Аристотель: Когда Фалеса, по причине его бедности, укоряли в бесполезности философии, то он, смекнув по наблюдению звезд о будущем <богатом> урожае маслин, еще зимой – благо у него было немного денег – раздал их в задаток за все маслодавильни в Милете и Хиосе. Нанял он их за бесценок, поскольку никто не давал больше, а когда пришла пора и спрос на них внезапно возрос, то стал отдавать их внаем по своему усмотрению и, собрав много денег, показал, что философы при желании легко могут разбогатеть, да только это не то, о чем они заботятся… [Там же].
А.: А вот что философы говорят об учении о душе у Фалеса.
Цицерон: Фалес Милетский… считал воду началом всех вещей, а Бога – тем умом… который все создал из воды [Там же, с. 114].
Аристотель: Фалес… полагал душу двигательным началом, раз он говорил, что <магнесийский> камень <= магнит> имеет душу, так как движет железо… [Там же].
Диоген Лаэртий: Он наделял душой… даже неодушевленное, заключая… <о всеобщей одушевленности> по магнесийскому камню <магниту> и янтарю… Началом всех вещей он полагал воду, а космос – одушевленным <живым…> и полным божественных сил [Там же, с. 100–101].
А.: Таким образом, у Фалеса при всей его антимифологической направленности и стихийном материализме существуют элементы идеализма.
С.: А что здесь плохого? И вообще, по-моему, пора уже покончить с разделением философии на материализм и идеализм – ведь иногда очень трудно причислить того или иного автора к материалистам или идеалистам.
А.: Во-первых, я не говорил, что идеализм – это плохо; во-вторых, материализм и идеализм – противоположные тенденции в философии, которые могут прослеживаться у одного и того же автора, но это не меняет их противоположного характера. И в психологических идеях мыслителя мы можем многое понять, зная его философскую позицию в том или ином вопросе. Так что будем пользоваться этим делением и впредь, если хочешь, как рабочей классификацией идей.
С.: Тогда я согласен с тобой.
А.: Об ученике Фалеса Анаксимандре мало что известно; однако многие философы подчеркивают материалистический характер его учения.
А. Августин: Преемником Фалеса стал его слушатель Анаксимандр и изменил воззрение на природу вещей. Ибо не из одной вещи (как Фалес, из влаги), но из своих собственных начал, думал он, рождается всякая вещь. Он полагал, что эти начала единичных вещей бесконечны и порождают бесчисленные миры вместе со всем, что только в них возникает; миры же те, как он считал, то разлагаются, то снова рождаются – каждый сообразно своему жизненному веку, в течение которого он может сохраняться. Но и он также в этом творении вещей не уделил никакой роли божественному уму [Там же, с. 123].
А.: Интересно, что Анаксимандр догадался о том, что жизнь впервые зародилась в воде, а затем животные, образовавшиеся от первых живых существ, вышли на сушу. Среди них был и человек, достигший взрослого состояния в брюхе большой рыбы.
А. Августин: Сей <= Анаксимандр> оставил в качестве ученика и преемника Анаксимена, который все причины вещей видел в бесконечном воздухе, но и богов не отрицал и не замалчивал; он только полагал, что не ими сотворен воздух, но сами они возникли из воздуха [Там же, с. 131].
А.: Имеется такое высказывание Анаксимена: «Как душа наша… сущая воздухом, скрепляет нас воедино, так дыхание и воздух объемлют весь космос» [Там же, с. 134]. Что привлекает в этих высказываниях о душе у милетцев? Первые попытки научного, то есть объективного и детерминистского, подхода к объяснению души, свободного от мифологических наслоений, где всегда предполагаются сверхъестественные причины тех или иных явлений. Но пойдем дальше. К ионийской философии относят и философа из Эфеса, соседнего с Милетом полиса, Гераклита.
С.: Это тот, который сказал: «Все течет, все изменяется»?
