Пока племянница шуровала в недрах ридикюля, а дядя Валера, вздыхая, терпеливо ждал. Из-за его спины откуда ни возьмись возникло сморщенное старушечье лицо с криво накрашенными губами, из-под мятой панамы со значком по центру выбивались огненно-красные пряди.
– Ха! Новые хозяева пожаловали! – вместо приветствия произнесла незнакомка громким, хриплым, без тени любезности голосом.
От неожиданности дядя и племянница вздрогнули.
– Так точно! Мы они и есть! – весело отрапортовал Валерий Петрович, пропуская бабку вперед. – Но для начала все-таки «здравствуйте». А вы, наверное, соседка? И как вас звать-величать?
Но старушка, видимо, была не расположена к светскому общению. Проигнорировав его вопрос, она подкатила поближе видавшую виды детскую коляску, из которой торчали какие-то понурые цветы, и продолжила расспросы, бесцеремонно разглядывая вновь прибывших:
– Я вас еще в прошлый раз, неделю назад, видела… ну и что вы? Как? Заезжать будете? Или все ломать начнете? Вдвоем или еще кто из родни приедет?.. А Рябая-то, выходит, рада-радешенька, вам дом продала и к дочери укатила? Небось содрала с вас деньжищ будьте нате.
Ольга открыла рот и хотела что-то ответить, но Валерий Петрович ее опередил.
– И содрала, и укатила, – послушно согласился он, сразу сообразив, с кем имеет дело.
– Вот ведь зараза! Даже ничего не сказала, все молчком да молчком… а вы тоже хороши, взяли да купили, ни у кого ничего не спросивши, хоть бы с соседями поговорили… – Качая головой, старуха вперилась взглядом в Ольгу, которая наконец отыскала ключи и стояла, зажав их в руке. – Мы бы уж вам рассказали… я тут с шестьдесят четвертого года через три участка живу, меня Люся зовут, все знаю про всех, а Рябую, хозяйку-то старую, как облупленную. В товариществе она раньше работала, все себе за полцены брала, и песок, и щебенку… ох и непорядочная баба…
– Спасибо вам за информацию, уважаемая Люся, не знаю вашего отчества, обязательно с вами еще пообщаемся, но, простите, торопимся, – решительно прервал ее монолог Валерий Петрович и двинулся к калитке.
– Да вы все сейчас торопитесь, ни у кого времени нет… – нисколько не смутившись, еще быстрее затараторила Люся, – а я вам скажу, что напрасно вы с Рябой связались, еще пожалеете потом. Ромка-то у ней, сын, пробы ставить негде, настоящий бандит… такое тут творил, правда, говорят, полгода назад убили его.
– Как убили? Это вы про сына прежней хозяйки говорите? – насторожилась Ольга.
– А про кого ж еще! Про него, голубчика…
– Всего доброго, Людмила. Увидимся. – Взяв племянницу под локоть, дядя Валера в одностороннем порядке прервал разговор с навязчивой соседкой.
Они скрылись за калиткой, но бубнеж за спиной не затихал:
– …времени нет, все спешат как на пожар, а я точно говорю, напрасно вы с Рябой связались. Нехороший этот дом… пожалеете еще.
Они пошли по дорожке, ведущей к дому. Старый, запущенный сад благоухал после недавнего дождя. К аромату флоксов, растущих среди крапивы и сныти, примешивался запах спелых яблок. Ольга окинула взглядом участок, который показался ей сегодня особенно большим, быть может, потому, что кусты скрывали сетку забора, а может, от осознания того, что теперь все это уже ее собственность и ей самой придется заниматься и садом, и поросшей сорняком клумбой, и домом. Где только на это все время найти, время и деньги? А еще неплохо бы приноровиться, приспособиться к этой самой загородной жизни. Поди разберись, как и что тут надо делать.
У Ольги никогда не было дачи, не считая далекого детства, когда родители снимали у знакомых летний домик в Ильинке. Она являлась типичным жителем мегаполиса, урбанисткой. Теперь же все в ее жизни менялось.
«Ну да ладно… как-нибудь справимся, привыкнем, и на ремонт деньги еще остались».
Перед дверью Ольга снова с непривычки завозилась с ключами.
– Вот ведь какая противная старуха, все настроение испортила, – вспомнив разговор с соседкой, пожаловалась она дяде Валере. – И откуда она взялась и какой-то Ромка-бандит?
