Обо всем этом Рита и Юра, слышали, но особо не задумывались, так как ехать совершенно не собирались. Они были уверены, что у них в Израиле уж точно уже никого нет. Но вот оказалось, что есть, и доказательство лежит на столе, а они всей семьей сидят вокруг и решают, что делать. И хотя за окном сейчас действительно не тридцать седьмой год, дверь закрыта на ключ и на цепочку, а окна плотно зашторены. А посреди стола лежит письмо от Шейнер Рейзл, в котором она просит их приехать побыстрее, чтобы она могла передать им дом и все деньги, которые они с мужем нажили в Израиле, а еще вызов, то есть официального вида бумага с необыкновенной матерчатой печатью в виде красного круга с толстыми короткими лучиками.
– Ну, так, – открыл совещание отчим, – давайте будем решать, что с этим делать, то есть, ехать им или не ехать.
– А дедушка ваш так мечтал хотя бы увидеть Израиль, говорил, что ничего бы не пожалел, только бы съездить туда хоть на неделю, – вдруг задумчиво произнесла ни к селу ни к городу бабушка.
– На неделю это одно, а на постоянное место жительство это другое, – резонно ответил ей отчим. – Давайте ребята, говорите. Вы хотите ехать или нет?
После получения вчера вызова, ребята уже с утра успели подсуетиться и даже разыскали каких-то сохнутовских активистов, которые наглядно разъяснили им преимущества жизни в Израиле. Наглядно, потому что недавно приехали оттуда из гостей и привезли с собой немалые доказательства преимущества жизни при капитализме над их убогим существованием в условиях развитого социализма, – Вот, – говорили они, демонстрируя целую кучу нарядных пластмассовых часов, и, мешая правду с фантазиями, – такие часы у них стоят пару рублей на наши деньги. А такие магнитофончики, – они показывали маленький кассетный магнитофон, несбыточную мечту каждого советского подростка, – такие магнитофоны у них дают на сдачу. А такие калькуляторы вообще на улице валяются, – победно заключали они, видя, как загораются глаза у Юры и Риты, которые такие калькуляторы видели только у моряков загранплавания, продающих их за сумасшедшие деньги. Еще им рассказали, что лететь в Израиль они будут на двухэтажном Боинге, что там их встретят и сразу же поселят в роскошной гостинице, причем именно в роскошной, чтобы они поняли, что теперь будут жить на совсем другом уровне. И они могут сами выбирать, где они хотят жить, даже в самом большом городе. Им там найдут съемную квартиру, тоже самую роскошную и оплатят ее, и еще дадут денег на жизнь. В общем, капиталистический Израиль уже переливался и бушевал в их разгоряченном воображении самыми яркими красками, и они были готовы бежать туда, но… все-таки они были еще дети, и, конечно, им было страшно уехать от мамы и бабушки, страшно и еще немного совестно, а вдруг с теми что-нибудь случится здесь, а они даже не смогут приехать. Поэтому, хотя в душе они уже были ТАМ, сейчас они сидели молча за столом, ожидая, что скажут взрослые.
Так, – первый начал отчим, желая быть объективным, – давайте посмотрим, что ожидает их тут, и на что они могут рассчитывать там. Начнем с Юры. Через пару лет он закончит институт и ему придется на год пойти в армию. Войны, конечно, сейчас нет, все хорошо, но ведь фамилия у него, вы не обижайтесь, самая что ни на есть еврейская, Рабинович. Когда я был в армии, – увлекаясь, продолжил он, – у нас был один парень, еврей. Звали его Вадик Фройнштетер. Хороший был парень, нормальный, все с ним вроде дружили, но как выпьют, тут же начинают кричать «стреляй Фройнштетера». А спроси их, чего его стрелять, они тебе тоже не скажут, так просто, стреляй и все. Потом протрезвеют и извиняются, но все равно, неприятно, – заключил он. – Теперь, что его ждет после армии? А ждет его зарплата в 120 рублей, и это на всю жизнь. И понятное дело, очередь на квартиру лет на 20–25, ну, в общем, как и всех, что здесь живут.
