Замки периода Наполеона мы тоже осмотрели. И шикарные фонтаны при них. Я даже задержался у одного великолепного водного каскада. Кто-то бросил в этот фонтан белую розу, и она, как одинокая звезда, плавала в голубой воде, как в небе.
Естественно, у Марселя был и свой Нотер Дам с золотой Мадонной на куполе и выставкой корабликов в малом зале величественного храма.
Ну и конечно нас, пересадив на корабль, повезли в замок Иф, в камеру знаменитого мультимиллионера Монте-Кристо. Остров и замок, как кусок выжженного серого камня. В общем, тюрьма, как тюрьма – тоскливая и холодная. Хотя камеры просторные. Некоторые даже с камином. Я на всякий случай посидел в камере знаменитого графа, может быть тоже вдруг разбогатею. Так хочется пожить богатым и здоровым, но, конечно, не в тюрьме.
На этой мажорной ноте и закончилась экскурсия с консульской машиной.
Но что самое странное, в Марселе тоже есть нищие.
И весьма интересные нищие.
Когда я впервые увидел такого весьма симпатичного мужчину с гладким интеллигентным лицом лет тридцати, хорошо одетого, стоящего скромно у входа в местный Нотер Дам с жестяной баночкой в руке, я сначала не понял, что это нищий. Поздоровался с ним, одиноко стоящим. Заглянул к нему в баночку. И, увидев там несколько монет, подумал, что он продает туристам монеты.
Но монеты он не продавал, а глаза у красавца были грустно-просящие, и я невольно бросил ему в баночку двадцать франков.
Он кивнул.
Я отошел.
После того, как ему в баночку набросали монет побольше, он ссыпал их в ладонь, баночку припрятал, а сам пошел в пивную.
Часа через два я его опять увидел с баночкой. Но глазки его были уже не грустные, а слегка блестящие от пропущенной кружечки пива.
А как марсельские бабушки любят собачек.
Ни одной не увидишь с одной собачкой. У каждой почтенной матроны на поводке не менее двух-трех маленьких шумливых лысых или кудрявых колобка. Забота и суетливость бабушек об этих существах трогательна до умиления. Я даже высморкался.
А так в Марселе очень много арабов. Сейчас их почти треть населения города. Я так думаю, что лет через десять-двадцать Марсель будет арабским городом. Пусть даже эти арабы будут с французским гражданством, все равно мне немного жаль этот город от такого перенаселения. Хотя кто знает, может это ждет и наши города.
Вообще-то у меня в Марселе было не так много денег. Зато было много желаний. Одним из них было бесчисленное потребление морских устриц. В ресторанах они стоили больших денег, а в магазинах вполне по моему карману. Я и купил их с десяток, похожих на грязные плоские булыжники, и в пакете принес в гостиницу.
Там, открыв заранее приготовленную бутылку пива, я сложил свой деликатес в тарелку, заткнул за ворот большую салфетку и, глотая слюни, попытался открыть одну из камнеподобных устриц. Первое, что случилось во время этого эксперимента, – сломался нож. Затем вилка. Расческа. Ногти на пальцах и несколько моих новых платиновых зубов. Раковина осталась замкнутой, как швейцарский сейф.
Через полчаса, когда злость с меня схлынула, я задался вопросом, как же эти великие французские люди открывают намертво закупоренные морские «булыжники».
С этой целью я решительно направился в ближайший портовый ресторан. Там на ломаном франко-русском я объяснил метру, что мне надо. Он вызвал шеф-повара. Тот, осмотрев мою худосочную фигуру, вник в проблему и, приглашающе махнув рукой, зашаркал на кухню. Там, дав мне прорезиненный фартук, кривой ржавый нож, пот садил рядом с корзиной, наполненной теми самыми треклятыми устрицами и сказал:
– Feis comme lui. (Делай как он) – и ушел к плите.
