– Что ж, в таком случае, мистер Хед, советую вам выкинуть все это из головы. А если этот черный день настанет, вам придется решать, оставить или нет работу, которую, как мне кажется, вы находите удобной и выгодной.
Он уныло кивнул и продолжал топтаться на месте.
– Мы с мистером Кеттлом думаем, может, нам поменять имена?
Она оторопело посмотрела на него.
– То есть вы будете известны как мистер Кеттл, а он – как Хед?
Надо сказать, что мистер Кеттл ей не очень нравился; его подсчеты частенько вызывали у нее подозрения, но пока она не имела доказательств его нечестности.
– Нет, нет, мы оба взяли бы себе вымышленные имена. Так чтобы наши настоящие не фигурировали в документах.
Она едва удерживалась от смеха.
– Хорошо, я буду платить своим наборщикам по ведомости, где будут указаны любые имена, которые вы заявите. Но могу я по-прежнему, во избежание недоразумений, называть вас мистер Хед и мистер Кеттл?
– Конечно, мэм, это же только для документов, – смущенно пробормотал Хед.
«Не волнуйся, – уговаривала она себя после его ухода, прижимая ладони к горящему лицу. – Вряд ли дело дойдет до бойкота. Но если даже и дойдет, то я переживала ситуации и похуже». Если бы ее устраивала спокойная жизнь, она осталась бы дома и помогала матери в работе по приходу.
Она нервно вскрыла несколько писем. Одно из них оказалось от Мэтью Арнолда[23], который извинился за задержку отзыва на новый перевод Марка Аврелия. «Моя дорогая Фейтфул» называет он ее, и ей это нравится: для деловой переписки не имеет значения, замужем она или нет. Эмили Дэвис пересылает ей новое стихотворение мисс Россетти[24]. Фидо трогает тот факт, что авторы согласны писать для «Журнала английской женщины» за те жалкие гроши, которые она может им предложить.
Следующие полчаса она занималась корректурой статьи для объемного тома Ежегодных трудов Общества социологических наук под заголовком «Действительно ли мужчины по своей природе умнее женщин?».
«Мужчины превосходят женщин, так как у них больше знаний. Но для того, чтобы приобрести их, они имеют в три раза больше возможностей».
Она одобрила этот абзац: он задал правильный тон всей статье.
Посыльный вынужден был постучать в дверь три раза, прежде чем она подняла на него взгляд.
– Миссис Коддлтон и полковник Андерсон желают засвидетельствовать вам свое почтение, мэм.
– Кодрингтон! – поправил веселый голос за дверью с матовым стеклом.
Застигнутая врасплох, Фидо вскочила из-за стола и радостно улыбнулась.
«Хелен!»
– Я уговорила беднягу Андерсона привезти меня, поскольку мой властитель увяз в своей писанине, – объяснила Хелен, прикасаясь к щеке Фидо на континентальный манер.
Сегодня ее пышные яркие волосы украшал крошечный капор в виде соломенного голубка. Офицер на сей раз был в штатском платье с весьма броским жилетом в клетку. Кажется, это национальная традиция – шотландка, отметила Фидо про себя.
– Право, меня не нужно было уговаривать! – заверил он.
– Ужасно интересно, Фидо, увидеть тебя в качестве хозяйки этого предприятия! – воскликнула Хелен, беря ее под руку, и они пошли по цеху.
Фидо была немного смущена тем, что работницы могут услышать ее прозвище, но вдруг догадалась, что, должно быть, они уже давно его знают.
– Ты говоришь так, будто я играю эту роль.
Хелен усмехнулась:
– Но разве каждая из нас не играет несколько ролей в своей жизни?
И действительно, когда Фидо стала привычно рассказывать о том, как четыре года назад основала типографию и издательство «для доказательства на деле способности женщин к производительному труду», она прислушивалась к себе со странным ощущением, что говорит сухо и отстраненно.
Фидо заметила, что Хелен принюхивается, и объяснила:
– Это типографская краска. – И показала им плоскопечатную машину фирмы «Уорфидейл», украшенную медными орлами: – Печатает тысячу листов в час. Да, а это – мисс Бриджет Малкой, моя правая рука и лучшая работница.
