Совсем иное положение создалось с приходом династии Рюриковичей, которые все были язычниками. Даже княгиня Ольга, крестившаяся, держала у себя пресвитера (по-видимому, по имени Григорий), как мы находим в одной летописи, «втайне».
Первый период княжения Владимира был усилением языческой реакции (вспомните смерть христианина-варяга и его сына, воздвижение Владимиром кумиров). Только в самом конце X века, т. е. после 990 года, появились условия для продолжения летописания. Однако бедность, а часто и ошибочность сведений об Ольге и даже Владимире, показывает, что новое летописание началось после Владимира, при Ярославе Мудром. Только теперь из легенд, рассказов стариков, по отрывочным старым записям началось конструирование «Повести временных лет».
Однако полное использование перволетописи времен Аскольда было делом невозможным: летописец имел уже совершенно другой «социальный заказ».
Он не мог говорить о христианстве Руси в аскольдовские времена, ибо тем самым он сводил на нет всю заслугу Владимира, отца своего господина! Он умолчал и об антихристианской деятельности Рюриковичей, ибо это значило, что христианство уже было, а Рюриковичи были его гонителями и т. д.
Не имея возможности в условиях того времени совершенно замолчать существование Аскольда, летописец ограничился всего двумя сведениями о нем (оба отрицательного характера): 1) что поход Аскольда на Царьград был неудачен, 2) что он не был родовитым князем, а просто боярином-захватчиком, поплатившимся жизнью за узурпирование не ему принадлежащей власти.
Таким образом, смена династии в Киеве и упадок христианства прервали русское летописание по крайней мере на 100 лет, – отсюда бедность сведениями о начале Руси в летописях второго периода летописания. Последуем, однако, дальше, рассмотрим 874 год.
Может показаться странным, что русская перволетопись, записавшая точно и конкретно события двух предыдущих лет и последующего года, оказалась столь неточной, расплывчатой и фантастической в сообщении под этим годом.
Дело объясняется очень просто: в перволетописи не было записано ничего пространного, ибо и записывать было почти нечего, – буря разгромила флот руссов еще до Царьграда. Поэтому и греческие хроники времен Василия Македонца хранят об этом походе своего рода молчание. Очевидно, сообщение перволетописи было такого рода: «В лето 6374. Разметаша буря лодьи Осколдовы и Дировы, идуче на Царьград». Южнорусский летописец-рюрикист, богомольный монах, заменил это краткое сообщение выпиской из греческой хроники, с полным описанием события и нравоучительным содержанием.
Однако, поскольку в греческой хронике продолжателя Георгия Амартола даты события и имен начальников руссов вовсе не было, он заимствовал эти данные из аскольдовской перволетописи, целиком исчерпав ее содержание и растворив ее в жиденькой воде типичного греческого религиозного красноречия.
Нужно, однако, добавить в его оправдание, что он имел все основания поверить греческой версии, которая была смешением религиозной легенды с историческими событиями (частично 626 года, частично 860-го, а также 874-го).
Летописец-рюрикист, прочитавши в греческой хронике недатированное известие о разгроме русского флота бурей в походе на Царьград и сравнивши его с датированным известием русской перволетописи о таком же разгроме руссов в походе на Царьград, счел оба события за одно и внес в выписку из греческой хроники подробности из русской перволетописи. Так произошла ошибка, которая не была разгадана до последнего времени.
Так как дата события, т. е. 6374 год, была дана перволетописью по болгарскому исчислению, то все наши историки, применяя византийское летоисчисление, давали ошибочную дату похода, именно 866 год. На самом деле было два похода руссов: 1) удачный поход 860 года, описанный Фотием и упоминаемый западноевропейскими хрониками, руководитель которого неизвестен (что это был Аскольд, возможность не исключена), 2) неудачный поход 874 года под руководством Аскольда и Дира.
Следует отметить, что какой-то русский источник знал о двух походах Руси на Царьград, это видно из того, что в Воронцовском списке Новгородской летописи мы находим: «При сем же цари паки приидоша Русь на Царьград». Значит, какой-то поход был и до «паки».
Итак, оригинальная запись перволетописи о походе руссов в 874 году на Царьград до нас не дошла, она поглощена греческой ошибочной версией этого события, но сохранена в дате и именах главарей похода.
«В лето 6385 (т. е. в 875 году. – С. Л.). Възвратишася Асколд и Дир от Царьграда в мале дружине, и бысть в Киеве плач велий (это известие имеется в Никоновской Воскресенской, Тверской и Софиевской I летописях. – С.Л.). Того же лета бысть в Киеве глад велий. Того же лета избиша множество печенег Осколд и Дир (у Татищева, пользовавшегося и не дошедшими летописями, добавлено: «Ходи же и на кривичи и тех победи». – С.Л.). Того же лета избежаша от Рюрика из Новагорода в Киев много новогородцкых мужей».
