– Ну, девица эта ушла рано утром, сказав охране, что их шеф просил не беспокоить его до полудня – устал очень, а те и поверили. Уж больно девчонка несерьезно выглядела, – закончил несчастный Велесов и умолк, поглядывая то на майора, то на меня.
– Павел, ты меня разочаровываешь, – покачал головой Олег и притушил окурок в огромной хрустальной пепельнице, выполненной в виде какого-то цветка. – Мне перед Дмитрием Алексеевичем неудобно: расхваливаю тут твои способности, понимаешь, а ты – как курсант-первогодок: ни «а», ни «бе»! Нашли что-нибудь?
– «Пальчиков» тут немерено, – нехотя ответил пристыженный лейтенант. – Запаховую пробу тоже взяли: и здесь, и в ванной, и на лоджии. Ну, волос еще везде полно – линька у них, что ли?
– Чьих волос? – встрял я, возвращаясь в комнату.
– Мужских и женских: на постели и в ванной. Да, и два окурка всего, – вспомнил Велесов. – Амиев, по словам друзей и брата, не курил. Тем не менее один «бычок» – мужской, – он протянул Ракитину пластиковый пакетик для «вещдоков».
– Как определил? – прищурился Олег, заглядывая в пакет.
– У него фильтр прикушен, а на другом зубов нет, только помада.
– Значит, здесь был кто-то третий?
– Вряд ли, – ответил я за лейтенанта. – Охрана бы знала, а через лоджию не проникнуть – там везде масс-датчики понатыканы, таракан не проскочит.
– Что ж он, дух бесплотный? – усмехнулся Ракитин, возвращая «вещдоки» Велесову и доставая сигареты.
– Да все гораздо проще, шеф, – я последовал его примеру: проснувшийся во мне, давно забытый охотничий азарт требовал любимого стимулятора. – Дяденька просто покурил за компанию с девочкой. Подумаешь, одна сигаретка!.. А насчет шеи – да, следов борьбы не обнаружили, но женщина даже не сильная – обученная, вполне может проделать эту операцию, когда клиент спит! Например, у нее на коленях. Сон глубок, мышцы расслаблены…
– Гениально, Холмс! – развел руками Олег.
– Служу родному капиталу, Ватсон! – отпарировал я.
– Ладно, конкретный разговор будет завтра, после всех экспертиз. Пошли отсюда! – резюмировал Ракитин.
– Кстати об экспертизе, – сказал я. – Судя по тому, как лежит труп, могу заметить, что шею ему свернули не на постели. На «сексодром» Амиев попал уже в неживом состоянии, а точнее – тело туда просто закинули!
– Я что-то тебя не пойму, – Олег упер в мою сторону указательный палец. – Ты же только что доказал нам, что здесь не было никого постороннего?!
– А я и сейчас не утверждаю, что он был, – пожал я плечами.
– Но ведь девица не могла…
– А кто вам сказал, что это была девица?
– А?.. – Ракитин несколько секунд очумело разглядывал мою невинную физиономию, потом до него дошло. – Ты опять за свое?! Нет больше никаких психомов! Нет!!.. Понял, фантаст хренов? – Он тут же спохватился и замолчал, лишь желваки под скулами выдавали напряжение, охватившее Олега по моей вине. А сам я в этот момент готов был отрезать себе язык, проклиная собственную бестактность по отношению к лучшему другу.
– Значит так, – заговорил через минуту Ракитин почти нормальным голосом. – Лейтенант, заканчивайте тут все и садитесь за отчет. Я – к полковнику Бересту, а ты, Шерлок Ватсон, свободен до… Короче, свободен! – Он резко повернулся и размашистым шагом вышел из спальни.
Велесов покосился на меня и спросил:
– А это правда, что господин майор, ну… пытался вместе с собой и этих…
– Правда, Паша, – я вдруг почувствовал жуткую, прямо-таки многотонную усталость и непреодолимое желание выпить. – Подбрось меня до «Бистро», а то я сегодня безлошадный.
– Идемте, Дмитрий Алексеевич, – кивнул Велесов, открыл дверь и кликнул маявшихся в гостиной санитаров.
Уже в машине, когда отъехали пару кварталов от гостиницы, он рискнул задать еще один, мучивший его до сей поры вопрос:
– А кто же это все-таки мог быть, если не девчонка?
