– И то и другое, сэр. Мой отец норманн, а мать родом из саксонской семьи.
– Хорошее сочетание для нового англичанина. Моя жена была саксонкой. Ну, что ты скажешь в ответ на мое предложение?
– Я… я преисполнен счастья, сэр, но чувствую себя недостойным вашего великодушия. Лишь случайность позволила мне спасти вашу дочь. Я не считаю, что и впрямь заслужил столь щедрую награду. Я не размышлял о своих действиях и бросился в реку без лишних раздумий. Услышал призыв о помощи, перепрыгнул через перила. Мои чувства в полном беспорядке, сэр, поэтому вы должны простить мне слабость моих несвязных слов.
– И все же ты прыгнул не сразу – тебе ведь хватило времени стащить сандалии. Эндрю, мне приятно видеть, что ты обладаешь не только храбростью, но еще правдивостью и скромностью. Смелость чаще толкает людей на безрассудство, нежели на мудрые поступки. Теперь лучше вернись к своим товарищам и скажи, что я вовсе не собираюсь тебя повесить, а затем возвращайся сюда. Командир моих войск даст тебе кое-какие уроки нападения и защиты, но ты не сумеешь научиться многому за столь незначительный срок. Если де Блуа примет тебя на службу – а я почти не сомневаюсь в этом, – он сам продолжит твое обучение. Ты умеешь ездить верхом?
– Немного, сэр. Я пригонял лошадей к отцу, который их подковывал, – от фермеров и местных жителей.
– Деревенские лошади? – презрительно фыркнул Роберт. – Не чистокровные, как я понимаю?
– Кто позволит деревенскому мальчишке ездить на добром жеребце или породистой кобыле, сэр?
– Верное замечание. Но, по крайней мере, тебе довелось сидеть на лошади, это уже кое-что. Надеюсь, ты быстро учишься, поскольку через месяц я должен оставить мою дочь и отправиться во Францию. Эндрю, ты оказал мне большую услугу, и я глубоко признателен за это. Учись как следует, юноша, и из тебя выйдет толк, даже если ты и не станешь рыцарем.
– Благодарю вас, сэр.
Мысли и вопросы теснились в голове Эндрю, и его душа пела, пока он шел к гостинице, чтобы попрощаться с друзьями. К тому времени, как он добрался до цели, наступило утро и на улицах начали появляться люди. Трое актеров сидели в главном зале, доедая похлебку и запивая ее слабым элем, когда Эндрю вошел внутрь. Они с удивлением уставились на него. Юноша подошел к ним, сгорая от нетерпения поделиться радостной новостью.
Патрик, улегшийся на скамье у огня, произнес своим спутникам:
– Как, по-вашему, его распирает от гордости или самодовольства?
– От гордости, разумеется, – с готовностью произнес Артур. – Для самодовольства у него плечи недостаточно широки.
– Угадайте, что случилось?! – воскликнул Эндрю, едва сдерживаясь.
– Тебя отпустили, сделав предупреждение? – предположил Тоби.
– Я стану оруженосцем! – радостно произнес Эндрю. – Сэр Роберт де Соннак обещал дать мне коня, доспехи и письмо для сэра Гондемара де Блуа, чтобы тот взял меня в оруженосцы.
Трое юношей пораженно уставились на мальчика.
Наконец Патрик произнес:
– Эндрю, ты говоришь серьезно?
– Конечно! Разве стал бы я шутить о таких чудесных вещах?
– Чудесных, – повторил Артур, сбросив ноги Тоби со своих колен, куда тот попытался их пристроить. – Ты хочешь сказать этим, что твоя судьба полна чудес?
Эндрю внезапно стало не по себе.
– Я, наверное, говорю как последний хвастун. Простите, друзья. Я не хотел вызвать в вас зависть, – искренне произнес юноша. – Мне очень жаль, что мы не можем все получить подобную милость – это, разумеется, невозможно.
– Мы сейчас просто позеленеем от зависти – вон как моя шляпа, – лениво протянул Патрик.
– Точно, – согласился Артур, зевнув напоказ. – Позеленеем, как долины Чешира.
Эндрю нахмурился. У него возникло отчетливое ощущение, что актеры не обрадовались этой новости, даже не расстроились из-за того, что его удача превзошла их достижения. К тому же казалось, она не произвела на них должного впечатления.
Тоби наконец объяснил ему, в чем дело.