– Да ладно, не бери в голову! Не видишь разве, что это за Люся. Я такую публику хорошо знаю, местная сумасшедшая, кликуша. И с домом тебе повезло – хороший, крепкий. О хозяйке я справки навел. И про Ромку этого, про сына, все выясним. Я как-никак бывший мент… Не бери в голову, подполковник Торопко, хоть и в отставке, тебе обещает защиту. Кое-какие связи остались, – подбодрил ее Валерий Петрович, войдя в прихожую и деловито осматриваясь. Потом он предпочел сменить тему: – Давай лучше о другом… Насколько я понимаю, большого ремонта ты затевать не хочешь?
– Умоляю, какой там большой! Нам бы с Денисом побыстрее переехать.
– Тогда смотрим, что надо сделать в первую очередь и в обязательном порядке.
– Ой, спасибо вам, дядя Валер, я и вправду не знаю, с чего тут начинать.
– Спасибо вам, дядя Валера… – шутливо передразнил ее Торопко.
На самом деле Валерий Петрович приходился ей не дядей, а троюродным братом, как говорится, седьмая вода на киселе. А почтительное «дядя» Ольга ввела в обиход еще в далекой юности в связи с более чем десятилетней разницей в возрасте между ними.
Торопко легонько подтолкнул ее вперед:
– Шагай, отличница. И не бойся. Мы со Светкой тебе поможем. Жена моя в этом деле ас.
Ольга, вооружившись блокнотом, приготовилась записывать все его ЦУ.
Они миновали небольшую террасу, прихожую с лестницей на второй этаж, и оказались на кухне:
– Тут, конечно, ремонт бы не помешал, стены, потолок надо освежить, а вот котел новый придется ставить. Я еще в прошлый раз тебе сказал. Ну, санузел понятно. Унитаз, раковина, кафель, стены, пол – все надо менять.
– Можно и кафель, хотя знаете, мне так понравилась одна идея, – мечтательно вставила Ольга. – Очень оригинально смотрится – мои знакомые у себя дома стены туалета оклеили марками.
– Дойче марками? – усмехнувшись, выглянул из-за двери Торопко.
– Да ладно вам. Обычными, почтовыми, и конвертами. Стильно получилось. Хотя возиться, конечно, с этим не хочется.
– Вот именно. Ты, главное, прикинь свой бюджет, а Светка тебе остальное подскажет. Ведь у нас тоже только что ремонт закончился.
Покинув санузел и кухню, дядя с племянницей направились в комнаты. Их было четыре. Одна большая проходная примыкала к кухне, и еще три изолированных поменьше. Несмотря на то что мебели в них почти не было, кроме той, что по договоренности с Ольгой оставила прежняя хозяйка (кстати сказать, довольно приятная пожилая женщина с запоминающейся фамилией – Рябая), комнаты выглядели вполне симпатично и чистенько.
– Окна вроде бы хорошие, менять не надо. Так, подшкурить, покрасить. А вот обои…
– …обои надо переклеивать. С такими розанами на стенах я не выживу, – продолжила Ольга и пометила что-то в блокноте.
– Ты скажи, отличница, на пол чего думаешь стелить, ковролин? А то ведь зимой пол может быть холодным.
– Нет, ни ковролин, ни палас Денису не подойдут. Никакого ворса, никакой синтетики…
– Это что ж, все из-за астмы?
– Да все у нас в жизни из-за нее. И квартиру продали, и переезд, и спешка. Надо нам с ним поскорей из Москвы уматывать, у него там приступ за приступом. Врач мне так и сказал: столичный воздух для астматиков – яд.
– Вот ведь несчастный парнишка! – понимающе кивнул Торопко. – Но вообще-то тебе с ним повезло. Хороший мальчишка растет, вдумчивый, разумный. Моя дочка в этом возрасте ох и вредная была. А со школой что думаешь?
– Ой, тут пока больше вопросов, чем ответов. Правда, у него год в запасе есть. А пока будем наслаждаться сельской жизнью…
– Сельская жизнь – это хорошо. Но до Москвы добираться по пробкам – часа два, не меньше. Рано вставать придется. Ты у нас кто – жаворонок или сова?
– Я… я не знаю, – задумалась Ольга, – голубь, наверное…
– Это как?
