– Есть! – радостно доложил Вукс. – Многие видели, как Гжельский что-то писал в серой тетради.
– А голубки?
– Тоже… Один жолнеж[19] подтверждает. Сейчас явится.
– Ясно… – Пан Казимир зашагал по комнате, пересекая ее из угла в угол. – А я, признаться, сомневался…
– Выходит, прав был этот самый Коготь, – уточнил Вукс.
– Да версия беспроигрышная, – пан Казимир приостановился. – Ну что, поручик, порассуждаем?
Вукс удивленно воззрился на пана Казимира, и майор понял, что до него поручику никто ничего такого не предлагал.
– Ладно, – пан Казимир усмехнулся. – Я буду рассуждать вслух, а вы – оценивать. Если что, возражайте. Понятно?
– Так точно!
– Тогда начнем. – Пан Казимир снова прошел по комнате, собираясь с мыслями. – Версия у нашего Когтя, как я мыслю, беспроигрышная. Точный выстрел – случайность. Тетрадь есть. Очная ставка с паном Зарембо – глупость. Про Яновскую я и говорить не буду.
– А если, – неожиданно перебил пана Казимира Вукс. – Если позвонить этому пану Каминскому? Вроде как есть тетрадь!
– Мысль! – Пан Казимир поднял палец и, одобрительно посмотрев на поручика, улыбнулся: – Только это не наше дело. Пусть этим пан Вальчак занимается. Наше дело – тетрадь. Найдем, вопросов не будет. Да, вот еще что, поручик… Как по-вашему, почему Гжельский мог говорить о переводе?
– Я так думаю… – польщенный Вукс сразу почувствовал себя увереннее. – Во-первых, это – дыра. У Брониславского тут дело, а нам с вами, простите, в свободное время только лягушек изучать.
– Так… А во-вторых?
– А если деньги большие улыбаются, чего тут сидеть?
– Это верно… Но тогда о переводе как-то надо просить. А вот если там не картежные записи, то… – Майор опять вспомнил о тетради. – Вот тогда нам надо прятать Меланюка и Когтя подальше от пана Зарембо…
Пан Казимир хотел еще что-то сказать, но в дверь постучали и возникший на пороге бравый солдат лихо щелкнул каблуками.
– Жолнеж Стус Збигнев по приказанию пана майора прибыл!
– Вольно, вольно, разговор не по службе… – Майор внимательно посмотрел на солдата: – Что, варшавский?
– Было. – Лицо солдата расплылось в улыбке. – И газетами торговал, и папиросами… А как пан майор догадался?
– Служба. – Пан Казимир подошел к Стусу и доверительно положил ему руку на плечо. – А теперь, серьезно. Расскажи-ка мне про тетрадку…
– Я попробую, пан майор. – Стус наморщил лоб от усердия. – Значит, так… Видел два раза, нет, три… Как по вечерам докладывал. Пан поручник что-то там записывали, а как я входил, закрывали… Это все.
– А голубки? – напомнил пан Казимир.
– Так были и голубки… Похоже, их пан поручник сами нарисовали. Он как закрывал тетрадку, их каждый раз видно было.
– Это хорошо… – Майор прошелся по комнате. – А скажи, ты домой часто пишешь?
– Конечно, пан майор. И отправляю, как положено. Как вы приехали, с этим строго стало.
– При Гжельском полегче было?
– Да… – Стус немного замялся.
– Ну-ну, смелее! – подбодрил его пан Казимир.
– Тут рядом Заяц-почтарь живет. Ну вот… Раньше прямо к нему можно было.
Пан Казимир многозначительно посмотрел на Вукса и вдруг подмигнул Стусу.
– Ну-ка скочь на конюшню, пусть нам лошадей оседлают. Съездим втроем к твоему Зайцу…
К хутору Зайца-почтаря пан Казимир, почувствовавший удачу, гнал карьером. Поскакав к ограде, все трое враз осадили лошадей и спешились. Баба, возившаяся во дворе, с испугом уставилась на направившихся прямо к хате военных.
– Эй!.. Заяц-почтарь дома? – весело окликнул ее Стус.
– Дома, пан, дома… – баба деревянно поклонилась.
Оставив солдата с лошадьми, майор первым взошел на крыльцо и, пнув ногой дверь, вошел в низкую, засиженную мухами горницу. Навстречу ему с лежанки оторопело вскочил нечесаный мужик в домотканых портках. Майор по-хозяйски сел на лавку и строго спросил:
– Ты, Заяц-почтарь?
– Я, пан офицер…
– Тебе поручик Гжельский почту давал? – в лоб рубанул майор.
