– Да.
– Где, ежели не секрет?
– У Излучины.
Из кармашка на поясе я вынул небольшой железный кружочек.
– Я потерял на Черной Реке почти всех друзей, – негромко произнес я. – А все, что мне досталось, это ржавая медаль императора. Паскудный обмен.
Огнард насупился.
– Жуткий был год, – согласился он. – А знаешь, теперь ведь Стояние на Черной Реке никто войной не считает. Я говорил с мальчишками…
Воевода невесело усмехнулся.
– Их в школе ведуны учат, будто Стояние – оно и было стояние, так, постояли на бережку да и разошлись. Если бы они знали…
– Лучше им не знать, – кратко ответил я.
Он глубоко кивнул.
– Ладно, – голос его снова стал звучным и полным силы, как, впрочем, и положено воеводе.
Стало ясно, Огнард принял решение.
– Ты сказал, по найму работаешь? Работу не ищешь? Город у нас богатый, мы хорошо заплатим.
– Кто ищет работу, находит рабство, – ответил я, – а призвание само отыщет тебя. Если смогу помочь, то сделаю все бесплатно. Что у вас случилось?
– Ну, ладно…
Воевода достал шипастый маленький шар и швырнул об землю. Тот обратился в голема – доспехи боевого коня; ожившие латы замерли над дорогой, готовые в путь.
– Едем, – отрывисто произнес Огнард. – Надо спешить, пока…
Он прервался.
– Я бы не просил тебя о помощи. Сам бы справился. Но я старший воевода; гвардия Малахита вся под моим началом.
– А значит, – подсказал я, – мешаться в дела городской стражи тебе не след.
– Верно говоришь, – кивнул Огнард, – но Руфусу я не верю…
Его глаза сузились – холодные, будто кусочки льда.
– Руфус – наш казначей и над стражей городской главный. А я всегда говорил, нельзя совмещать две должности, не к добру это, да только меня не слушали.
«И ты наверняка обрел злейшего врага», – подумалось мне.
– Но теперь, когда случилось убийство…
Огнард покачал головой.
– Город и так бурлит. По приказу Руфуса удвоили стражу; а тут еще орки, требуют, чтобы им вернули Остров-Среди-Болот…
Он развел руками.
– И ведь правы, черти, но вернуть-то остров теперь нельзя, и воевать мы с ними не можем. Да этот купец, мерзавец, со своей колдуньей-сестрой…
Его передернуло.
– У меня аж мороз по коже, как только ее увижу.
Воевода осекся.
– Э, что-то я тарахчу, будто кикимора на болоте. Просто давно поговорить было не с кем. Ладно, давай садись; день только начинается, успею все рассказать.
Оживший доспех парил над дорогой.
Я забрался в седло. Увы, совсем не так красиво и быстро, как раньше, в те времена, когда хоронил друзей на Черной Реке.
Юность – время возможностей, которое мы потратили не на то. Впрочем, там, у Излучины, я смог остаться в живых, и мы победили.
А большего не стоило и просить.
– Э, да ты, наверное, замерз, – спохватился Огнард. – Эй, Димитрис! Дай-ка чародею свой плащ.
Эти слова были обращены к боярскому сыну.
Тот сразу же нахмурился, и рука его против воли сжалась на краю бархатной накидки.
Парень явно не хотел отдавать ее какому-то незнакомцу.
– Спасибо, не нужно, – возразил я.
Ни к чему раньше времени заводить врагов.
Юноша посмотрел недобро, и я понял, что он уже терпеть не может меня.
– Ну хорошо, – сказал воевода. – Тогда поехали!
Он повысил голос:
– Мы возвращаемся в Малахит.
2
Огнард махнул ладонью.
Я не мог не заметить, лицо Димитриса темнело с каждой минутой. Юноша сильно нервничал, и двуглавый волк под ним тоже это чувствовал.
– Воевода!
Парень подъехал к нам и, словно случайно, преградил мне дорогу.
– Дозвольте поговорить с глазу на глаз.
Он носил кольчугу из чистого заговоренного серебра, что одним сиянием отгоняет и нежить, и волколаков.
Такую на обычном рынке не купишь, и не каждый гномий кузнец выкует ее на заказ.
Кольца казались круглыми, но, приглядевшись, вы замечали, каждая сработана в форме руны, и вместе они слагались в могучие защитные заклинания.
Я видел не раз, как зомби или скелеты сразу же рассыпались в прах, стоило им коснуться такой брони.