– Это когда ложишься как можно раньше, а встаешь как можно позже. Словом, я птица-мутант, – улыбнулась она. – А вообще-то каждый день мне ездить не придется. Да здравствует Интернет! Работу прислали, я перевела, потом отправила. Удаленный доступ. Конечно, если что-то стоящее подвернется, то с Денисом Нина останется.
– А что твой благоверный? Знает про дачу? – осторожно спросил Валерий Петрович.
– Боже упаси! Его это вообще не касается. Я даже думать о нем не хочу. Слушайте, может, мы тут с вами чайку сообразим, дядя Валер? – поспешила сменить тему Ольга. – Я с собой сахар и чай в пакетиках захватила…
Услышав про пакетики, заядлый чаеман Торопко скривился:
– Нет, Олюшка, уволь, я эту гуашь не пью. Давай-ка лучше… я там в саду где-то мяту видел…
Валерий Петрович вышел. Сделав еще один круг по комнатам, Ольга вернулась на кухню, зажгла плиту, налила в кастрюльку воды и, подойдя к буфету, открыла дверцы. И сам буфет (деревянный, ностальгический, точно такой же стоял когда-то у них в квартире), и кое-что из посуды хозяйка оставила по ее просьбе на первое время. Ольга хотела найти ложки, но ящик, в котором лежали приборы, оказался тугим и никак не выдвигался. Она потянула сильней, и ящик со всем содержимым с грохотом обрушился на пол.
Алюминиевые ложки, вилки, крышки, прищепки и прочая мелочь разлетелись по всей кухне. С протяжным вздохом Ольга принялась складывать все обратно.
Из прихожей донеслась тяжелая поступь Валерия Петровича.
– Эх, какая же красота в саду! Там у тебя и мята, и мелисса растут. А яблок сколько! Смотри, что я нам к чаю принес… – обратился он к Ольге, которая сидела на корточках и что-то внимательно рассматривала. – Ну, ты чего застыла?
– Ой! Что это за ужас такой, дядя Валер? – Она протянула ему пожелтевший квадратик бумаги, поднятый с пола. Он, вероятно, вылетел из ящика вместе с ложками.
Это была небольшая любительская фотография, запечатленный на ней молодой человек улыбался во весь рот. Однако лицо его выглядело пугающе. Чья-то рука тщательно поработала над снимком – вместо глаз у юноши на фото зияли безобразные дыры.
3. Господу было угодно даровать мне долгую жизнь…
Франция, Бургундия, графство Помар, 1499 г.
Господу было угодно даровать мне долгую жизнь, каковую я в меру своих скромных сил старалась прожить в соответствии с Его заповедями. Волею Всевышнего мне довелось пережить и обоих мужей моих, и возлюбленных детей, трое из которых покинули меня, будучи младенцами, двое же других преставились уже отроками. Милостью Божьей я до зрелых лет отличалась отменным здоровьем и не знала тяжких болезней, а чрево мое оказалось столь плодоносным, что вопреки горьким утратам я не оставила без наследников ни благородного графа де Рабюсси, ни древний род барона Бонкура, по которому до сих пор скорблю и ношу траур. В малые лета сподобил меня Всевышний стать пристальным свидетелем чумного мора, унесшего жизнь моих матери, сестер и бабки, но самой счастливо избегнуть мучительной смерти. Вдругорядь Божье Провидение отвело от сердца моего клинок подлого и коварного убийцы. За долгие без малого семьдесят лет на памяти моей, сменяя на троне один другого, сошли в могилу два высокородных правителя Бургундии, смерть последнего из них, не оставившего после себя потомства мужеского пола, предрешила судьбу некогда великого Герцогства. Помнится мне, как дважды одевался в траур и французский трон в далеком Париже, хоть я и не была близко сопричастна тому. Ныне же, приближаясь к закату своих дней, я нередко, творя молитву, задаюсь вопросом: во имя чего мне подарены долгая жизнь и крепкая память. В поисках ответа я возвращаюсь к временам моей юности, молодости и зрелости. Иной раз сии воспоминания о былом собирают вокруг меня внимательных слушателей, двое из которых доводятся мне внуками, другие же дальними родственниками. С видимым удовольствием они сидят подле меня и часами внимают моим рассказам. Подчиняясь их настойчивым просьбам, особенно просьбам моей внучки Элинор, имеющей редкий дар добиваться желаемого, иные истории я вынуждена терпеливо повторять еще и еще раз. Несколько времени назад, поддавшись ее уговорам, я уже было собралась записать свои рассказы. Помнится, еще досточтимый фра Микеле утверждал, что слог мой неплох, хотя ему и не хватает торжественности. Однако жестокий приступ лихорадки, случившийся у меня в минувший сочельник, а наипаче старость, оказал пагубное действие на мое зрение. Глаза сильно ослабели, от затеи Элинор пришлось отказаться. Как видно, Господь не уготовил мне славу женщины-сочинителя подобно Кристине Пизанской[1], чьей «Книгой ста баллад» я некогда восхищалась. Впрочем, иные говорят, что повествование из уст в уста способно также научать младые умы. Посему сызнова принимаясь за рассказ… О! Я уже слышу их звонкие голоса за дверями моей спальни, стало быть, они приготовились и ждут. Так вот, принимаясь за рассказ, тешу себя надеждой, что внуки мои найдут в нем для себя не столько забаву, сколько урок и пользу. Не в этом ли и есть высший смысл моего земного существования?