А.: Не только. Из его произведений сохранилось около 130 фрагментов, но они настолько трудны для понимания, что даже современники называли Гераклита «темным философом». Возможно, эта «загадочность» объясняется тем, что Гераклит, по свидетельству своих современников, невысоко ставил умственные способности своего окружения и «всех презирал» [см. Там же, с. 176], а также особенностями стиля Гераклита, широко использовавшего, в отличие от милетцев, мифологизмы [2, с. 133]. Известны язвительные замечания Гераклита в адрес иных философов: «Многознание уму не научает, а не то научило бы Гесиода и Пифагора, равно как и Ксенофана с Гекатеем»…
С.: Кто это?
А.: Гесиод – древнегреческий поэт, Гекатей – милетский философ, а о Пифагоре и Ксенофане мы поговорим позднее. Послушай же далее Гераклита.
Гераклит: Пифагор… занимался собиранием сведений больше всех людей на свете и, понадергав себе эти сочинения, выдал за свою собственную мудрость многознание и мошенничество [4, с. 196].
А.: Но и другие не церемонились с Гераклитом. Живший позднее Сократ так сказал о сочинениях Гераклита: «Что понял – великолепно, чего не понял – думаю, тоже, а впрочем, нужен прямо-таки делосский ныряльщик» [Там же, с. 179]. Так что и в то время дискуссии носили не только сугубо академический характер. В последние годы жизни Гераклит вообще удалился от людей и жил как отшельник в горах. Что же касается его учения, то началом всего Гераклит полагал огонь. Как торжественно звучат его слова: «Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий» [Там же, с. 217]. Итак, Вселенная не сотворена и вечна, но она не нечто безжизненное, куда движение нужно привнести извне (эта точка зрения будет весьма распространена впоследствии), она несет в себе свое движение, свой «логос».
С.: Что такое «логос»?
А.: Очень трудно ответить на этот вопрос. Уже в древности это слово имело в греческом языке более двадцати различных значений и среди них такие, как: «слово», «рассказ», «разумное слово», «математическое отношение двух величин» и другие [5, с. 19]. У Гераклита логос означает «меру», объективный диалектический закон, управляющий мирозданием. Материя и движение, таким образом, неотделимы друг от друга. Эта неотделимость вещественно-материального и закономерно-разумного аспектов мироздания переносится и на человеческую душу. В вещественном плане она представляет собой огненное начало, к которому может примешиваться «влажное начало». Душа тем лучше, чем более она огненна, а вот у пьяных и чувственно развращенных людей она, наоборот, влажна. «Не к добру людям исполнение их желаний, – замечает по этому поводу Гераклит [4, с. 234]. – Лучшие люди одно предпочитают всему: вечную славу – бренным вещам, а большинство обжирается как скоты» [Там же, с. 244]. Источник движения и изменения души – в ней самой; душа неисчерпаема в своих свойствах.
Гераклит: Границ души тебе не отыскать, по какому бы пути <= в каком бы направлении> ты ни пошел: столь глубока ее мера <= объем, логос> [Там же, с. 231].
А.: Значительную роль в диалектике Гераклита играет учение о борьбе противоположностей как источнике движения; многие поздние комментаторы Гераклита располагают фрагменты, посвященные этой проблеме, в виде стихотворных строк:
Противоположности играют значительную роль и в психической жизни человека; переживание того или иного чувства или состояния усиливает затем восприятие противоположного ему.
Гераклит: Болезнь делает приятным и благим здоровье, голод – сытость, усталость – отдых [4, с. 214].
А.: Познание собственной души Гераклит считал одним из достойных занятий человека. Любимым его изречением было «Познай самого себя» («Я искал самого себя» – это его вариант данного выражения) [см. Там же, с. 194]. Впрочем, как я уже говорил, и в учении о душе у Гераклита много элементов мифологии, так что некоторые философы вообще не считают его учение собственно философией (например, Алексей Федорович Лосев, известный историк философии), тогда как другие против этого [см. 6, с. 70–76]. Относительно души отзвуки мифологии можно найти в следующих высказываниях Гераклита: «Чем доблестней смерть, тем лучше удел выпадает на долю <умерших>», «Людей после смерти ожидает то, чего они не чают и не воображают», «Души обоняют в Аиде», «Человеческая натура не обладает разумом, а божественная обладает» [4, с. 244, 235, 234, 241] и других. Позднейшим материалистическим учениям будут более близки идеи Гераклита о мире как движущемся огне, тогда как идеалистическим – мифология Гераклита. Но пойдем далее.