Ирландка с бледным лицом улыбнулась и кивнула им, а ее руки продолжали порхать над наборной кассой, раскладывая чистые литеры по своим гнездам.
– Она дочь наборщика из Лимерика, отец пошел наперекор традициям и обучил ее своей профессии, – понизив голос, рассказывала гостям Фидо. – После его смерти она увидела в газете мое объявление и сразу же отправилась в Лондон.
– А эта профессия не вредна для здоровья? – спросил Андерсон, проходя с дамами мимо наборных столов, чем-то напоминающих церковную кафедру.
Фидо всегда рада рассеять обычное заблуждение посетителя.
– Это зависит от условий труда. Помню, «Типографский журнал» предостерегал меня, что мои рабочие не вынесут напряженного ритма! Но, как видите, я постаралась обеспечить хорошее освещение, вентиляцию помещения, высокие стулья, чтобы наборщицы могли работать сидя, и ввела перерывы на ланч.
– Гм, судя по всему, они вовсе не падают от усталости, – заметил Андерсон, разглядывая девушек оценивающим взглядом, что вызвало у Фидо неприязненное чувство.
– Твои руки[25], ты их так называешь? – веселилась Хелен, поигрывая в воздухе растопыренными пальчиками. – Как будто ты страшный осьминог!
Фидо натянуто усмехнулась; ей странно видеть в цехе свою давнюю подругу, с ее легкомысленными шутками.
– На самом деле я чувствую себя их матерью, – тихо призналась она. – Вон там работает мисс Дженнингс, ей всего тринадцать лет; она училась ремеслу в приюте для глухонемых.
– Очень благородно с вашей стороны, – похвалил полковник.
Фидо отмахнулась:
– Обучить ее было очень трудно, зато она практически ни на минуту не отвлекается от работы.
– О, да у вас тут и мужчины есть! – тихо произнесла Хелен, заметив мистера Кеттла, натирающего пальцы мелом.
– Разумеется, всегда есть физическая работа, которая женщине не по силам, – слегка виновато объяснила Фидо. – Переносить тяжелую наборную кассу, заправлять в машину бумагу и делать оттиски… Поэтому я наняла одного мужчину на должность метранпажа, который наблюдает за работой пяти наборщиц: он раздает им рукописи, составляет из набранных девушками текстов колонки и формирует полосу – помещает страницы в нужном порядке, – объяснила она. – Но я горжусь тем, что здесь у меня работают двадцать пять девушек и еще пятнадцать на Фаррингдон-стрит.
Хелен отстала, разглядывая длинные полки с металлическими рамами.
– Это называется рамы для заключки, – объяснила Фидо, – но когда они заполнены и закреплены, это уже печатные формы. – Она вдруг подумала, что говорит очень скучно. – Мисс Кларк набирает строку на наборную верстатку – позвольте, мисс Кларк, – она регулируется по ширине, видишь? – Она показала верстатку Хелен.
Та опасливо посторонилась:
– Боюсь испачкаться, сегодня мы с Гарри обедаем у Бичемсов.
– На ней еще нет краски, миссис К., – усмехнулся Андерсон.
Каждый раз, как Фидо слышала это его обращение к Хелен, ее коробило. Что это, вульгарность или самоуверенность? Но затем она укоряла себя за чрезмерный снобизм: скорее всего, это грубоватая манера объясняется тем, что он военный.
– После каждого проката печати все самым тщательным образом чистится и промывается специальным составом, – успокоила она Хелен. – Качество печати целиком зависит от чистоты и аккуратности. «Господи, как нудно и серьезно я рассуждаю в свои двадцать девять лет!»
– Ну, меня ты никогда не примешь на работу! – шутливо заметила Хелен. – Я ужасно несобранная, к тому же у меня слишком пухлые пальцы.
– Твои пальцы – не главное, вот характер определенно будет препятствием! – со смехом согласилась Фидо.
Приведя гостей в кабинет, она предложила им чаю.
– Ого, у вас Теннисон[26]. Превосходно! – Андерсон указал серебряным наконечником трости на стихи в рамке и с пафосом прочитал:
Фидо улыбнулась:
– На самом деле это стихи поэтессы мисс Анны Уолкер.