Итак, любезные мои слушатели, случилось это поздней осенью по окончании лета Господня тысяча четыреста шестьдесят шестого…
4. Телефонный звонок
Москва, сентябрь. Наши дни
Тот день у Ольги не задался с самого утра. Не было еще девяти часов, когда со всей очевидностью стало ясно, что Денис снова простудился. Потом из-за какой-то кухонной ерунды они повздорили с Ниной. Сразу после стычки позвонил заказчик с «радостным» сообщением, что накрылась ее работа на выставке, на французском стенде. Потом забили тревогу рабочие, занимавшиеся ремонтом дачи, – на стене в ванной обнаружили грибок. Через короткое время в квартире вышибло пробки, и как следствие – из компьютера исчезли две страницы готового перевода для журнала «Путешественник». Ну а уже к полудню разразилась настоящая катастрофа, и Ольге (о, если бы такое было возможно!) нестерпимо захотелось вычеркнуть этот проклятый день из жизни, просто стереть его ластиком.
Дело даже не в том, что после четырех месяцев молчания ей позвонил бывший муж. Собственно, он и раньше им изредка звонил. С ней беседовал, с сыном общался. Не часто, но все же… отцы-то ведь разные бывают. Но на сей раз разговор состоялся совсем не рядовой, можно сказать, из ряда вон. Суть его сводилась к следующему: пять долгих лет, с тех пор как Ольга от него ушла, Филипп жил в разлуке с Денисом, отчего жестоко страдал. Теперь же он пришел к выводу, что хочет сам заняться его воспитанием, соответственно, перевезти во Францию, и если Ольга с его решением не согласна (возражения он слушать не стал), то он намерен через суд получить опеку над сыном. В подтверждение своего решения Филипп привел веские аргументы, касающиеся неблагоприятной экологической обстановки в Москве, тяжелого материального положения Ольги (откуда он это взял?), а также плохого социально-политического климата в РФ в целом. Он, как всегда, говорил предельно вежливо, корректно, гладко, избегая неудобных формулировок, говорил так, как будто рассказывал о недавнем походе в ресторан. Голос бывшего супруга все звучал и журчал, точно лесной ручей. А Ольга стояла, прижимая трубку к уху, и молчала. Казалось, она лишилась не только дара речи, но и слуха, будто рядом разорвалась бомба. Ей особенно запомнилась дурацкая, небрежно брошенная фраза, точь-в-точь как в кино: «С тобой свяжется мой адвокат», которая долго стучала ей в висок уже после того, как она повесила трубку.
«Господи! Для чего все это ему понадобилось? Зачем? – думала Ольга. – С чего вдруг он вспомнил про Дениса? Целых пять лет ждал, и вдруг, ни с того ни с сего, суд! Что он там задумал, в своей Франции! А может, у него появилась женщина? Но зачем ей, то есть им, чужой ребенок? А если она… хотя чего тут додумывать. Боже мой! Отнять у меня Деньку! Откуда взялась эта идея с опекой? Да ему самому опека нужна. Это же просто смешно – Филипп и отцовские чувства. Нонсенс какой-то, ерунда… впрочем, про такое она уже от кого-то слышала. К повзрослевшим сыновьям отцы проявляют больше внимания, с ними интересней, чем с младенцами. А может, Филипп затеял все это по настоянию матери? Нет, Аньес никогда не стала бы. Нет, она не могла…»