Голову юноши защищал изысканный кабассет, шлем с круглой высокой тульей, и перо сирина покачивалось на ней.
В ножнах – короткий меч, я не видел лезвия, но мог догадаться, что клинок тоже непростой.
– С глазу на глаз?
Огнард тут же насупился.
Хоть слова Димитриса вроде и были вежливы, но звучали они, как приказ боярина своему лакею.
– Ну хорошо.
Лицо воеводы стало каменным и холодным.
Он явно был из тех, кто не заводит любимчиков; но если уж невзлюбил, то больше шанса не даст.
– Слушаю, только быстро.
Я отъехал, не желая мешать им.
У высокой сосны я остановился. Юноша наклонился к Огнарду. Говорил тихо, но в звонком морозном воздухе его слова разносились достаточно далеко, и я мог их слышать.
– Али забыл, что сказал наместник? – злобно шептал Димитрис. – Он велел никого не вмешивать в это дело.
– Ба! – с презрением отвечал воевода. – Речь тогда шла об орках да коротышках-скарбниках; им и впрямь нечего знать, что в Малахите деется. А это, не видишь, что ль? Человек! К тому же герой войны; если кого о помощи попросить, так только его.
– Да почем ты знаешь, что ему можно доверять? – зашипел Димитрис. – Эка! Помахал медалькой железной. Так, может, он ее в столице купил, у инвалида какого; те же за гроши продают и ордена, и ленты имперские, лишь бы на кусок хлеба хватило, сам знаешь, что это так.
Воевода нахмурился еще больше.
Слова Димитриса ему не понравились, но именно потому, что юноша сказал правду.
Огнард вновь провел ладонью по бороде.
Видно, уже раскаялся в приступе откровенности, а значит, мне не придется расследовать убийство в вольном городе Малахит и встревать в разборки между стражниками и гвардией.
Это меня вполне устраивало.
Я и без голема-скакуна могу обойтись, дойду и пешком до города.
Но тут юноша совершил ошибку.
Тот, кто обрел победу, слишком часто ее теряет, пытаясь надавить лишний раз.
Димитрис, видя, что воевода колеблется, решил закрепить успех и тем самым все уничтожил.
– А даже если медаль его настоящая, – тихо прошептал юноша, – что с того? Ну может, служил он на этой Черной Реке, так сколько же лет прошло. Все эти герои войны…
Его губы скривились.
– Мало ли мы их вешали, когда я служил в столице! Сперва удивлялся: как, ветеран, с имперской медалью, и что же? Пошел в разбойники. А вешать их вели…
Рука Димитриса в стальной перчатке сжалась в тяжелый кулак.
– Каждый хотел на грудь себе ордена эти нацепить, чтобы, мол, видели, героя войны казнят! Так нам строго-настрого повелели, с них медали срывать и языки вырывать щипцами, чтоб хулы не кричали с виселки!
Лицо Огнарда от ярости побледнело.
Димитрис, не замечая этого, продолжал:
– Я у них часто спрашивал – почему? Ты ведь стране служил, государю-императору, как потом в разбойниках оказался?
– И что же, Димитрис, они тебе отвечали?
Воевода начал играть желваками.
Я понял, что невольно разбудил их старые раны, которые не заживут никогда, не позволяя этим двоим понять друг друга.
– Один так мне и ответил, не поперхнулся: «Как на Черной Реке мы невинных резали, так и сейчас режем. Ток раньше мы людей мочили именем императора, в обмен на железячки медальные, а вот теперь поумнели и золотишко берем».
Димитрис сверкнул глазами.
– Потом он за решетку схватился, близко-близко лицо поднес, да и говорит: «Не за то нас вешают, что мы людей губили, а токмо ради того, чтобы правду о Стоянии на Реке людям не смогли рассказать».
Юноша пару секунд молчал, словно перенесся туда, в затхлую сырую темницу, и смотрел в лицо приговоренному к смерти.
– Да, недаром-то шепчутся, что война та была неправедной, и гнали их потом от Черной Реки, этих недобитых героев…
– Да как ты смеешь, сопляк?! – зарычал от бешенства Огнард. – Люди, лучше тебя во сто крат, гибли на Реке, у Излучины, чтобы все вы, юнцы ощипанные, могли сладкий эль хлестать, заедать шербетом да девок сильфидских трахать.
Димитрис скрипнул зубами. Поднял кулак и поднес его к лицу Огнарда.