Хелен усмехнулась смущению Андерсона.
– Но поразительно похоже на манеру лауреата, – принялся оправдываться тот.
За бутербродами с креветками выяснилось, что у Фидо и полковника есть общие знакомые в Шотландии.
– Это предприятие делает вам честь, мисс Фейтфул, – отметил он.
– Но в свое время у нас было много противников!
Хелен замерла, изящно держа в пальчиках крупную креветку.
«Ага, это ее заинтересовало!»
– С самого начала нам практически объявили войну и всячески старались помешать работе, – рассказывала Фидо. – Били окна, мазали типографской краской рамы для заключки и табуреты, безнадежно портя платья работниц, вынимали литеры из гнезд и перемешивали или просто расшвыривали их по полу, машины разбивали ломами… Да, тяжелое было время! Мы несли огромные убытки, не говоря уже о том, чего это стоило нам в моральном отношении.
– Дорогая, но это невероятно! – воскликнула Хелен.
Удивительно, но спустя несколько лет то, что казалось таким унизительным, представляется Фидо забавным.
– В газетах и журналах меня осыпали оскорбительной бранью; признаюсь, я не сразу научилась не обращать на них внимания. Но уже через год затраты «Виктории-пресс» начали окупаться, я удостоилась одобрения ее величества, а сейчас на Международной выставке мы получили медали за отличное качество работы. – На самом деле была только одна медаль, но Фидо слегка преувеличила, желая произвести впечатление на подругу.
– Брависсимо! – воскликнула Хелен и захлопала в ладоши. – Подумать только, когда я с тобой познакомилась, ты по нескольку раз в день меняла наряды и только и говорила о раутах у леди Морган!
Фидо весело рассмеялась:
– Боюсь, мы представляли собой довольно необычную пару – моя, так сказать, наставница и я.
– Мы танцевали с любым мужчиной, который пригласит нас, – вставила Хелен.
– Помню, как я по наивности позволяла себе весьма дерзкие и легкомысленные высказывания. А тебе, как замужней леди, следовало меня сдерживать.
– Ах, но Фидо всегда была моей лучшей половинкой! – призналась Хелен Андерсону. – А теперь посмотрите, как она чудесным образом превратилась из юной дебютантки в даму, занимающуюся филантропией…
– Кстати, мисс Фейтфул, – шутливо поинтересовался Андерсон, – полагаю, вы не станете отрицать, что некоторые из ваших феминисток слишком далеко заходят?
Фидо изобразила улыбку, напомнив себе, что мир будет меняться мало-помалу, ведь и мышка медленно прогрызает дырку в стене.
– Уверяю вас, полковник, мы отнюдь не ставим себе целью разрушение общественного механизма, а хотим лишь улучшить его работу.
– Но раздаются призывы к тому, чтобы женщины занимали судейские должности, избирались в парламент, на государственные посты…
– Ну, если какие-то доводы доводить до абсурда… – Фидо взяла себя в руки. – Лично я думаю, что закон не должен препятствовать активному участию женщин в жизни общества. Впрочем, в этом ведь нет необходимости – трудно представить, чтобы профессиями, о которых вы упомянули, мечтали овладеть многие женщины. По своей природе мы преимущественно интересуемся более благородными областями деятельности: образованием, медициной и благотворительностью.
– Это более благородно, чем ваша военная профессия, Андерсон, – с усмешкой заметила Хелен.
– Ну, скажем, эти занятия более способствуют счастью людей, чем война, – примирительно произнесла Фидо.
Полковник усмехнулся:
– Безусловно, мисс Фейтфул. Взять хотя бы несчастных американцев, сколько их сейчас страдает с обеих сторон![27]
Она одобрила его взгляд на эту войну.
– Но, признаюсь, мы, солдаты, всегда рвемся в бой.
– Полковник провел в Крыму свои самые славные дни, – зевнув, сообщила Хелен.
– А что касается бедных военных моряков вроде Кодрингтона, – добавил он, – то последнее настоящее сражение он видел в Аккре, целую четверть века назад!
Довольно пренебрежительное замечание относительно своего друга, подумала Фидо.