К вящему удивлению пана Казимира результат превзошел все его ожидания. Баба, тихонько зашедшая в хату, вдруг заголосила, а мужик повалился на колени и начал бессвязно выкрикивать:
– Не губите, пан офицер! Не виноват я!..
Мгновенно оценив ситуацию, пан Казимир рявкнул:
– Молчать!!! – Вопли немедленно прекратились. – Встань!
Мужик мгновенно вскочил и собачьими глазами уставился на майора.
– Значит, поручик Гжельский давал тебе письмо… – внушительно сказал пан Казимир. – А ты его куда дел?
– К куму заезжал по дороге, к куму… – сбивчиво начал пояснять Заяц. – Выпили мы добряче, а до гмины[20] приехал, нема письма…
– А может, то пакет был? – пан Казимир пальцами показал тетрадный размер.
– Письмо, пан офицер, письмо! У конверти… Да я… Виноват, пан офицер, винова-а-а-т!..
– Цыц! – Вопли мужика начали раздражать майора. – К куму часто заезжал?
– Та почитай кожного разу… У кума ж бимбер[21] добрый…
– Ах ты, бимбер, так твою! Где кум живет?
– А нема его, пан офицер, нема! На заробитки поихав, на заробитки…
– Что?!. – Пан Казимир вскочил с лавки. – Какие еще, пся крев, заробитки!
– Виноват, пан офицер!.. Винова-а-ат!..
– Поручик! – Пан Казимир безнадежно махнул рукой. – Уйми его.
Вукс шагнул на середину и вытащил из кобуры «вис».
– Прикажете застрелить?
Заяц-почтарь потерял дар речи. Не сводя глаз с поручика, он задом начал отползать мимо своей вообще остолбеневшей бабы в самый дальний угол. Насладившись этой картиной, пан Казимир медленно и раздельно произнес:
– Подожди… Но если он что-нибудь вякнет, то на месте…
И уже не слушая благодарного бормотания Зайца, пан Казимир повернулся и в сопровождении Вукса не спеша вышел из хаты…
* * *
Стены камеры незаметно переходили в сводчатый потолок, и линии углов плавным загибом соединялись в центре, образуя выгнутый крест. Камеру недавно белили, и известковые полосы, оставленные квачом, тоже тянулись вверх, постепенно сливаясь в ровный белый фон. Вообще-то, рассмотреть такие детали было трудно – узкое зарешеченное окно до половины закрывал прибитый снаружи деревянный щит.
Впрочем, Петро Меланюк уже так хорошо изучил свой квадратный закуток, что особой нужды приглядываться ему не было. Время тянулось медленно, «гранатовый полициант» с точностью часового механизма, гремя заслонкой, заглядывал в камеру, и все изменения были только в небольшом прямоугольничке видимого в окне неба, сначала зимне-белесого, а теперь, по весеннему времени, все чаще радостно-голубого.
Правда то, что его держат в одиночке и почти не вызывают на допросы, несколько смущало Петра, но он был искренне убежден, что всякий борец за свободу должен сидеть за решеткой, и поэтому воспринимал свое состояние, в общем-то, спокойно. Разволновался он только один раз, когда на Великдень в недальнем соборе зазвонили колокола. Петру стало как-то грустно, представился праздничный стол и даже тарелка свежего студня, где из густо-жирной пленки торчат куски свиной шкуры с плохо выпаленной щетиной. Правда, сегодня Петро о холодце не думал, а вышагивая по камере, старательно вспоминал все уловки следователя, пытаясь разобраться, что тут к чему.
Примечания
1
Клуня – строение для молотьбы хлеба.
2
Дармовис – длинное выступление крыши на боковой стене, под которым хранили хозяйственную утварь.
3
Цыберник – шест, с помощью которого журавль поднимает из колодца ведро.
4
КПЗУ – Коммунистическая партия Западной Украины.
5
ПМТ – Польская монополия табачная.
6
ПМС – Польская монополия спиртовая.
7
Кресы всходни – польское название западно-украинских территорий.
8
«Сильський господар» – общество сельских хозяев.
9
«Двуйка» – Отдел Польского Генерального штаба.
10
Гарцежи – молодежная организация скаутского типа.
11
Адгеренты – сторонники.
12
Дискреция – секретность.
13
Брама – проезд во двор через здание.
14
Батяры – молодой мещанин из предместья.
15
Пейсахувка – праздничная рюмка для водки.
16
Мишигене – сумасшедший.
17
Цабе – здесь: чудик.
18
Зошит – тетрадь.
19
Жолнеж – солдат.
20
Гми́на – наименьшая административная единица Польши.
21
Бимбер – самогонка.