«Он» – это толстый негр в таком же, как на мне, фартуке и таким же ножом. Но в отличие от меня, этот темнокожий пират расковыривал устричные булыжники, как семечки. Я пригляделся как орудует ножом мой напарник, как он лихо втыкает его острие между створками устриц и расщепляет эти неприступные морские твари, и стал делать также. Сначала у меня не очень-то получалось, но на третьем десятке я уже стал орудовать вполне профессионально. А после третьей сотни обгонял даже негра. В общем, понял я, что и как, и вскоре закончил свою трудоемкую работу. В подарок мне дали нож и пол-сотни устриц.
Вот уж в гостиничном номере я побаловался всласть: и ракушки все съел, и пиво все выпил.
После этого я повадился ходить в тот ресторан каждый день. Поковырял ножом часа два и получай целый пакет моего любимого лакомства. И так, наверное, продолжалось бы до самого отлета. Но Ришар, тосковавший по моему обществу, прекратил мои трудовые подвиги. Он просто стал каждый вечер присылать в мой номер уже готовые, разделанные устрицы.
Я не стал возражать против такого поворота в моей кулинарной диете и свои коммерческие походы в ресторан на приработки прекратил.
К тому же ко мне приехали из Испании мои нижегородские друзья. Я им долго и нудно звонил, упорно приглашая в Марсель. Им было некогда, но они, поддавшись моим настойчивым просьбам, приехали. Отпахав на своей машине почти тысячу километров, уставшие и голодные, в полдень подъехали к моей гостинице. Я забыл оформить на них бронь, и номеров не оказалось. Для отдыха после длительной дороги они поехали искать другую гостиницу. Наконец нашли.
А у меня, видимо от переедания устриц, ежей и ракушек, разболелся живот. Я засел в туалете. И надолго.
Наконец к ночи мои знакомые дозвонились до меня. Я не стал их лишать своего присутствия и предложил посмотреть поздний спектакль с участием моего друга Ришара.
В театр мы приехали. И даже вошли в зал.
И тут меня замутило, и я бегом покинул сначала зал, а затем и театр, опять оставив своих друзей на произвол судьбы.
Утром я предложил им экскурсию по городу, а для начала – прогулку на корабле в замок Иф. Но перед посадкой мне снова стало плохо, и они уплыли одни. Правда, я часа через два их встретил и пригласил сходить в ресторан съесть по чашечке знаменитого рыбного супа по-французски «Буйябэс».
В ресторане я долго объяснял своим друзьям, из чего состоит этот замечательный суп.
Сначала мелко-мелко перетирают всякую морскую дрянь – рыбку, крабов, ежей, устриц, улиток и так далее. Все это желе кипятят и добавляют маленького краба, устриц, куски рыбы, креветки. Все это опять кипятят и подают с чесноком.
– Очень полезно для здоровья, – добавил я и при этом, извинившись, опять побежал в туалет.
Когда через полтора часа я вернулся, моих друзей не было нигде. Когда позвонил им в гостиницу, оказалось, что они съехали и оттуда.
– Сбежали, – с горечью подумал я и решил, что это им не понравился «Буйябэс».
Пытался на своем плохом английском, который все же был лучше французского, выпытать у портье их гостиницы, что да как, да почему. Но меня либо не понимали, либо не хотели понимать.
Вообще во Франции, в единственной стране мира, знание английского языка ничего не дает тебе в общении с народом. Французы категорически не хотят говорить по-английски. На любом другом, но только не на английском.
«Какое самопожертвование у французов, – думал я. – Не то что у моих друзей из Испании.»
Хмурый я возвращался к себе в гостиницу, навстречу мне шла девушка. Я опешил. В каждой руке у этой француженки было по блестящей не солнце сабле.
Я тряхнул головой. При чем тут сабли?
Сабли оказались совершенно не при чем. Их не было. Это так блестели никелированные костыли, при помощи которых передвигалась девушка. Рядом с ней шел высокий, красивый юноша. Они то и дело целовались. А потом парень поднял спутницу, посадил себе на шею и, зажав под мышками костыли, помчался галопом вдоль набережной.
«Счастливые», – с завистью подумал я, провожая их взглядом.
