя создал твой Бог?
– Для того, чтобы я был Его слугой, – твердо проговорил Альфред. – Если я – кошка Бога, тогда я должен ловить мышей дьявола. Это – долг, господин Утред, долг.
– Ну а мой долг – поймать Харальда и отсечь ему голову. Полагаю, это развлечет моих богов.
– Твои боги жестоки. – Он содрогнулся.
– Люди жестоки, а боги сотворили нас подобными себе. Некоторые боги добры, некоторые жестоки. Вот и мы такие же. Если это позабавит богов, Харальд снесет мою голову с плеч.
Я прикоснулся к своему амулету-молоту.
Альфред поморщился:
– Бог сделал нас своими инструментами, и я не знаю, почему он выбрал тебя, язычника. Но Он и вправду выбрал тебя, и ты хорошо мне служил.
То, с каким жаром говорил король, удивило меня, и я склонил голову в знак признательности:
– Благодарю, господин.
– А теперь я хочу, чтобы ты послужил моему сыну.
Я должен был это предвидеть, но почему-то его просьба застала меня врасплох.
Мгновение я молчал, пытаясь придумать, что сказать.
– Я согласился служить тебе, господин, – в конце концов ответил я, – и служил тебе, но у меня есть свои битвы, которые я должен пройти.
– Беббанбург, – негромко проговорил он.
– Он – мой, – твердо проговорил я. – И прежде чем умру, я желаю видеть, как мое знамя развевается над его воротами и как мой сын достаточно окреп, чтобы его защитить.
Альфред пристально посмотрел на зарево вражеских огней. Я заметил, как широко разбросаны эти огни, – это говорило о том, что Харальд еще не сосредоточил свою армию в одном месте.
«Чтобы собрать всех людей, грабящих сельскую местность, нужно время, – подумал я, – значит битвы не будет ни завтра, ни послезавтра».
– Беббанбург, – сказал Альфред, – это островок англичан посреди моря датчан.
– Верно, господин. – Я заметил, что он употребил слово «англичане».
Слово это включало в себя все племена, явившиеся сюда из-за моря, будь то саксы, англы или юты, и говорило об амбициях короля.
– Лучший способ обезопасить Беббанбург, – продолжил Альфред, – это сделать так, чтобы его окружало больше английских земель.
– Прогнать датчан из Нортумбрии?
– Если будет на то Божья воля. Я желаю, чтобы сын мой совершил это великое деяние.
Альфред повернулся ко мне и на мгновение перестал быть королем, став всего лишь отцом.
– Помоги ему, господин Утред, – умоляюще проговорил он. – Ты – мой dux bellorum[2], мой военный вождь, и люди знают, что, если ты ведешь их в бой, они победят. Прогони врага из Англии, таким образом верни свою крепость и сделай так, чтобы сын мой был в безопасности на дарованном ему Богом троне.
Он не льстил мне, а говорил правду. Я был полководцем Уэссекса и гордился этой репутацией. Я шел в битву, блистая золотом, серебром и славой, и должен был понимать, что богов это возмутит.
– Я хочу, чтобы ты дал клятву моему сыну, – сказал Альфред тихо, но твердо.
Я мысленно выругался, но уважительно уточнил:
– Какую клятву, господин?
– Я хочу, чтобы ты служил Эдуарду, как служил мне.
Так Альфред привяжет меня к Уэссексу, к христианскому Уэссексу, лежащему так далеко от моего северного дома. Я провел первые десять лет жизни в Беббанбурге, в огромной скалистой твердыне на Северном море. Когда же отправился на войну, крепость осталась под присмотром моего дяди, и он украл ее у меня.
– Я дам клятву тебе, господин, – сказал я, – и никому другому.
– У меня уже есть твоя клятва.
– И я буду ее держать.
– А когда я умру, – горько поинтересовался он, – что тогда?
– Тогда, господин, я отправлюсь в Беббанбург, и возьму его, и буду властвовать там, и проведу свои дни рядом с морем.
– А если моему сыну будет угрожать опасность?
– Тогда его должен защищать Уэссекс, как я сейчас защищаю тебя.
– И с чего ты решил, что способен меня защитить?
Теперь Альфред сердился.
– Ты заберешь мою армию к Феарнхэмму? Ты не можешь быть уверен, что Харальд придет туда!
– Он придет туда, – ответил я.
– Ты не можешь этого знать!
– Я заставлю его прийти.
– Каким образом? – требовательно спросил Альфред.
– За меня это сделают боги.
– Ты – дурак! – огрызнулся он.
– Если не доверяешь мне, – с тем же напором отозвался я, – тогда у тебя есть зять, который хочет быть твоим полководцем. Или твой сын сам будет командовать армией? Предоставишь такой шанс Эдуарду?
Король содрогнулся; я подумал – от гнева, но, когда он заговорил, голос его был терпелив.
– Я просто хочу знать, почему ты так уверен, что враг сделает то, чего ты от него ждешь.
– Потому что боги своенравны, – высокомерно заметил я, – и я собираюсь их развлечь.
– Просто скажи мне, – устало пробормотал Альфред.
– Харальд – дурак. И к тому же влюбленный дурак. У нас его женщина. Я заберу ее в Феарнхэмм, и он последует туда же, потому что одурманен ею. Но даже если бы у меня не было его женщины, он все равно последовал бы за мной.
Я думал, что король будет издеваться над этим, но он молча поразмыслил над моими словами, а потом молитвенно сложил руки:
– Я испытываю искушение усомниться в тебе, но брат Годвин заверил, что ты даруешь нам победу.
– Брат Годвин?
Мне хотелось узнать побольше о странном слепом монахе.
– С ним говорит Бог, – заявил Альфред со спокойной уверенностью.