– Видишь печать на наруче? Знаешь, кто мой отец? Да одно слово мое – и тебя швырнут огнедышам.
Его лицо передернулось.
– Но в великанью задницу моего отца, и печать, и герб, и всю эту имперскую хрень. Я шесть лет служил в Патруле и с простого солдата начал. Может, как ты сказал, я и юнец ощипанный, но в бою бывал не меньше тебя…
Он спотыкнулся и быстро уточнил:
– …С оглядкой на наши годы; а ты, старикан, все видишь во мне мальчишку, глупого барчука, что не знает, с какой стороны за меч держаться.
Наклонившись к Огнарду, Димитрис процедил тихо-тихо:
– И уж тебе ли не знать, отчего меня из Столицы погнали, сюда, на кулички к гномам, у старого шестерить. Не хочешь замечать правды? Так черт с тобой.
Развернувшись, Димитрис поехал прочь.
3
– Что-то случилось? – спросил я, подъехав к Огнарду.
Тот провожал Димитриса взглядом.
– Да так…
Воевода процедил едва слышно:
– Прислали вот, сопляка из столицы на мою голову… И ведь не избавишься от него.
Огнард развернул крылатого скакуна.
Мы въехали в кованые ворота.
Стрелки с волшебными арбалетами стояли по стенам. Я заметил двух магов, не ниже шестого круга.
Третий стоял у въезда; когда последний из ратников оказался в крепости, чародей взмахнул руническим посохом, и ворота медленно затворились.
Яркая алая печать, сигил, воссияла на них, запечатав вход.
– Ехать далеко не придется, – сказал Димитрис.
В центре крепостного двора переливалось огромными рубинами широкое каменное кольцо – думаю, в нем легко уместился бы гарнизон.
– Занять места! – раскатисто велел воевода.
Ратники на боевых воронах выстроились в магическом круге. Огнард въехал туда последним, пропуская меня вперед.
– Кольцо непростое, – негромко пояснил он, – не каждому служить будет. Вот почему я дал тебе железного голема.
– Deito! – прокричал чародей, и каменный круг стал медленно поворачиваться.
Вспыхнули рубины, замелькали огни, и все вокруг закружилось, словно в снежном водовороте. Я видел, как лицо Димитриса исказилось, – он явно боялся магии.
Огнард оставался невозмутим.
Он давно смирился, что однажды умрет в седле, и больше не волновался, не прикидывал, когда и как это может произойти.
– Добро пожаловать в Малахит, – сказал Огнард.
Мир перестал кружиться.
Мы стояли на большой гранитной платформе, высоко над городом. Каменная стена в три ряда – один выше другого – окружала его.
Дозорные башни сверкали острыми шпилями, так молитвы жрецов быстрее доходили до неба.
На вершине у каждого сверкал драгоценный заговоренный камень, и во время боя перуны, попав в него, разлетались тысячью молний, разя вражескую армию.
– Разойтись! – велел Огнард. – Ты, Димитрис, проверь всех караульных на башнях.
– Слушаюсь, воевода.
Юноша кивнул, и лицо его стало мрачным.
Я понял – эта докука была излишней, и воевода велел своему помощнику заняться ею только для того, чтобы наказать за дерзкие речи.
– Отец его – родовитый князь, давно служил при дворе, – негромко произнес воевода.
И стало ясно, что в глазах Огнарда «служить при дворе» – занятие для трусов и лизоблюдов, и когда это назвали «службой», то оскорбили всех военных в империи.
– Вот и нашел для сына тепленькое местечко…
Я сомневался, что для молодого парнишки, умного и горячего, город на орочьем приграничье был «тепленьким местечком».
Не важно, чего бы хотел Димитрис – быстрой карьеры или ночных забав с полудницами, – в вольном городе Малахите со всем этим было туго.
– Он ведь служил, кажется? – небрежно спросил я.
Знал, что вступаю на тонкий лед, но какого черта?
Лучше задать неловкий вопрос сейчас, рассориться и избавить себя от непростой работенки, чем после извиваться ужом.
– Служил? Да он розыскной, – ответил воевода с тем глубоким презрением, что фронтовые всегда питают к ищейкам на поводке императора. – Ловил, поди, нищих да ворье на рынке карманное, а теперь вот тоже считает себя солдатом.
Огнард покачал головой.
– Хотел я себе другого помощника. Уже присмотрел парнишку, что служит со мной давно, толковый и орочий язык знает, здесь бы мне пригодилось. Так вот, не дали, «бери Димитриса», говорят. Пришлось… А тот мальчишка, я слышал, где-то в степях Хобгоблинских сейчас служит.
