– …Не забивайте голову ерундой, капитан, это не доведёт до добра! Мы с вами просто выполняли приказы. И если уж вы не были героем в этой войне, тогда я вообще не понимаю, что такое «герой»!
Очень легко убедить человека в том, в чём он хочет быть убеждённым. Веттели стоило большого труда не поддаться гладким речам и приятным мыслям. Ведь всё это – и возраст, и подчинённое положение – только отговорки, призванные усыпить собственную совесть.
Не может быть героем тот, кто воевал на чужой земле.
Наверное, именно поэтому война не хотела его отпускать, настигала даже здесь, в идиллически-мирном Гринторпе, как ни гнал её от себя, как ни старался забыть.
…Школа стала на уши перед Самайном. Пришло известие: на шестой день праздника Гринторп почтит своим визитом королева Матильда.
Веттели был единственным человеком не усматривающим в этом ничего сверхъестественного и вообще, сколь-нибудь интересного: Эрчестер её величество посещала два, а то и три раза в год – дежурное мероприятие. Но на Гринторп такая немыслимая честь обрушилась впервые, и на собрании профессор Инджерсолл высказался в таком духе, что все должны костьми лечь, но в грязь лицом не ударить. И началась обычная подготовительная суета, которую Веттели не любил ещё со своих школьных лет. Всё как всегда: по коридорам и залам снуют ошалелые уборщики, из кухни проистекают ароматы, способные свести с ума даже богов, школьный хор денно и нощно разучивает торжественные гимны, бледные учителя готовят речи (из общего числа которых хорошо, если половина будет произнесена, остальные не уложатся в регламент), старшекурсники репетируют спектакль по мотивам средневековой прозы, младшие путано декламируют стихи. Вдобавок, нельзя и о самом празднике забывать, ведь королева королевой, а боги богами. Потому в школьном дворе громоздятся поленницы для будущих костров, в деревенской пекарне заказываются рогатые хлеба, потому что своя кухня уже не справляется, во всех кладовых громоздятся корзины репы,[4] яблок и орехов, к ним (к яблокам и орехам, а не к репе) подбираются бессовестные мальчишки и даже некоторые бессовестные девчонки, а начальство почему-то никак не может решить, откуда пригласить друида – из Эльчестера или Фексфорда, потому что свой, гринторпский, в школу не пойдёт, он на всю деревню один.
Как раз вторую часть из этого перечня, касающуюся непосредственно Самайна, Веттели очень даже любил, тоже с детства. Поэтому он бессовестно стащил из кладовой два яблока и горсть орехов – для себя и Эмили, выпросил у няни две крупные брюквы, вырезал два фонаря, опять же, для себя и Эмили, и до самого праздника они прекрасно проводили время вдвоём, гуляя по парку и болтая ни о чём, благо, к торжественным приготовлениям их не привлекали.
Праздник тоже прошёл славно, в Гринторпе его умели встречать ничуть не хуже, чем в Эрчестере. Перед парадным крыльцом ярко полыхали костры, повсюду таращились огненными глазами фонари, бегали перепачканные сажей дети, трещали на раскалённых углях орехи, предсказывая чью-то судьбу. Вечером во внутреннем дворе были танцы, и друид из Ронсмутта оказался, уж конечно, не таким занудой, каким был бы эльчестерский или фексфордский.
Друид был относительно молод и ослепительно красив, должно быть, фейри в его родне так и кишели. Проведя положенные обряды и умыв лицо от сажи, он с кружкой эля скромно пристроился на камне под священным дубом, и оттуда внимательно наблюдал за течением праздника. Когда Веттели случайно оказался рядом, друид неожиданно его окликнул и для верности придержал за рукав. Правильно сделал, иначе тот постарался бы сбежать, сделав вид, что не расслышал. Он только что закончил танцевать с профессором Брэннстоун и собирался танцевать с Эмили, ему было решительно не до друидов. Но вырываться было бы невежливо, пришлось вступить в разговор.