2. Италийская традиция
C.: Ты, кажется, говорил еще об италийской философии?
А.: Да, то есть философии, распространенной в полисах Южной Италии и Сицилии. Это уже более позднее время – ближе к V веку до новой эры. Сюда относится прежде всего философия Пифагорейского союза, об основателе которого – Пифагоре – мы практически ничего не знаем. Объясняется это во многом тем, что философская школа Пифагора – не столько собственно научная школа, сколько «религиозно-этическое братство – нечто вроде монашеского ордена, члены которого обязывались вести “пифагорейский образ жизни”, включавший наряду с целой системой аскетических предписаний и табу также обязательства по проведению научных исследований» [5, с. 13]. При этом ничего из найденного в этих исследованиях не разрешалось предавать огласке; все достижения школы приписывались Пифагору как ее основоположнику. Один Эмпедокл, будучи членом Пифагорейского союза, решился разгласить какие-то его идеи, за что и был изгнан с позором из него.
С.: А «пифагоровы штаны», то есть теорема Пифагора, действительно Пифагорова?
А.: Мы достоверно не знаем этого. Зато знаем множество различных легенд и слухов о Пифагоре. Вот что рассказывают про него.
Диоген Лаэртий: Приехав в Италию, он соорудил себе комнатушку под землей и наказал матери записывать на дощечке все происходящее, отмечая при этом время <событий>, а затем спускать ему <эти заметки>, доколе он не вернется <на землю>. Мать сделала, как он сказал. А Пифагор некоторое время спустя вернулся наверх тощий как скелет, пришел в народное собрание и объявил, что прибыл из Аида, причем зачитал им все, что произошло <за время его отсутствия>. Те были так взволнованы сказанным, что заплакали, зарыдали и уверовали, что Пифагор прямо-таки божественное существо. Дело кончилось тем, что они доверили ему своих жен, чтобы те научились кое-чему из его учений, и их прозвали пифагоричками [4, с. 139].
C.: И что, тогда действительно были женщины-философы?
А.: Да. Особенно стала известна некая Теано, которая, по некоторым легендам, стала женой самого Пифагора. Учение Пифагора о душе очень близко учению орфиков – последователей религиозного предфилософского учения, которые верили в метемпсихоз – переселение душ, то есть более раннему по времени учению, и, с другой стороны, столь же близко последующим идеям Платона о душе, о которых мы будем говорить позже. Сам Пифагор рассказывал о своих прошлых жизнях, прожитых его душой в других телах [cм. 4, с. 142]. Еще Пифагор говорил, что в основе всего лежит число и что душа есть гармония, то есть то же числовое соотношение. Честно говоря, мне лично интереснее читать комментарии современников и позднейших философов о пифагорейском образе жизни, которые, я думаю, и тебе будут интересны.
А. Н. Чанышев: Пифагорейский образ жизни опирался на иерархию ценностей. На первое место в жизни пифагорейцы ставили прекрасное и благопристойное, на второе – выгодное и полезное, на третье – приятное. К прекрасному и благопристойному пифагорейцы относили и науку.
Устав Пифагорейского союза определял условия приема в союз и образ жизни его членов. В союз принимались лица обоего пола (разумеется, только свободные), выдержавшие многолетнюю проверку своих умственных и нравственных качеств. Собственность была общей, при вступлении в союз все сдавали свою собственность особым экономам…
Пифагорейцы вставали до восхода Солнца. Проснувшись, они проделывали мнемонические упражнения…
А.: Помнишь, что такое мнемотехника? Вон когда она уже была!