– Теперь берем Риту. Если она за три оставшихся года не выйдет замуж да еще за парня с высшим образованием, придется ей ехать в село на три года по распределению. А выходить здесь особенно не за кого. За русского вы не захотите, да ладно, я и сам это знаю, – остановил он пытавшихся для вида возразить маму и бабушку. – Да и будете правы, русский муж и запить может и рукам начнет волю давать. А вот, между прочим, еврейских мальчиков хороших, тоже не так много, и избалованные они все, мамочки их им цену не сложат. Им нужно, чтобы за невестой еще что-нибудь давали, квартиру, машину, например, и чтобы у невесты специальность была хорошая, чтоб мужа, значит, прокормить могла. И чтобы здоровая была, чтоб могла за ним ухаживать, я сам своими ушами слышал, как они разговаривают. А то что их сыновья все поголовно плюгавенькие или, наоборот, толстые вот с такими задницами, это они не считают. А Риточка наша, между прочим, красавица и умница, зачем же ей такие нужны? Да и характер у нее не тот, чтобы терпеть все это, и правильный у нее я вам скажу характер. А вот, что я вам еще скажу, это я недавно по телевизору видел, показывали израильских солдат, это у нас называется израильская военщина, так там ребята все как на подбор, здоровые, рост под метр девяносто, широкоплечие, у каждого в руках автомат, как дадут очередь по всем этим арабам… то есть, – смешался он, – я вообще не это хотел сказать. Я просто хотел сказать, что у нас тут не настоящие евреи. А вот настоящие евреи – это у них там, по ним же видно, что им не приходилось никогда скрывать, что они евреи и подделываться под кого-нибудь другого. Они – не пуганные, – веско заключил он. – Им даже и умными быть не обязательно.
– Я понимаю, что ты хочешь этим сказать, – задумчиво произнесла Рита, в то время как все остальные оскорбленно уставились на отчима. – Мы здесь все перерожденцы, потому что нам две тысячи лет приходилось приспосабливаться и, для того чтобы выжить, мы должны были быть умнее всех неевреев. Вот смотрите, нам с Юркой, для того чтобы поступить в институты, нужно было сдать экзамены намного лучше, чем русским. И потом, чтобы к нам хорошо относились в институте, мы за всякую работу должны хвататься первыми, все делать лучше и больше, чем они. Тогда о нас скажут, что мы хотя и евреи, но все-таки неплохие люди. А им там ничего никому не нужно доказывать, они и так хорошие. Мама, мы хотим туда.
– Но как же вы там будете жить одни, вы же еще дети, – всхлипнула мама, и бабушка тоже начала подозрительно вытирать глаза. – И институты как же? Сколько стоило трудов, чтобы вы туда попали.
– Вот, послушайте, – начал Юра, осознавая, что и он должен сказать свое решительное мужское слово, иначе рискует потерять авторитет в семье. – Мы сегодня встречались с людьми, которые только оттуда приехали. Они нам объяснили, что сразу после приезда нас отправят в ульпан, это такие курсы по изучению иврита. Они совершенно бесплатные и нам еще будут давать деньги на жизнь, пока мы там учимся. А потом, когда мы выучим язык, мы сможем продолжать учебу у них в университете, и тоже абсолютно бесплатно, между прочим. Так что институты не пропадут.
– А что ж это за люди такие? – подозрительно спросила мама. – И чего ж они сами туда не едут, если там так хорошо?
– Это молодые ребята, муж и жена, и они тоже едут, но позже. Сейчас у них такое задание от Сохнута, это еврейское агентство, которое отправляет евреев в Израиль, разъяснять людям, что им там дают, на что они имеют право, и еще они будут учить нас ивриту, пока мы будем оформлять документы. Да, мама, они просили разрешения проводить уроки у нас, потому что они живут с родителями и у них маленький ребенок. Но ты не бойся, пока у них вместе с нами всего шесть человек набралось, так что мы тут поместимся.
– Да я этого не боюсь, – вздохнула мама, – занимайтесь, конечно. Я боюсь за вас, как вы там одни будете, и когда я вас теперь увижу? Может и вообще никогда, – уже откровенно расплакалась она.