– Молодой человек, – в лоб, без всякой преамбулы спросил друид. – Вы никогда не задумывались о духовной стезе? Я ищу ученика, вы бы мне подошли.
Добрые боги, и этот туда же!
– Никак нет, сэр! – выпалил Веттели поспешно. – Простите, но у меня совсем иные планы на жизнь. Летом я собираюсь поступать в Норренский университет, учиться на инженера-гидравлика! – и с чего вдруг в голову взбрело? За двадцать с лишним лет своей жизни даже не вспомнил ни разу, что есть на свете такая профессия – инженер-гидравлик, и вдруг выдал как по писаному! Даже интересно, готовят ли их в Норрене?
Друид настаивать не стал, только кивнул невозмутимо, и притянул визитную карточку.
– Возьмите, пожалуйста. Если вдруг передумаете, сможете меня найти.
– Благодарю вас, сэр.
Друида звали Талоркан сын Фераха. Его визитку Веттели сначала хотел выкинуть, потом передумал и спрятал под правую фарфоровую собаку. Не то на всякий случай, не то просто из вежливости.
Ближе к полуночи его потянула за руку Эмили.
– Берти, идёмте скорее в учительский кабинет, там есть большое зеркало, мы с вами будем гадать!.. Не бойтесь, никто ничего не скажет, там сейчас пусто, все во дворе у костров.
Гадание было простым: разрезаешь яблоко на девять кусков, восемь съедаешь, стоя спиной к зеркалу, девятый бросаешь через левое плечо, тогда в зеркале появляется изображение будущего супруга. Веттели увидел Эмили, Эмили увидела его. «Дурачки, – посмеялась над ними миссис Брэннстоун. – Скажите спасибо, к вам не забрёл мистер Хампти-Дампти, а то вы бы и его увидели в зеркале. Гадать надо было поодиночке. Ну, ничего, к следующему празднику я вас научу…»
Так кончился старый год и начался новый.
…– Капитан, вы уже привели в порядок ваш мундир? – Токслей окликнул Веттели на лестнице, под мышкой он сжимал объёмистый свёрток. – Я везу свой в прачечную, в город. Хотите, и ваш захвачу?
– Зачем? – равнодушно спросил Веттели. – Пусть валяется, как есть. Надеюсь, он мне нескоро пригодится.
– Как? Разве старик Инджерсолл вам не сказал? На церемонии встречи с её величеством мы с вами должны быть одеты по форме. Не сказал? Значит, забыл на нервной почве, с ним такое бывает. Тащите скорее мундир, представляю, в каком он у вас виде.
Расстроенный Веттели покорно поплёлся за мундиром, хранившимся скомканным в дальнем углу комода. Спорить он не стал: на этот счёт действительно существовало какое-то правило. Во всяком случае, эрчестерский инструктор по военной подготовке, отставной майор Кеолвулф, всегда являлся на официальные мероприятия одетым именно в форменный мундир, ещё старого образца – ярко-красный, с чёрно-белым галуном. Спасибо ещё, что опыт последних войн доказал преимущества хаки, иначе они вдвоём с Токслеем подобным ослепительным нарядом затмили бы, пожалуй всю остальную школу.
…Преимущество преимуществом, но блеснуть им всё-таки пришлось.
Вечером накануне церемонии Токслей вручил Веттели вешалку с вычищенным и отутюженным мундиром.
– Держите, капитан. Повесьте, что ли, куда-нибудь, чтобы до завтра не помялось. И про награды не забудьте, их быстро не прикрепишь.
– А это ещё зачем? Мы же в отставке!
– Инджерсолл велел. В присутствии коронованных лиц положено быть при регалиях и наградах.
– Что, при всех? – испугался Веттели.
Токслей страдальчески вздохнул.
– О боги, капитан! Неужели за несколько месяцев вы разучились одеваться по форме?!
Вечер был испорчен.
Заглянула Эмили.