В гостинице меня ждал сюрприз в виде Ришара и его машины.
– Володия, собирайся и поехали в гости к моему другу, русскому князю.
Мы поплутали немного по улочкам и подъехали к забору, овитому живым цветочным ковром.
За ним находился небольшой уютный двухэтажный домик, весь в цветущих деревьях, виноградниках и цветах.
Князь оказался худым невысоким интеллигентным старичком в бабочке. Он прекрасно говорил на русском и французском языках, был необычайно мягок и внимателен.
Познакомились с его женой Люсей, женщиной лет сорока.
Когда-то эта энергичная женщина приехала во Францию искать счастья. Но во Франции уже было много русских или выходцев бывшего Союза, тоже искавших счастье. И она попала нянечкой к старой, немощной русской эмигрантке первой волны – матери князя.
К тому времени, как умерла старушка, состарился уже и сам князь, и Люся перешла нянечкой к нему. Но заодно и оформила как бы брак. Теперь она как бы за хозяйку принимала нас.
Стол был накрыт на улице.
В большом блюде посреди стола был помещен знаменитый французский салат. Было много вина и хлеба. Рядом русский парень по имени Сережа жарил шашлыки. К шашлыкам подали аджику. От аджики во рту горело, как в жерле вулкана. Вот тут-то и пошло в ход вино.
К вечеру перебрались в дом.
Дом, как и его хозяин, постарел. На черном и большом рояле поселилась пыль.
Здесь нам с Ришаром, милым моим другом, удалось поговорить с полчаса за рюмкой корсиканской чачи. Князь составил нам компанию, и мы очень хорошо, с пользой для каждого поговорили о наших будущих творческих планах.
На следующий день в полдень я улетал.
Ришар сам заехал за мной.
В аэропорту мы долго прощались. В дорогу он мне подарил коллекцию французских вин. Коллекция была очень дорогая и тяжелая, и я бережно носил ее по трапам и лестницам. Но в нашем родном Шереметьево ее у меня честно конфисковали наши бравые таможенники.
Так что подарка до дома я не довез. Но у меня остались воспоминания. Причем, замечательные.
А что может быть дороже памяти?
Только сама память.
Дневное рандеву
Если одного молодого человека из провинциального города привезти в столичный город и оставить там на произвол судьбы, он, конечно, может влип путь в какую-нибудь нелепую историю, но не обязательно.
Если же одного молодого человека из провинциального города привезти в Северную Столицу и сдать на руки другому молодому человеку из другого провинциального города, то вдвоём они сделают все, чтобы за рекордно короткое время попасть в нелепейшую и смешнейшую историю.
Что и произошло со мной и моим приятелем.
С ним я познакомился, когда подавал документы на юридический факультет Ленинградского университета. Там, в шумливой толпе абитуриентов, мы сразу заметили друг друга.
Вы скажете, судьба свела? Несомненно.
За наигранной напыщенностью поведения и развязностью разговора, мы сразу разглядели друг в друге своего брата – провинциала. Прически, костюмы, говорок – этого не скроешь. И хотя он был из Старого Оскола, а я из Арзамаса, словом, с разных концов России, во многом мы были очень схожи. Мы оба восхищались Ленинградом, его дворцами, набережными, парками. С замиранием сердец смотрели на Эрмитаж, Невский и ленинградок. Все без исключения девушки Ленинграда казались нам красавицами и абсолютно недоступными сказочными существами.
А поскольку мы считали, что знаний наших вполне достаточно для успешной сдачи экзаменов, то решили потратить время не на подготовку, а на более близкое знакомство с городом и горожанками. Поэтому же мы отказались от коек в общежитии университета и сняли в новостройках однокомнатную квартирку на первом этаже девятиэтажного дома.
В телах и душах мы ощущали необычайный подъем. Впервые в жизни полная и не контролируемая родителями свобода. И мы, пусть всего на две недели, хозяева отдельной квартиры. Эта убогая квартирка казалась нам дворцом. Обшарпанных обоев, текущих кранов и разбитых окон мы, конечно, просто не замечали. Нам было наплевать, что из мебели в комнате стояли только промятый диван с торчащими пружинами, в углу – стол на трех ножках и один – единственный стул, старый и скрипучий.