Я чуть было не рассмеялся, но потом подумал, что боги и впрямь говорят с нами, хотя обычно с помощью знаков и предзнаменований.
– Он принимает все решения за тебя, господин? – угрюмо уточнил я.
– Бог помогает мне во всем, – отрезал Альфред и отвернулся.
Колокол звал христиан на молитву в новой церкви Эскенгама.
* * *
Боги своенравны, а я собирался их развлечь.
И Альфред оказался прав. Я был дураком.
Чего хотел Харальд? Или, если уж на то пошло, чего хотел Хэстен?
Насчет Хэстена ответить было проще, потому что он куда более умный и амбициозный человек и желал владеть землей. Желал стать королем.
Скандинавы явились в Британию в поисках королевств, и самые удачливые нашли свои троны. Один скандинав правил в Нортумбрии, другой – в Восточной Англии, и Хэстен хотел быть равным им. Он желал заполучить корону, сокровища, женщин и высокое положение, а оставалось только два места, где Хэстен мог все это обрести. Одно – Мерсия, а второе – Уэссекс.
Мерсия предлагала лучшие перспективы. Она не имела короля и была расколота войной. Север и восток страны управлялись ярлами, могущественными датчанами, имевшими сильные войска, каждую ночь запиравшими свои ворота на засовы; в то время как юг и восток оставались землей саксов. Последние искали защиты у моего кузена Этельреда, и тот защищал их, но лишь потому, что унаследовал огромные богатства и наслаждался твердой поддержкой своего тестя Альфреда.
Мерсия не являлась частью Уэссекса, однако выполняла приказы оттуда, и Альфред оставался истинной силой, стоя́щей за спиной Этельреда.
Хэстен мог напасть на Мерсию; он нашел бы союзников на севере и на востоке, но рано или поздно очутился бы лицом к лицу с войсками сакской Мерсии и Альфреда Уэссекского. А Хэстен был осторожным человеком. Он устроил лагерь на пустынном берегу Уэссекса, но не совершал ничего провокационного. Выжидал, уверенный, что Альфред заплатит ему за то, чтобы он ушел, – что король и сделал. А еще Хэстен ждал, желая посмотреть, что натворит Харальд.
Вероятно, Харальд хотел трона, но больше всего он жаждал все, что блестит. Он жаждал серебра, золота и женщин. Как ребенок, который видит что-то красивое и вопит до тех пор, пока этого не получит. Жадно собирая свои побрякушки, он мог захватить и трон Уэссекса, но не трон являлся его целью. Харальд явился сюда потому, что тут было полно сокровищ, и теперь разорял землю, захватывая добычу, в то время как Хэстен просто наблюдал.
По-моему, хитрый датчанин надеялся, что дикие войска Харальда так ослабят Альфреда, что он, Хэстен, сможет потом явиться и захватить всю землю. Если Уэссекс был быком, то люди Харальда – взбесившимися от крови терьерами, которые нападали стаей; большинству их них суждено будет умереть во время этой атаки, но они подорвут силы быка, и тогда явится мастиф Хэстен и закончит дело.
Итак, чтобы сдержать Хэстена, мне нужно было сокрушить самые сильные войска Харальда. Бык, может, и не ослабеет, но терьеров надлежало убить, а они были опасными и злобными, однако недисциплинированными, и теперь я буду искушать их сокровищем. Я буду искушать их гладкой красотой Скади.
* * *
Пятьдесят человек, которых я разместил в Годелмингаме, бежали из этого города на следующее утро, отступив перед большим отрядом датчан.
Мои люди в тучах брызг проскакали через реку и вереницей въехали в Эскенгам, в то время как датчане стояли вдоль дальнего берега и смотрели на яркие знамена, свисающие с восточного палисада бурга. На знаменах были вышиты кресты и святые – указание на высокий ранг Альфреда. И чтобы враги знали наверняка, что король в бурге, я заставил Осферта медленно пройтись по стене, облачившись в яркий плащ, с обручем из сияющей бронзы на голове.
Осферт, один из моих людей, был незаконнорожденным сыном короля. Об этом знали немногие, хотя его сходство с отцом бросалось в глаза. Его родила служанка, которую Альфред затащил в постель в те дни, когда христианство еще не взяло в плен его душу.
Однажды, в момент неосторожной откровенности, король признался мне, что Осферт для него – постоянный упрек.
– Напоминание, – сказал Альфред, – о грехе, некогда совершенном мною.
– Это сладкий грех, господин, – легкомысленно ответил я.
– Большинство грехов сладки – такими их создал дьявол.
Какой извращенной должна быть религия, чтобы превратить удовольствия в грех? Старые боги, хотя они никогда не отказывали нам в удовольствиях, в наши дни увядают. Люди бросают их, предпочитая бич и узду христианского распятого Бога.
Итак, Осферт – напоминание о сладком грехе Альфреда – сыграл в то утро короля. Я сомневался, что он этим наслаждался, потому что терпеть не мог отца, который пытался превратить его в священника. Осферт восстал против такого предназначения и вместо этого стал одним из моих личных воинов. Он не был прирожденным бойцом, в отличие от Финана, но в дела войны привнес недюжинный ум, а ум – оружие с острым лезвием, которое далеко разит.
Все войны заканчиваются «стеной щитов», где люди рубятся в пьяной ярости топорами и мечами. Однако искусство войны заключается в том, чтобы манипулировать врагом и сделать так, чтобы, когда приближаются эти мгновения хаоса, преимущество было на твоей стороне.
Поставив Осферта на стене Эскенгама, я пытался искусить Харальда. Я намекал нашим врагам, что там, где находится король, есть сокровище. Приходите в Эскенгам, говорил я им. И, чтобы искушение стало сильнее, показал Скади датским воинам, собравшимся на дальнем берегу реки.