– Не знаю, лейтенант, – честно ответил я, – может быть, это и вовсе нечеловек. Всякое в жизни бывает…
* * *
Все-таки я сумел закончить сей суматошный день более-менее достойно и с пользой для себя. И во многом благодаря вовремя принятому внутрь стаканчику знаменитой в городе «Таежной пади» – напитку, изобретенному владельцем «Сибирского бистро», моим бывшим однокурсником Васькой Полосухиным, пардон, Василием Вилоровичем! Испытывая, видимо, с детства, слабость ко всякой «вкусной, но нездоровой» пище, Василий все же удержался от погружения в пучину алкогольного забвения подобно многим своим приятелям-бизнесменам легендарных «мутных девяностых» годов. В результате появилось «Сибирское бистро» – помесь знаменитого брэнда «Макдоналдс» и чисто местного колорита – с весьма оригинальным меню напитков и блюд. А коктейль «Таежная падь» – клюквенный морс пополам с коньяком, медом, корицей и гвоздикой – вкупе с «чебурятами», жаренными во фритюре пельменями, составили лицо заведения.
И вот когда я, расправившись с порцией «чебурят», приступил ко вкушению «таежного» напитка, меня довольно сильно и бесцеремонно шлепнули по загривку, и следом раздалось довольное «гыгыканье», которое я бы, наверное, узнал и на том свете. Васька плюхнулся на стул напротив меня и, продолжая улыбаться во весь свой «буратинский» рот, дождался, пока я откашлялся от попавшей не в то горло «Пади» и снова обрел способность говорить.
– Здорово, Димоген! – сказал Васька знакомым гнусавым из-за сломанного в юности носа голосом. – Как тебе моя жрачка?
– Полосатый, – морщась от попавшего в нос напитка, хрипло проговорил я, – когда же ты научишься вести себя сообразно положению, а не происхождению?
– А чем тебе не нравится мое происхождение? – немедленно окрысился Полосухин, всегда болезненно воспринимавший любое упоминание о своем далеко не безоблачном детстве.
Родители, вконец спившиеся сельские интеллигенты, выгнали десятилетнего Ваську из дому, посчитав для себя разорительным содержание «лишнего рта». И сидеть бы им в тюрьме по суровым советским законам, если бы история получила хоть какую-то огласку. Но ее-то как раз и не было, потому что Василий, по натуре гордый и независимый, молча снес обиду и пошел в большой мир, даже не думая о последствиях. Через месяц скитаний по разбитым дорогам степного Приобья его, полумертвого от голода, подобрал цыганский табор, приняв, очевидно, за родственника из-за носатости, чернявости и хитрющих зеленых глаз. И за следующие пять лет Полосухин постиг все премудрости жизни «вольного народа», начиная от конокрадства и кончая философией мировосприятия этих простодушных, плутоватых, свободолюбивых людей. Табор по сути являлся абсолютно автономной социальной единицей, имеющей даже собственную систему образования и медицинской помощи. И такая независимость никак не могла понравиться властям предержащим, усиленно строившим в то время новое общество – единый советский народ. Поэтому когда табор попал в «зачистку» во время очередной кампании по борьбе с бродяжничеством и тунеядством и Ваську вместе с остальными цыганятами отправили в интернат для трудновоспитуемых детей, преподаватель, тестировавший их на грамотность, был несказанно удивлен Васькиным уровнем образованности, вполне соответствовавшим среднешкольному. Полосухин же, будучи все-таки не цыганом, не стал упираться и рваться из интерната на волю, подобно другим детям «вольного народа», а весьма прилежно доучился до семнадцати лет и, получив копию метрики, записанную с его слов, и паспорт, вышел в большой мир вполне состоявшимся гражданином. Правда, привычка жульничать и хитрить при любом удобном случае, а также ввязываться с бесшабашной отвагой во всякие сомнительные авантюры, въевшаяся в его натуру за время «цыганской одиссеи», так и осталась. Именно поэтому по окончании Сибирского медицинского университета в большой мир вышел не Василий Филаретович, а Василий Вилорович Полосухин: видимо, Васька решил, что последнее отчество звучит более солидно и благородно. А может, сделал это для того, чтобы поскорее забыть детский кошмар бесконечных побоев и унижений от собственных родителей…
Поэтому, зная всю историю, я поспешил исправить неловкость и примирительно сказал:
– Извини, Васек, это я от неожиданности. Рад тебя видеть!