Мы сбегали в магазин, купили для супа «корюшки в томате», нашли крепкий ящик из – под бутылок, он сошел за второй стул.
Рыбу сварили – получился прекрасный суп.
Поели.
Подсчитали наши финансы. Состояние их было примерно таково: если надолго, то мало, а если на два – три дня, то нормально.
Как и предвидел классик, заимев жилище, еду и кое-какой капитал, мы решили немедленно заняться познавательной деятельностью. Слышали мы, что на Невском можно очень интересно и с пользой для интеллекта провести вечернее время.
Ничего прекраснее, таинственнее и опаснее, чем вечерний Невский, я не видел ни до, ни после этого.
Вместе с шумливой толпой мы не спеша двинулись от вокзалов вниз. Потом решили зайти в бар. Еще в университете разведка доложила, что в «Ольстере» – так в народе называли бар «Невский» – есть девушки очаровательные, добрые и не капризные.
Бар нас поразил с порога. Швейцар уже в дверях ощутимо уменьшил наш совокупный бюджет. Зал сверкал и искрился. Музыка, сигаретный дым, полным-полно веселого и пьяного народа.
Девушки – просто сказочные. Парни – так себе, обыкновенные.
Окинув взглядом поле боя, мы стали протискиваться к стойке.
Заказали по коктейлю с трубочкой и лимоном и стали выискивать гражданок, которые влюбятся в нас сразу и на весь сегодняшний вечер, а еще лучше – и на ночь.
Но почему – то наши сияющие курносые лица и пиджаки славной фирмы «Восход» не произвели переполоха в стане местных красавиц. И сколько мы ни пытались заговорить с какой-нибудь феей, после первых же наших мудрых изречений, обильно насыщенных буквами «о» и междометиями «чай», феи почему – то морщились, отворачивались и больше нас не замечали.
Так мы триумфально прошествовали через весь зал и опять оказались у самых дверей, одинокие и растерянные.
Бородатый швейцар оценивающе посмотрел на нас и поманил пальцем:
– Что ребята, дело швах?
Мы наперебой стали уверять его, что это просто так, разминка, и вот сейчас, через несколько минут, все красавицы этого бара будут валяться у наших ног, вымаливая разрешение просто подышать рядом с нами.
Швейцар улыбнулся в бороду и, погладив себя по объемистому животу, сказал:
– Ну-ну… А если что, я здесь.
И когда мы второй раз прошли наш путь, больше похожий на ретираду, чем на победное шествие, швейцар нас уже ждал. Ничем не выражая своего торжества, он принял самое энергичное участие в усовершенствовании нашего интеллекта. Когда определенная часть нашего совместного капитала перекочевала в большой карман бородатого стражника, мы получили взамен девушку лет этак от двадцати до тридцати, которая, посмотрев на нас долгим взглядом, заявила швейцару, что и одна справится.
На это тот ответил:
– А у них на вторую все равно денег не хватит.
От столь прямого обещания, что с нами, здоровыми молодцами, справится одна – единственная девушка, мы немного опешили, но когда она спросила, куда пойдем, к ней или к нам, мы, надувшись от гордости, небрежно так бросили:
– У нас шикарная квартира.
Вышли на Невский. Швейцар подогнал знакомого шофера.
Дама села впереди, мы сзади. Мы, притихшие и озабоченные, промолчали всю дорогу. Наша дама, казалось совсем про нас забыла. Она весело щебетала с шофером, смеялась, хлопала его по плечу, а в нашу сторону ни разу даже не взглянула. И совсем бы они о нас не вспомнили, но тут мы приехали.
Дама вышла из машины и, перекинув сумочку через плечо, спросила:
– Ну, куда идем, робяты?
«Робяты», пропустив ее вперед, невесело поплелись к подъезду.