– Еще чаю? – спросила она.
Сегодня утром Фидо следовало быть на Лэнгхэм-Плейс, где проводилось обсуждение квартального отчета Общества содействия трудоустройству женщин, а не гулять в Гайд-парке. Но небо такое ясное и синее, сентябрьский ветерок веет такой приятной прохладой! К тому же приглашение на прогулку исходило от Хелен, и ей вдруг подумалось, что большого греха не будет, если она один-единственный раз пропустит собрание. За семь лет разлуки с подругой она никогда себе этого не позволяла. Вся ее жизнь была отдана работе.
– Ты читала «Женщину в белом»?[28] – спросила Хелен, когда они медленно шли вдоль извилистой речки Серпентайн[29], полностью оправдывающей свое название.
– Я два раза брала эту книгу у Муди, а потом купила себе экземпляр, – призналась Фидо. – Некрасивая, но невероятно благородная и преданная Мэрион глубоко трогает мое сердце.
– А я в то лето постоянно носила белую шаль, как несчастная Анна Катерик.
– Вижу, ты по-прежнему раба моды! А какого ты мнения о романах миссис Нортон[30] и мисс Брэддон?
Хелен энергично кивнула:
– Больше всего мне нравится ее книга «Трижды мертвый».
– А ты покупаешь «Темпл бар»? Там сейчас печатается роман мисс Брэддон «Жена доктора», – сообщила Фидо, – но мне кажется, его героиня своего рода английская мадам Бовари. Ну а «Тайна леди Одли» списана с «Женщины в белом»…
– Но она такая элегантная и смелая, что я все ей прощаю!
– Там есть интересное рассуждение, – припомнила Фидо, – о том, что женщины совершают подобные преступления из-за того, что не в состоянии удовлетворить свое стремление приобрести профессию.
– Мне ужасно нравится сцена, где она сталкивает своего мужа в колодец…
Фидо не дала Хелен договорить:
– А помнишь, как в ту, первую нашу зиму мы читали друг другу «Холодный дом»?[31]
– Конечно! Когда ты читала о смерти леди Дедлок, мне было так страшно, что потом я не могла заснуть!
– Ты слышала, что Диккенс развелся с женой после того, как она родила ему десять детей?
– Дорогая моя, эта сенсация едва ли не в тот же день долетела до Рангуна! – воскликнула Хелен. – Каков наглец! Обвинять ее в газетах в том, что она якобы не способна на материнскую любовь!
– Говорят, у него связь с какой-то актрисой, – добавила Фидо, понизив голос, хотя поблизости никого не было.
– Если бы просто с какой-то актрисой! – с наслаждением смакуя предмет, авторитетно заявила Хелен. – Но это сестра его жены!
– Не может быть!
– Я уверена, что на прошлой неделе видела именно ее, она покупала галоши на Регент-стрит. Я имею в виду миссис Диккенс, а не ее сестру. Бедняжка, она так опустилась!
– Она живет со старшим сыном, остальные дети навещают ее очень редко, – сокрушалась Фидо. – Я слышала, она до сих пор читает каждую вещь, которая выходит из-под пера ее мужа. Как это грустно!
– Это просто ужасно!
Экзальтированные интонации не меньше самих высказываний Хелен заставили Фидо расхохотаться. Они пробудили в ней те ее стороны, которые благополучно дремали все эти семь лет, – способность вести легкомысленный разговор, беззаботно высказывать свое мнение и даже некоторую бесшабашность.
– Вы очень скучаете по Мальте? – спросила она подругу.
– Ну, что касается Гарри, то он определенно скучает, – ответила та, любуясь двумя белоснежными лебедями, гордо скользящими по воде. – Там он занимал большой пост и пользовался уважением, а здесь ему нечего делать, разве только посещать эти скучные камерные концерты или лекции о конструировании боевых кораблей. – Она сердито вздохнула. – Обычно жены жалуются, что мужа невозможно выманить из клуба, а мой целыми днями торчит дома! Надеюсь, ему подыщут какую-нибудь канцелярскую работу в Адмиралтействе. В противном случае своим ворчанием и постоянными замечаниями он сведет с ума и меня и девочек!