– Берти, профессор Брэннстоун приглашает нас с вами на чай… ого! Это что, все ваши?!
– Мои, – мрачно подтвердил Веттели. Он сидел на кровати с унылым видом, перед ним на спинке стула висел мундир, вокруг были разложены орденские знаки, медали, ленты и наградное оружие. – Вот, скопилось за пять лет. Их все надо разместить, представляете!
– Давайте, помогу, – предложила Эмили участливо.
– Да ведь нужно в определённом порядке, – жалобно возразил горемычный герой. Он как раз тем и был занят, что этот порядок вспоминал. – Что, скажите на милость, идёт раньше: «За выдающиеся заслуги», или «дубовый лист»?
– Сейчас схожу в библиотеку, возьму справочник, – придумала Эмили. – И предупрежу мисс Брэннстоун, чтобы нас не ждала.
…В торжественный зал Веттели пробирался бочком, бочком, стараясь не попадаться людям на глаза, потому что люди провожали его взглядами, а то ещё и присвистывали бестактно: «Ничего себе!». Оттого что взгляды и возгласы были восхищёнными, легче не становилось. Увешанный шеренгами орденов мундир казался чужеродным и диким на фоне вязаных свитеров и чёрных мантий. Было неловко до невозможности, немного утешало одно: там, в зале, будет лейтенант Токслей, он увешан лишь немногим меньше, может быть, внимание окружающих как-то рассредоточится. Тем временем явится королева, и о них, волей добрых богов, позабудут вовсе, можно будет затеряться в толпе, а ещё лучше – улизнуть и переодеться по-человечески.
Самое странное, что прежде, когда он все эти награды получал, то чувствовал себя польщённым, гордился, можно сказать, и даже не подозревал, что когда-нибудь они станут его тяготить. Должно быть, это потому, что всему своё место: военным регалиям – на войне, вязаному свитеру – в мирной жизни, сказал себе Веттели.
Но по пути встретил Токслея, и обнаружил, что тот и не думает стесняться своих наград, наоборот, гордо несёт их на груди, хотя окружающие таращатся на него ничуть не меньше. Рядом с ним и Веттели почувствовал себя увереннее.
А затеряться в толпе ему не удалось. У входа в зал профессор Инджерсолл окинул своих новых сотрудников, бряцающих металлом аки рыцари короля Артура, долгим взглядом, потом, ни слова не говоря, взял за рукав, провёл через строй и поставил в переднем ряду.
Дальше всё шло как всегда. Речи, включая те, что были сказаны самой королевой Матильдой, он пропустил мимо ушей, думая о своём. А именно: чего такого привлекательного находят люди в малышах, лепечущих глупые стишки? Читают дети, за редким исключением, плохо, забывают слова, порой дело вообще заканчивается слезами. Зачем это нужно? Зачем мучить чтецов и слушателей? Не проще ли было бы заменить их учениками постарше, способными изречь что-то вразумительное и полезное? Но почему-то раз за разом, год за годом, во всех школах Соединённого Королевства, а может, и всего мира, на сцену вытаскивают несчастных первокурсников, и с умилённым видом наблюдают их терзания. Где логика, в чём смысл?
Другое дело – школьный спектакль. Вот он Веттели действительно понравился, особенно конь рыцаря Ланселота, составленный из двух парней-страшекурсников, соломенной головы и специально сшитой накидки. Парни были рослыми и крепким, но всё-таки конь смешно приседал и растопыривал ноги всякий раз, когда сэр Ланселот громоздился на него верхом. Воистину, это было самое приятное впечатление из всего мероприятия! Хорошо ещё, что церемония закончилось сравнительно быстро – королевские визиты редко бывают продолжительными.
Уже позднее Эмили рассказала ему, что её величество отметила их с Токслеем в своей речи, назвав «молодыми героями», и призвала «подрастающее поколение» брать с них пример. Стало досадно, зачем прослушал. Ведь не каждый день королева упоминает тебя лично в разговоре… Но чтобы кто-то брал их с Токслеем себе в пример? Да упасите добрые боги!