– Эндрю, – произнес добродушный здоровяк, – ты хочешь сказать, что предпочитаешь тяготы жизни оруженосца вольному быту актера, свободному от всяких обязанностей и странствующему с чудесными спутниками? Впереди ждет настоящий ад, мой дорогой друг, а если потерпишь неудачу, тебя спишут со счетов, даже не задумавшись о твоей дальнейшей судьбе. Если же ты и впрямь пройдешь эту безумную подготовку, тебя запихнут на вонючий корабль и отправят в чужие земли, где местные говорят на варварском наречии, где все не так, как здесь. Оказавшись там, ты, возможно, проживешь достаточно долго, чтобы пожалеть о своей судьбе, но рано или поздно (и скорее всего, рано) тебя поразит какая-нибудь жуткая болезнь, или сожрет лев, или сарацин снесет с плеч твою голову.
– Значит, вам не завидно? – спросил Эндрю безжизненным голосом.
– Ничуть, мой бедный Эндрю, – с улыбкой произнес Патрик. – Напротив, мы бы сочли твое будущее достойным сожаления, дорогой, которую нужно избегать любой ценой. Мы бы ни за что на свете не захотели стать оруженосцами. Эндрю, я сам из хорошей семьи – мой отец уважаемый шляпник в Стратфорде-на-Эйвоне, и с его влиянием я мог бы с легкостью стать оруженосцем, по мановению его… шляпы. – Артур задорно рассмеялся, и Патрик продолжил: – Но я бы этого не хотел. Это же ад на земле, друг мой. Зачем? Бродить повсюду в железном доспехе, чтобы по шлему лупили мечами и палками, пытаясь выбить из меня дух? А потом отправиться в какую-нибудь забытую Богом страну под палящим солнцем, где рыцарь, считающий своего оруженосца ничтожеством, скормит меня волкам, если так будет ему угодно? Тьфу!
– Но… – выпалил Эндрю, – как насчет долга? А сражаться за Святую землю? А как же храбрость и честь? Не говоря уже о том, что однажды ты и сам мог бы стать рыцарем?
– Брось, – произнес Артур. – За одну неделю я успеваю побыть королем, принцем и рыцарем-злодеем с такой черной душой, что равный ему еще никогда не ступал на землю Англии. Сегодня я играю правителя в мистерии «Ирод Великий», завтра Патрик скажет, что мы ставим «Ноев ковчег» и я буду исполнять роль Гласа Божьего. Так что сегодня я правлю миром, завтра – и небом и землей, и при этом, Эндрю, не подвергая свою жизнь и здоровье ни малейшей опасности.
– Но это всего лишь игра. А я бы хотел настоящей славы.
– В таком случае радуйся своей удаче, Эндрю, – произнес Патрик, – но не сожалей и не печалься о тех, кого оставляешь позади. Мы счастливы, занимаясь своим ремеслом, которое любим всей душой. Доброй тебе удачи, мой юный друг. Нам будет не хватать нашей накрашенной госпожи с румяными щечками и трепещущими ресницами. Должен сказать, Эндрю, девушка из тебя получилась куда лучше, чем оруженосец. Ну-ка, скажи для нас всех еще разок свою чудесную строчку: «Поцелуй-ка меня, любимый, ведь мои губы слаще меда, и ты воспаришь вместе с птицами»!
– Не стану я этого делать! – жарко возразил Эндрю. – Мне потребовалась вся смелость, чтобы сказать это перед толпой заросших пьянчуг!
Парни рассмеялись, услышав это, и окружили Эндрю, желая ему всех благ, о которых он только мечтает. Они хлопали его по спине и поздравляли, говоря, что им будет крайне его не хватать, а затем отпустили с добрыми напутствиями, необходимыми тому, кто расстается с друзьями, к которым успел привязаться.
Эндрю оставил актеров и вернулся к дому своего благодетеля. Хозяин представил его старому Фоггерти, который должен был, в конце концов, сопроводить юношу в деревню Крессинг. У старого Фоггерти осталась только одна рука, к тому же он был тощ, как уличный пес, но при этом силен, как вековой дуб. Уцелевшей конечностью он махал мечом не хуже лучших солдат и продемонстрировал мальчику свои приемы, колющие и режущие удары. Старина Фоггерти носил белую бороду, длинную, как копье. Его глаза слезились, но разум оставался острым и цепким, а мышцы – крепкими.
– Однажды я стану слабым, как котенок, – сказал он Эндрю, – и в этот день буду весьма признателен, если ты отправишь меня на вечный покой.