Он помолчал, думая о судьбе солдата.
– Ну ладно, чародей, – сказал Огнард.
Ратники на боевых воронах слетали с платформы, исчезая в переплетении башен и переходов.
Один Димитрис, на двуголовом волке, не мог летать и направил зверя к лестнице в дальней части платформы.
– Ты небось с дороги устал? – вопросил воевода. – Что ж, отдохни, поешь; там банька уже готова, и лекаря нашего я пришлю. Потом и поговорим.
В долине было тепло.
Суровые горы, закованные снегом и льдом, остались далеко позади, и свежий весенний воздух, казалось, давал мне новые силы.
– Нет, – я покачал головой. – Ты сказал, дело срочное; значит, сперва дела, а потом уж все остальное.
– Ну хорошо.
Мои слова пришлись ему по душе.
Огнард спешился.
К нам подбежал молодой парнишка и увел крылатого скакуна.
Я тоже покинул седло, и железный голем свернулся в шипастый шар, зависший в воздухе. Воевода спрятал его в карман.
– Здесь поговорим, – предложил Огнард. – Ежели ты не против. Люблю это место: небо – рукой подать и город, как на ладони.
Я кивнул.
Далеко под нами раскинулись улицы Малахита.
Они закручивались кругами, стягиваясь в тугую спираль, и сторожевые башни высились между ними на случай, если враг войдет в город.
Не было ни одного храма, ни одной башни магов, ни колокольни – только высокие, серые донжоны, где и молились, и сотворяли астральное колдовство.
– А вон там, – сказал воевода, – Снежные Пустоши.
Я видел только степь, от городских ворот до самого горизонта. Очень далеко, тая в туманной дымке, поднимались две крепости, орочьи, судя по очертаниям.
А по другую сторону, к бескрайнему небу тянулись горы с заснеженными вершинами, а над ними кружили тени серых драконов.
– Отсюда не разглядеть, – пробормотал Огнард, – но Пустоши там, и даже орки боятся их; я был в этой тундре дважды, а впрочем, о чем я? Мы лишь по границе проехали, но…
Воевода погрузился в молчание, и бесконечный страх промелькнул в его глазах.
4
Несколько минут мы стояли, глядя на горизонт.
– Ладно, – произнес Огнард, – я тебя не затем позвал, чтобы травить страшилки про Пустоши. То, что за горизонтом, пускай; куда важней разобраться с теми, кто у тебя под боком.
Он вновь помолчал немного, собираясь с мыслями.
– Что тебя привело в наш край, чародей?
– Встреча со старым другом, – ответил я. – Время вспомнить былое, поговорить о том, что еще осталось несделанным.
– Понимаю…
Огнард больше ни о чем не спросил.
Взявшись за парапет, он смотрел вперед.
– Город наш, Малахит, выстроен был по приказу государя-императора. Дальняя крепость на границе с орочьими степями.
Воевода усмехнулся в усы.
– Да такая дальняя, что из столицы давно уже ни слуху ни духу. Я просил прислать солдат, десяток мортир да пушек – и все как в песок ушло, мне даже не ответили.
Он почесал в затылке.
– Пришлось ополченцев брать; а может, оно и лучше. Ребята местные, горы знают, в орочьем насобачились и скарбников не боятся. Так что… живем мы как вольный город; ничего не ждем от столицы, но и сами ей ничего не должны.
– Давно здесь? – спросил я.
– Почитай с самого начала. Видел, как первые стены мастеровые гномы закладывали. Диковинное дело, скажу! Детинец-то махонький попервам, так, на пару отрядов. Больше нам и не надо было… А в центре…
Огнард описал руками внушительный круг.
– Чаша стоит, огромная! Если хошь, клади туда камни, мрамор, деревянные балки – чего не жаль; и детинец расти будет, сам, без мастеровых. Всего-то и нужен толковый гном-инженер, чтоб этим управлять.
Воевода все тянул время, не решаясь перейти к главному, а я и не торопил.
– Наш комендант, Аскольд, прошел три войны. На Черной тоже служил, только у Порогов; ты его, наверное, не знаешь.
– Зато наслышан, – кивнул я.
– Вот именно, – усмехнулся Огнард. – Слава о нем с тех пор далеко пошла. Но в столице не задержался. Сам понимаешь! Нам, фронтовым, все эти дворцовые дела во как поперек горла.