А. Н. Чанышев: Затем шли на берег моря встречать восход Солнца. Затем обдумывали предстоящие дела, делали гимнастику, трудились. Вечером они совершали совместное купание, после чего вместе ужинали и совершали возлияние богам. Затем было общее чтение. Перед сном пифагореец давал себе отчет в прошедшем дне: «И нельзя было принять очами спокойными сна, пока трижды не продумаешь прошедший день: как я его прожил? что я сделал? какой долг мой остался невыполненным?» [2, с 141].
А.: Чанышев подчеркивает далее, что в основе пифагорейской этики лежало требование победы над страстями, подчинения старшим, культ дружбы и товарищества, почитание Пифагора. Приемы психотерапии занимали также немаловажное место в деятельности союза. Пифагорейцы уделяли внимание и проблемам медицины (известный врач древности, Алкмеон из Кротона, который едва ли не впервые в истории сказал, что орган души – головной мозг, и открыл зрительные нервы, также входил в Пифагорейский союз). Они, наконец, занимались и развитием психических функций, главным образом памяти и внимания.
С.: Своеобразная педагогическая система, не так ли?
А.: Пожалуй, это и прообраз научной школы как тесно сплоченного коллектива единомышленников, в котором существуют не только благоприятные производственные, но и личные взаимоотношения. Нам бы побольше таких школ!
С.: А кто еще относится к италийской философии?
А.: Школа элеатов, то есть философов полиса Элея. О первом из них, Ксенофане, известно, что он прожил около 90 лет, писал стихи – одно из них привлекло к себе внимание Пушкина [см. 5, с. 18] – и был довольно остер на язык. В одном из сатирических стихотворений Ксенофан, высмеивая учение пифагорейцев о метемпсихозе, писал (имея в виду Пифагора):
Сам Ксенофан считал, что боги, о которых говорят греки, есть плод творческого воображения людей: эфиопы пишут своих богов черными и с приплюснутыми носами, фракийцы – рыжими и голубоглазыми [см. Там же, с. 172]. А вот если бы имели руки быки или кони, то они бы рисовали своих богов быками или конями. Нет, Ксенофан не отрицал бога, но это единый бог,
Этот бог Ксенофана неподвижен и правит миром лишь одной силой своей мысли. В Элейской школе вообще отрицали движение и развитие, в отличие от Гераклита. Поэтому элеатов называли первыми метафизиками.
С.: Как же они доказывали это отсутствие движения?
А.: Хороший вопрос и, главное, вовремя поставленный, потому что именно в Элейской школе мы впервые в истории философии встречаемся с доказательством как таковым, до этого философы опирались больше на аналогии и метафоры [см. 2, с. 152]. Попытки доказательства мы находим у Парменида. По сообщениям Платона, будучи молодым, Сократ слушал Парменида [см. 4, с. 275]. Возможно, что приемы «сократических диалогов» имеют своим истоком беседы Парменида с его учениками и слушателями. А вот доказательства основных положений философии Парменида, на мой взгляд, доказательствами не являются. Сначала Парменид пытается доказать, что небытие не существует, потому что оно «немыслимо» (его нельзя помыслить). Для Парменида предмет мысли и мысль о предмете тождественны. Раз нет небытия, то тогда бытие должно быть только единым и неподвижным, ведь тогда ничто не может разделить бытие на части и ничто не может исчезнуть и ничто не может возникнуть. Стало быть, в мире все неизменно.
С.: Действительно, это не доказательства.
А.: А что ты скажешь на это: покоится ли летящая стрела?
С.: В каком смысле? Она же движется?
А.: А вот третий представитель Элейской школы, Зенон, утверждал, что покоится.
С.: Как так?
А.: Давай будем рассуждать, как Зенон. В каждый данный момент времени стрела занимает какое-то особое место, так?
С.: Так.
А.: В следующее мгновение она будет занимать какое-то другое место?
С.: Да.
А.: Занимая этот отрезок пространства, стрела в этом месте покоится?
С.: Похоже, что так.
А.: Значит, в сумме мы получаем сумму состояний покоя?
С.: Да.
А.: Так можем ли мы из суммы состояний покоя вывести состояние движения? По Зенону, нет. Значит, движения нет.