Здесь ясно чувствуется летописец-киевлянин, пишущий о местном голоде, об успехах и неудачах местного князя, о беженцах из Новгорода. Всего этого позднейший летописец, хоть и киевлянин, но уже «рюрикист», естественно, в свою «Повесть временных лет» не внес, ибо это ломало весь хребет истории Руси, как он ее себе представлял.
Из этих мелких дополнений бесспорно вытекает, что Киевская Русь времен Аскольда была совершенно самостоятельным (и, должно быть, достаточно сильным) государством, воевавшим под водительством Аскольда с Византией, волжскими болгарами, печенегами, полочанами и кривичами. Уже объем географии соседей показывает, что это не была только Киевщина, а вся Южная и отчасти Средняя Русь. То обстоятельство, что новгородцы убегали в Киев из Новгорода, показывает, что Киев был независим от Новгорода, власть Рюрика на Киев не распространялась. Вместе с тем Киев не представлял собой для новгородца что-то совершенно «заграничное». Следует отметить также, что печенеги отмечены уже для 875 года.
Интересно отметить отношение историков-специалистов к упомянутым и подобным дополнительным известиям: они не подвергают сомнению их, они только отзываются стереотипной фразой: «Происхождение этого известия Никоновской летописи неизвестно».
Приходится удивляться: неужели наши специалисты по исследованию летописей не имеют даже предположения в этом отношении? Они настолько одурманены скрупулезнейшими «исследованиями» «Повести временных лет», что свидетельства Никоновской летописи повергают их в состояние героев «Ревизора» при появлении жандарма в последнем акте, – они безгласны. Нагородить целую кучу объяснений о «Начальных сводах», о «Сказаниях о распространении на Руси христианства» и т. д., на это у них есть время и место, но высказать хотя бы гипотезу о происхождении приведенных нами выше сведений в Никоновской летописи у них нет никаких данных! А ведь дело идет не о мелких фактах, а о самом костяке русского летописания.
Здесь ложный метод гуманитаристов проявляет себя в наибольшей наглядности и «блеске».
Подведем итоги. Если мы примем во внимание предыдущий наш очерк – «Как создалась русская летопись» – и данный, можно прийти к следующим заключениям:
1) Русская первичная летопись («перволетопись») началась еще в аскольдовские времена; во всяком случае под 872-м и несколькими последующими годами мы находим типичную точную запись русской летописи, а сообщенные подробности не вызывают сомнения в их аутентичности.
2) Это летописание было недолгим, но было настоящим летописанием, т. е. точным и регулярным; началось оно, вероятно, с началом христианства на Руси, т. е. еще до Владимира, а закончилось с падением аскольдовской династии и реакцией язычества, иначе говоря, с пришествием Рюриковичей.
3) От этого летописания остались только ничтожные, второстепенные отрывки, сохраненные только в некоторых летописях, в частности в Никоновской. Ядро же этого летописания поглощено впоследствии летописью «рюрикистов», взявших из него то, что подходило к их политическим воззрениям, а остальное изменив, заменив или выбросив. Эти истинные сведения о начале Руси, по-видимому, погибли навсегда.
4) С наступлением реакции язычества перволетописание было прервано по крайней мере на 100 лет, поэтому-то начальный период «рюриковской» истории и так поразительно беден многими, казалось бы, долженствующими быть сведениями (возьмем, например, эпоху Владимира Великого).
5) Никоновская и другие подобные летописи, приняв за свою основу «Повесть временных лет», ибо это была первая цельная история Руси (а не просто летопись), будучи по типу своему наиболее полными, так сказать, учеными, а не учебными, воспользовались дополнительными сведениями, намеренно опущенными составителем «Повести временных лет», в том числе и перволетописью Аскольда.
6) Летопись Рюриковичей создалась сравнительно поздно, как настоящая летопись, а не как расширенное «Сказание о распространении на Руси христианства (как это полагает Д. С. Лихачев).
7) В летописи «рюрикистов» никакого «Начального свода» не было. «Повесть временных лет» была первым действительно начальным сводом рюрикистов. Хотя аскольдовское летописание и было использовано «Повестью», его нельзя считать начальным сводом, легшим в основу нового, т. е. «рюриковского» летописания, ибо самый стержень летописи был в «Повести» коренным образом изменен: факты не столько фиксировались, сколько оценивались, а самая оценка определяла, брать или не брать существовавшие исторические факты.
Кроме аскольдовской летописи в основу в части фактов легла также какая-то послеаскольдовская запись, носившая такой же характер, что и аскольдовская.
Используя эти два источника, отдельные записи времен Рюриковичей, государственные документы, народные предания, изустные сведения, летописец-рюрикист создал пестрое по происхождению фактов, но стройное по мировоззрению здание русской истории. К сожалению, эта история во многих отношениях расходится с действительной историей, и мы теперь вынуждены кропотливо выискивать крупицы истины из груд довольно пристрастно либо односторонне оцененных фактов.
3. О крещении князя Аскольда
Легенда о крещении князя Аскольда и о чуде с несгоревшим Евангелием, как известно, вовсе отсутствует в большинстве главнейших летописей (Лаврентьевской, Ипатьевской и других), но имеется в Никоновской и некоторых иных.