– Да уж, – хмыкнул он, – в большом городе живем: времени на встречи со старыми друзьями совсем нету. А ведь в бистро регулярно ходишь!
– Ну, и ты, Васек, знаешь, где я работаю и где отдыхаю…
– Так ты, Димоген, кто? – немедленно надулся этот прохиндей. – Журналист, любитель «жареного». А я?..
– А ты, Полосатый, всего лишь слегка отмытая цыганская рожа! – осадил я его, зная наперед, что если Ваську не остановить сразу, ссора неизбежна: уж больно он любил кичиться своим новым положением, которого достиг исключительно самостоятельно. – И не продолжай, пожалуйста! А то ведь… тебе ли не знать силы печатного слова?
– Ты чего, Димыч? – тут же пошел на попятную Полосухин. – Я же пошутил…
– Я тоже…
– Ну и ладненько! – снова расцвел Васька и щелкнул пальцами, подзывая пронырливую смазливую официанточку: любил господин Полосухин смолоду, что и говорить, миниатюрный, но фигуристый, женский пол, потому и реализовал свою мечту, лично проводя отбор обслуги для бистро вплоть до уборщиц.
Девчонка мгновенно выставила на стол перед своим благодетелем запотевший стакан «Пади» и мисочку с очищенными кедровыми орешками.
– Люди бают, у тебя давеча неприятность приключилась аккурат возле моего заведения? – спросил Васька, переходя на любимый, как он выражался, «народный диалект».
– Да уж, – кивнул я, принимаясь за свой стакан, – врагу не пожелаешь такого глупого положения…
– М-да, – Полосухин задумчиво кинул в рот щепоть орешков, запил глотком «Пади». – Неладно, ежели человек правду речет, а его во лжи уличают.
Я едва снова не поперхнулся коктейлем от неожиданности и мгновенно подобрался, не подавая виду. Получается, Васька встретился со мной не случайно, а ждал здесь специально, вычислив с цыганской прозорливостью мои дальнейшие шаги. Знал господин Полосухин что-то весьма важное для меня. И для него, разумеется, потому что бывшего однокурсника я мог бы заподозрить в чем угодно, но только не в альтруизме.
– Но есть все же правда в мире сем, – продолжал вещать Василий, войдя в образ и не забывая прихлебывать из стакана. – И вошла она в уста человека гордого, но честного!
– Господин Полосухин, ау! – позвал я, буквально вспотев от предчувствия. – Давай по-простому, а? Ты видел того психа, что мне под колеса кинулся, да?
– Видел, – сказал Васька уже совершенно будничным тоном и высыпал остатки орешков из мисочки прямо в рот. – И не псих он вовсе был, а… не знаю кто, – продолжил он, с аппетитом чавкая.
– Почему ты так решил? – холодный ветерок опасности снова пощекотал мне затылок.
– Потому что этот парень ждал тебя, – заявил бывший однокурсник, сохраняя на физиономии простодушную улыбку, но взгляд у него при этом был жестким и сосредоточенным. – Он маячил у меня под окнами минут десять. И обратил я на него внимание именно потому, что выглядело сие подозрительно: стоит человек под проливным дождем без зонтика и даже укрыться не пытается – странно!
– Что ж тут странного? – Я по своей извечной привычке уже рассуждал вслух. – Ну, любит человек под дождем гулять, особенно под летним, проливным.
– Так ведь не гулял он. – Васька взял свой стакан, повертел его в ловких длинных пальцах, но пить не стал и поставил обратно на стол. – Он именно ждал! Просто стоял столбом возле таксофона и на дождь не обращал никакого внимания. А когда появился ты, он буквально рванулся на дорогу, будто стометровку решил освоить. – Полосухин все же не выдержал и отхлебнул коктейля, покрутил головой, вспоминая, и продолжил: – А вот дальше, Димыч, я тоже ничего не пойму. Вроде я на пару секунд отвлекся от него на твой финиш в будку, и за это ничтожное время он умудрился исчезнуть! Но проспект-то здесь метров тридцать поперек будет?..
– Значит, он должен был развить скорость порядка шестидесяти километров в час, чтобы добежать хотя бы до ближайшего подъезда на другой стороне проспекта, – подсчитал я и невольно поежился от ледяного дуновения в затылок. – Так не бывает!
– Не бывает, – согласился Василий и вперил в меня пронзительно-зеленый взгляд. – Мне почему-то кажется, Димыч, что ты знаешь, кто это был!