– А вот этого не надо. Они когда устроятся и увидят, что там за жизнь, то и нас вызовут с мамашей, конечно, – вдруг заявил отчим и отчаянно покраснел, и они все неожиданно поняли, что это его сокровенная мечта, и как многие русские, у которых вообще нет надежды уехать, он стремится в Израиль гораздо больше, чем евреи, которые теперь могут выбирать, где им жить.
– Ну, да, а чего ж нет? – совсем расхрабрившись продолжил он. – Вы имеете полное право туда ехать, и я тоже, как официальный муж, член семьи, можно сказать.
– А как же ты там будешь жить, когда там все евреи? – ехидно спросила бабушка. – Ты ж у нас как выпьешь, сразу кричишь, что ты настоящий русский человек, и душа у тебя русская. И необрезанный ты, между прочим.
– Так Юрка ваш тоже необрезанный. Мы с ним там вместе и обрежемся, правда, Юра? – неожиданно объявил отчим.
Юра в ответ только неуверенно кивнул, сразу же представив себе эту процедуру и внутренне содрогнувшись. Вот об этом-то он и не подумал, но отступать уже было поздно.
– Ну, вот, – совсем приободрился отчим. – С этим вопросом мы решили. А что касается того, что там одни евреи, то я так не думаю. Туда многие своих русских мужей и жен повезут. Так что я там не один буду.
– Ну вот видишь, мама, дядя Толик прав, вы, конечно же, к нам приедете, и мы будем все вместе, – заметно повеселев, сказала Рита. – Так что мы поедем, а?
– Да что я, – все еще вздыхая, отозвалась также приободрившаяся мама. – Я же вам не враг. Поезжайте, конечно, если там так уж хорошо. Роза, я думаю, врать не станет. Раз сказала, что оставит и дом и деньги, то так и будет. Она вас действительно очень любила, когда вы были маленькие. Мама, а как вы считаете?
– Роза не обманет, – веско сказала бабушка. – Она, между прочим, очень хорошая женщина была, Гришу как любила. Я честно скажу, вряд ли ему с молодой женой так хорошо было бы как с ней. Вот только до чего я дожила, муж мой в земле и сыновья тоже, а я, можно сказать, с чужими людьми уеду, и могилки их брошу.
Она принялась вытирать глаза, а растроганные Юра и Рита кинулись ее обнимать.
– Бабушка, ну с какими же чужими людьми, что ты говоришь, – наперебой закричали они. – Ты же с нами там будешь, твоими родными внуками, и мама тебе ведь не чужая, вы с ней столько лет вместе живете.
– Да я и не считаю ее чужой, это ж я так просто сказала, – начала отбиваться от них бабушка, – должна же я хоть что-то сказать.
– А я вам разве чужой? – вдруг не выдержал отчим и выпрямился за столом с оскорбленным видом. – Да я ж к вам всегда относился с уважением и даже с любовью, можно сказать. Мамашей вас вот называю как родную, а вы мне "чужой".
– Да я ничего не говорю, Толик, ты хороший человек, хоть и не еврей, внуков моих любишь, я же вижу, просто, как же я могилки родные брошу, – уже по-настоящему расплакалась она.
Все растеряно замолчали, не зная, что ей сказать. Рита и Юра стали огорченно переглядываться, вот ведь как, все уже было хорошо и вдруг бабушка все испортит, если не захочет ехать. Мама ведь не бросит ее одну. И тут отчим снова всех удивил.
– Наши мертвые не в могилах, они в нашем сердце. Поэтому они всегда с нами, где бы мы ни были, – торжественно изрек он и, сам удивившись собственному красноречию, растеряно посмотрел на остальных, которые от изумления не могли сказать ни слова, а только молча смотрели на него, вытаращив глаза.
– Да, это правда, – также торжественно объявила бабушка, которой на самом деле тоже хотелось поехать – ты, Толик, очень даже прав. Я их увезу в своем сердце.
– Ну вот, все в порядке, – обрадовалась мама, а Юра даже пожал отчиму руку. – Значит, решено. Сначала едут Рита и Юра, а потом мы все.