– Я не смогу этого сделать. Я ведь только что познакомился с тобой.
– Вот и хорошо – лучше пасть от руки чужака, а не друга.
– Почему?
Старина Фоггерти не ответил. Похоже, он сочинял подобные поговорки по мере необходимости.
– Хозяин сказал, что тебе понадобится лошадка, – произнес он, ведя Эндрю в конюшню. – Я знаю, о какой он говорил.
– Лошадка – для женщин! – возразил Эндрю. – Я не поеду на какой-нибудь кобыле! Мне обещали жеребца, ведь я рано или поздно буду сражаться с драконами.
– Вот как? С драконами?
Эндрю не раз слышал рассказы о том, что где-то далеко в мире водятся драконы, которые убивают только для того, чтобы услышать человеческий крик.
– Ведь в дальних странах есть драконы, разве нет?
– Да-да, – пробормотал старина Фоггерти, махнув рукой, – так мне говорили, хотя я ни разу не видал ни чешуйки, ни клыка. Говорят, они и у нас были, в Кемри.[1]
– Сам видишь, не могу же я выехать против дракона на пони.
Когда старый вояка показал Эндрю скакуна, которого для него выбрал сэр Роберт де Соннак, юноша пришел в восторг. Ухоженный гнедой мерин с высокой шеей, благородной головой и шелковистой гривой. Любой рыцарь счел бы за честь владеть таким скакуном. Эндрю погладил коня по носу. Тот начал рыть землю правым передним копытом, словно отвечая на прикосновение. Эндрю был вне себя от радости при виде подобного щедрого подарка от рыцаря. Настоящий живой жеребец. Притом такой красивый, что любой султан отдал бы кучу драгоценных камней, чтобы заполучить его в свою конюшню. Такого красивого жеребца Эндрю в жизни своей не видел.
– Ты мой, – шепнул он в нервно дернувшееся ухо коня. – Ты мой, и только мой.
– Его зовут… – начал было старина Фоггерти, но Эндрю перебил его:
– Я не хочу знать имя, которым его раньше звали.
– Раньше звали?
– Да. Я сам выберу ему имя. Он ведь теперь мой, значит, у меня есть право назвать его так, как мне хочется. Его имя… его имя… Чародей.
Старина Фоггерти, втянув щеки, причмокнул губами.
– Нехорошее это имя для коня, несчастливое.
– Все равно.
Старина Фоггерти пожал плечами:
– Ну, пусть тогда будет Чародей. Я пока оставлю тут вас двоих, знакомьтесь. Только не пытайся пока кататься на нем. Приходи к нему каждый день сюда, в конюшню, выводи его на свежий воздух, пусть гуляет, ухаживай за ним. Вот когда он к тебе привыкнет и станет считать твой запах знакомым и приятным, можно будет подумать о том, чтобы посадить тебя в седло. Из него выйдет прекрасный боевой конь. Тебе, разумеется, нужно будет прежде стать его хозяином, но я покажу, как это сделать. Что еще? Завтра в десять ты должен быть в большом зале. Сюда придет оружейник, а он не любит ждать.
– А он не слишком высокомерен для простого оружейника? – заметил Эндрю.
Старина Фоггерти снова неодобрительно втянул щеки.
– Слишком высокомерен?! К твоему сведению, его зовут Хельмшмид Австрийский, один из лучших оружейников в мире! Он делал доспехи для королей и деспотов, для императоров и олигархов. Хозяин узнал о том, что он сейчас в Лондоне, и обратился к прославленному ремесленнику с просьбой изготовить для тебя доспехи, которым гордился бы любой принц. Как тебе это, а? Сопливый деревенский мальчишка получит сияющий доспех, вышедший из рук самого Хельмшмида! Тебе будут завидовать рыцари короля, можешь не сомневаться. Хозяин всем сердцем любит свою дочь. Ты спас ей жизнь, он хочет отплатить за доброе деяние и выполнит любую твою просьбу. Я слышал, как он обронил, что очень жалеет, что ты не попросил мешок золота и не ушел с ним, но у тебя есть свои высокие устремления, а? Обязательно нужно было брякнуть, что ты хочешь стать рыцарем.
– Но ведь я действительно этого хочу!