Так как Никоновская летопись является летописью сравнительно поздней (XVI в.), то в этой легенде видели позднейшую вставку и не придавали ей никакого особенного значения.
Изучение нами Никоновской летописи показало, что она заключает в себе ценнейшие сведения, пропущенные в Лаврентьевской, Ипатьевской, Троицкой и других летописях, которые были главным объектом изучения историков.
Сосредоточив свое внимание почему-то на указанных выше летописях, историки изучали генезис этих летописей, оставив в стороне Никоновскую, Воскресенскую, Тверскую. Это было крупной ошибкой, ибо генезис летописей может быть понят только при изучении всего их комплекса.
В этом пренебрежении к Никоновской летописи сыграло роль, вероятно, ее позднее написание, а между тем это вовсе не доказывает, что материал ее первых страниц так же молод, как она сама.
Никоновская летопись, судя по ее полноте, использовала не только Лаврентьевскую, но и другие источники, более полные, чем последняя. Приходится удивляться, что такие исследователи, как Шахматов, оставили в стороне вопрос о том, откуда взялись в Никоновской летописи подробности, совершенно конкретные, но отсутствующие в летописях типа Лаврентьевской. Если бы это было сделано, то выводы этих исследователей, безусловно, резко отличались бы от ими полученных.
Мы уже указывали в одном из очерков, что русское летописание на самом деле гораздо древнее, чем предполагают Шахматов и другие, и что самое летописание имело, очевидно, два этапа: «аскольдовский» и «рюриковский», как мы их назвали.
Здесь мы займемся расмотрением вопроса: попала ли легенда о крещении Аскольда в Никоновскую летопись в «аскольдовский» период летописания или значительно позже, и кроме того: почему в Никоновской летописи нашла себе место легенда, а не конкретная историческая запись.
Мы уже отмечали в другом очерке, что запись легенды в Никоновской летописи носит явно заимствованный из какого-то греческого источника характер: ни стиль отрывка, ни его содержание вовсе не соответствуют таковым в обычных записях Никоновской летописи.
Трудно, конечно, доказать, откуда Никоновская летопись списала легенду о крещении Аскольда, однако греческое его происхождение несомненно. Так как, сколько нам известно, вопрос этот в нашей литературе не обсуждался, мы считаем необходимым поставить его и привести прежде всего другой, более обширный иностранный вариант легенды о крещении руссов.
Ниже мы приводим латинский перевод с греческого Ансельма Бандуры, 1729, опубликованный им в его комментариях к сочинениям Константина Багрянородного. В указанном комментарии дан греческий текст и его латинский перевод.
К сожалению, мы не имеем возможности привести и полный перевод на русский язык, мы ограничимся только самым кратким изложением содержания, чтобы читатель, не знающий латыни, всё же знал, о чем идет речь[1].
Переводу Бандуры предпосланы следующие строки введения: «Chrobati ac Serbii, uti supra ad caput XXX. adnotavimus, fidem Christi susceperunt Heracleo Juniore imperante; Pagani vero sive Arentani baptizati fuere sub Basilio Macedone, ut idem Porphyrogenitus scribit supra cap. XXIX. quemadmodum etiam plures alii ex Slavis, qui Dalmatiam incolebant, ut ipse tradit eodem loco, & in Vita Basilii num. LIV. ex editione Regia.
Quod quidem congruit cum Platina, qui Adriani secundi Pontificis, & Suetopoli principis Dalmatiae Sclavos Christi fidem suscepisse ait in vita Johannis XIII. quem pro XIV. ponit.
Haec autem Platinam ex Blondo, Blondum vero ex Chronico MS Andreae Danduli exscripsisse ajunt, ubi sic legitur: Hujus autem B. Cyrilli praedicatione Suetopolis Rex Dalmatiae, qui ab Odrillo germano Totilae Regis Gothorum originem duxerat, cum toto suo populo fidem Catholicam suscepit.
Verum Dandulus haec sub Michaele contigisse scribit, Platina vero sub Basilio Macedone. Neque soli Arentani ac nonnulli alii ex Slavis Dalmatiae accolis sub Basilio Macedone baptizmum susceperunt; verum & Bulgaros ad meliorem frugem revocavit idem Imperator, Russisque persuasit, ut sacrum Baptisma susciperent, quemadmodum narrat laudatus Porphyrogenitus in avi Vita num. XCV & XLVI.
De Russorum autem ad fidem Christi conversione libet hic proferre historiam, quae a principio mutila est, quam quidem reperi in Codice MS Colbertino recenti manu conscripto n. 4432 &. Latinum fecimus. Sic igitur habet»[2].
Итак, греческая рукопись, которую Бандура ниже переводит на латинский язык, точно не датирована, имеет поврежденное начало и принадлежит неизвестному автору. Для наших целей это, впрочем, не имеет особенного значения, ибо из текста явствует, что события записаны современником их, во времена Василия Македонца.