– Ей-богу, Васек, могу только догадываться, – честно сказал я. – Кстати, ты очень правильно сделал, что не вышел давеча и не рассказал «гаишникам» свои наблюдения.
– Почему? – немедленно подобрался он, почуяв приближение тайны, из которой, видимо, собирался извлечь кое-что полезное и для себя.
– Потому что это стало бы опасным и для тебя, – веско ответил я. – И следующий таксофон или столб оказались бы твоими.
– Темнишь, Димоген! – процедил в миг преобразившийся Полосухин. От длинного и нескладного великовозрастного балбеса с дурацкой улыбкой на лице не осталось и следа. Теперь напротив меня сидел матерый, битый жизнью волчара – стремительный и беспощадный. – Кто на тебя наехал, говори!
– Послушай, Василий Вилорович, – я постарался аккуратно разорвать дружескую дистанцию, – даже если бы я знал, то тебе не сказал бы. Не в моих правилах подставлять друзей. Но я пока действительно не знаю, кто это. Могу только предполагать, но даже предположения мои могут негативно отразиться на твоем здоровье, а я этого не хочу. Так что давай договоримся: если мне понадобится твоя помощь, я позвоню. Дай мне свой мобильник, а я тебе – свой…
– Ладно, – немного поиграв желваками, согласился Васька. – Верю. Записывай: 613–777.
– Порядок. А мой – 599–600.
– Крутой номер! – не удержавшись, цокнул языком Полосухин.
– А то!.. – улыбнулся я и тут же серьезно добавил. – Только про свои наблюдения – никому!
– Не учите меня жить! – Передо мной снова оказался прежний Полосатый, бывший однокурсник и соратник по ночным приключениям на дискотеках. Я полез было за бумажником, чтобы расплатиться, но Васька барским жестом остановил мою руку. – Оставь, Димыч, сегодня – за счет заведения. Бывай! – и он неожиданно легкой и пружинистой походкой удалился в сторону служебной двери в дальнем конце зала.
Я посмотрел сквозь стеклянную стену на улицу и убедился, что дождь наконец-то закончился. И в этот момент проснулся мой мобильник. Вместо номера определитель выдал аж целых десять «шестерок». Чувство опасности промолчало, и я, пожав плечами, нажал кнопку ответа.
– Котов слушает.
В трубке что-то зашуршало, послышался тонкий свист и какой-то неживой, лязгающий голос медленно произнес:
– Не ходи в «Световид». Не надо…
На меня вдруг накатила веселая злость: вспомнился знаменитый и единственный в своем роде российский вестерн конца шестидесятых годов прошлого столетия «Белое солнце пустыни».
– Зачем ты пытался убить меня, Саид? – поинтересовался я голосом киношного басмача.
Я все еще был уверен, что это чей-то розыгрыш.
– Ты ничего не сможешь сделать, а женщина Ксения умрет, – снова проскрипело в трубке, как по ржавому железу.
Теперь я уже не был уверен, что меня разыгрывают. Никто не знал про мою встречу с Меньшиковой. По крайней мере, никто из людей. От этой мысли меня вновь прошиб пот и стянуло льдом затылок. Блин! Да что же это такое?! Неужели все начинается по новой?! Опять явился по мою душу черный мадхъя? Неужели я обречен всю оставшуюся жизнь воевать с этой нечистью и ради чего?.. Ну нет, врешь – не возьмешь! Вот теперь-то я уж точно пойду до конца, хотя бы для того, чтобы раз и навсегда отбить у тебя охоту совать нос в мои дела, Нурия Саликбекова!
– Эй, шутник! – прорычал я в трубку. – Я поеду в «Световид». А если что-нибудь случится с Ксенией Меньшиковой, я тебя из-под земли достану!
Но ответом мне были лишь короткие гудки. Ярость поднималась изнутри меня, грозя затопить сознание мутной водой отчаянной решимости, а это было сейчас очень опасно, и потому я сжал зубы, глубоко вдохнул в три приема по технике тайцзи и сложил пальцы в мудру Земли, восстанавливающую внутренний энергетический потенциал организма и защищающую от внешних негативных энергоинформационных воздействий. Эффект, как всегда, не замедлил сказаться буквально через пару минут: в душе наступило светлое умиротворение, в сознании – ясность, и даже хмель выветрился.