Старина Фоггерти пошел прочь, бормоча себе под нос:
– Высокомерен, да? Похоже, крестьяне становятся уж слишком заносчивыми, куда до них оружейникам…
На следующее утро Хельмшмид Австрийский и впрямь произвел на Эндрю сильное впечатление – знаменитый мастер не знал английского языка и обладал весьма резкими манерами. Он поцокал языком, глубоко вздохнул и, наконец, обратился к помощи переводчика. Известный оружейный мастер прибегал исключительно к коротким, отрывистым фразам. Он ни разу не взглянул Эндрю в глаза, пока производил необходимые замеры и подгонял образец. Хельмшмид беседовал исключительно со своим переводчиком. Можно было подумать, что Эндрю вообще нет в комнате и они общаются с каким-то странным созданием, сидящим на балках.
Хельмшмид, похоже, не собирался зря тратить свое драгоценное время на невежественных английских мальчишек, не потрудившихся выучить прекрасный язык его родной страны. И, словно этого мало, Анжелика заглянула в зал, чтобы посмотреть, как идут дела, что несколько выбило Эндрю из колеи. К счастью, больше никто не показывался.
– Achselhohle bequem? – рявкнул оружейник.
– В подмышке удобно? – заорал переводчик.
– Что, простите?
– Под мышкой удобно и свободно?
– Э… думаю, да.
– «Думаю, да» и «да» – это две разные вещи! Наш оружейный мастер как художник. Мы переносим его искусство на твое тело, молодой человек. Если великий воин спросит нас: «Это доспех от Хельмшмида?», мы скажем: «Да, но тут вот тесновато, когда я поднимаю топор, чтобы срубить голову врагу», моему хозяину будет стыдно за свой труд, верно? Нам нужна точность, молодой человек. Не забывай и о том, что ты еще юноша. Телу есть куда расти. Значит, нужно больше пространства в доспехе, нежели взрослому мужчине. Нам не нужно «думаю, да», пожалуйста, отвечай точно и внятно. Так под мышкой удобно?
– Немного тесновато.
– Вот! Теперь мы знаем, что сказать мастеру!
И так продолжалось все утро и полдня, пока Эндрю не почувствовал, что он сейчас рухнет от усталости, словно весь день провел в бою, а не примерял доспехи. Вечером он с радостью вышел из поместья, чтобы прогуляться с Чародеем по двору. Он рассказал коню обо всем, что с ним произошло за день, в глазах благородного животного светилось понимание, словно он искренне сострадал мучениям, через которые пришлось пройти его новому хозяину. Юноша готов был поклясться, что пару раз Чародей даже сочувственно кивнул.
– Тебе тоже придется через это пройти, приятель, – доверительно сообщил Эндрю, поглаживая своего коня по шее. – Скакуны тоже носят доспехи.
В глазах жеребца отчетливо мелькнула тревога.
Глава 5
Возвращение в Крессинг
На протяжении следующих нескольких недель старина Фоггерти давал Эндрю уроки высокого искусства убиения врагов Бога, короля Генриха и Англии. Несмотря на наличие всего одной руки, отставной воин по-прежнему мастерски обращался с мечом, кинжалом и – его любимцем – кистенем. Последний представлял собой шипастый железный шар размером с мужской кулак, прикрепленный к короткой рукояти длинной цепью. Воин держал оружие за кистенище, раскручивая шар вокруг головы. Можно было задушить противника, захлестнув горло цепью, или размозжить ему голову тяжелым ударным грузом.
– Не спеши, не суетись, не надо дергаться и дрожать, юнец. Вращай плавно, спокойно и уверенно, нужны длинные обороты петлей. Пусть шар сам захлестнет цепь вокруг его глотки, вот – а теперь души до смерти. Человек, который с почерневшим лицом борется за глоток воздуха, царапая цепь, сражаться в любом случае не способен, и, если придушить его не удастся, можешь ударить напоследок мечом.
Однако Эндрю никак не удавалось постичь принцип использования этого неповоротливого оружия. Хотя Фоггерти не оставлял попыток как следует обучить юношу, тот про себя решил, что никогда не будет использовать нечто подобное в бою. Он предпочитал благородный меч или юркий кинжал. Ему не по нраву было крушить шлемы и щиты железным шипастым шаром. В таких действиях не было грации и изящества. Что до того, как придушить врага, то даже в своем воображении Эндрю было неприятно представлять человека, пытающегося сорвать со своей шеи тугую цепь, в то время как его глаза вылезают из орбит. Удушение – весьма неприятное зрелище, и такая смерть ужасна.