И успокоенная семья принялась обсуждать, что детям нужно взять с собой.
* * *
На следующий день они начали собирать документы. Оказалось, что, прежде всего, нужно было взять анкеты в паспортном столе милиции и туда они и отправились прямо с утра. Отстояв положенную очередь, они вошли в кабинет, где сидела толстая грубая баба, одетая в милицейскую форму с обесцвеченными перекисью и залакированными буклями на голове. Узнав, зачем они пришли, она тут же прониклась к ним самой настоящей ненавистью и нарочно долго перебирала бумаги, как будто не могла сразу найти, то, что им было нужно. Зато за это время она успела громким противным голосом высказать им, что таких как они нужно сажать или лучше стрелять, потому что они предатели родины. Их здесь учили, кормили-поили, обеспечивали им счастливое детство, профсоюзные путевки в лагеря, а они теперь уезжают. Вначале Юра и Рита выслушивали все это молча, но когда, наконец, анкеты очутились в их руках, осмелели и объявили ей, что она орет на них, потому что им завидует, и, если бы у нее была возможность, она бы первая удрала из своей любимой родины. И вообще с расстрелом и тюрьмой, она опоздала, так как теперь не тридцать седьмой год.
Пока обалдевшая от их наглости паспортистка пыталась найти достойный ответ, они повернулись и вышли из кабинета, провожаемые откровенно завистливыми взглядами остальных трех женщин, сидевших за другими столами. Вышли они, кстати, очень довольные собой, что смогли дать отпор. В общем, первая высота была, так сказать, взята.
Зато вторая высота чуть не повергла их в самое настоящее отчаяние, хотя это был всего лишь маленький учебник иврита. Они с недоумением и ужасом вглядывались в самой странной формы значки, которые на самом деле были буквами. Кроме того, что они не походили ни на одну из известных им букв, они были еще и очень похожи между собой. Так, например, сколько они не вглядывались, найти различие между буквами рейш и далет, или между буквами каф и бет им совсем не представлялось возможным. А когда они еще и узнали, что в этом языке нет, только подумать, гласных букв, а есть вместо них какие-то странные огласовки, которые к тому же часто и не пишутся вообще, то совсем упали духом. Но их учителя, Лариса и Миша, строго велели им не паниковать, а для начала смотреть в подстрочник, где все слова транскрибировались такими родными и знакомыми на фоне загадочного иврита русскими буквами. Кроме них на занятиях присутствовали еще четверо, пожилые муж с женой, Семен Борисович и Берта Соломоновна, которые ехали в Израиль к своей дочке и внуку, и молодая пара, специально приезжавшая на занятия из соседнего Николаева, Белла и Саша Певзнер. Саша отличался завидным оптимизмом не только в отношении иврита, но и вообще всей жизни в Израиле. У него был уже разработаны план-минимум для начала жизни в Израиле и становления на ноги, и план-максимум для того, чтобы разбогатеть. Своим оптимизмом он заразил остальных и они все дружно принялись за освоение языка Торы. Труднее всего им давалось чтение, так как отсутствие гласных сводило на нет все их усилия прочитать слова. В конце концов, Рита и Юра решили, что лучше хитрить, чем позориться и стали читать исключительно по подстрочнику, однако делая вид, что читают иврит. Вначале им было немного стыдно, но приглядевшись внимательнее, они убедились, что другие делают то же самое. Так они и прозанимались все три месяца, читая русские буквы и стараясь это делать как можно незаметнее с риском заработать косоглазие.
Но нужно сказать, что с грамматикой и запоминанием слов дела у них шли гораздо лучше. Каждый при этом использовал свой метод, но лучше всех придумал, как это делать, Саша. Пользуясь тем, что ивритские глаголы имеют во всех временах одинаковые окончания, он сочинял из них стихи. Стихи, конечно, были те еще. Смысл в них был самый минимальный, но свою функцию они выполняли – помогали запомнить слова. Например, когда они учили прошедшее время, то стихи были примерно такие.
Конечно, полная чушь, но здорово помогали запомнить слова, и Саша ими очень гордился.