К сожалению, подрастающее поколение наказу своей королевы вняло.
После уроков к нему в класс явились трое: Гальфрид Стивенсон, Джон-Бартоломью Нурфлок и Ивлин Бассингтон, злополучный шестой курс, – Веттели не без гордости отметил про себя, что уже помнит всех троих по именам. Поначалу-то он отчаянно путался в собственных учениках, детские лица казались до отвращения одинаковыми. С новобранцами в этом плане было легче, у них уже начинала прорезываться индивидуальность.
В руках каждый из вошедших держал тетрадь.
– О! Неужели, хотите сдать письменное задание досрочно? – удивился Веттели. Все трое особого усердия и интереса к естествознанию прежде не выказывали.
– Нет, сэр, мы не за тем… – возразил Нурфолк, заметно смутившись, из чего Веттели сделал далеко идущий, но безошибочный вывод, что парень не рассчитывает сдать его даже в срок.
– Мистер Веттели, – бойко, отрепетировано затараторил Стивенсон, одновременно толкая товарища кулаком в бок, чтобы помалкивал и не сбивал, – мы корреспонденты нашей любимой школьной газеты. Мы пришли к вам, чтобы взять интервью.
– Интервью? – Веттели почувствовал себя слегка обалдевшим. Во-первых, существование «нашей любимой школьной газеты» до сих пор проходило мимо его внимания, он даже не подозревал, что таковая имеется в природе. Во-вторых, он представления не имел, чем может быть ей полезен человек, проработавший в Гринторпе всего месяц. – О чём?!
На него посмотрели, как на глупого.
– Ну, о войне, разумеется, – снисходительно пояснил Стивенсон. Дескать, чем ещё ты нам можешь быть интересен? Уж конечно, не своим естествознанием!
– О войне. Так. Понятно. Господа, война длилась пять лет, всего не перескажешь. Вы бы не могли конкретизировать?
– А? Чего?
– Уточнить, о чём именно вам рассказать, – терпеливо разъяснил Веттели.
С полминуты они молча переглядываясь. Потом Бассингтон нашёлся – выпалил кровожадно:
– Расскажите, как вы в первый раз убили врага, сэр!
Глаза у мальчишек разгорелись.
А Веттели почувствовал, как внутри, там, где полагается гнездиться душе, стало холодно, пусто и скучно. Он слишком хорошо, в деталях и нюансах ощущений, помнил, как убивал в первый раз. Тогда вообще многое случилось впервые.
… Стоял безумно жаркий день. Впрочем, других дней в Махаджанапади почти не было, но тогда он этого ещё не знал, и надеялся на лучшее. Дорога вилась меж рисовых полей – не сам угадал, что рисовые, сержант подсказал – и цвет её был красным. Воздух над ней струился как вода. По краям время от времени попадалось что-то мёртвое, зловонное, над ним столбом роились мухи. В небе на расправленных крылах парили крупные птицы, ловили потоки жаркого воздуха. Вдали поднимались горы.
– Красиво, – тихо заметил Лайонел Биккерст, он любил писать акварели и тонко чувствовал прекрасное.
Сержант его услышал и плюнул через дырку на месте переднего зуба:
– Стервятники, сэр.
У сержанта была совершенно разбойничья рожа, рассечённая старым шрамом от виска к подбородку.
Местами дорогу пересекали русла ручьев, стекавших с рисовых полей. Вода в них почти пересохла, осталась красноватая жидкая грязь. Над ней тоже кружились насекомые. Солнце палило всё сильнее, жгло лицо, чей цвет к тому времени уже перестал быть свежим и приобрёл явственный зелёный оттенок – результат мучительного трёхнедельного плавания от порта Баргейт до берегов Махаджанапади. Похоже, очень скоро ему, лицу, предстояло вновь поменять окраску, теперь уже на багровую.
Дорога обогнула плешивый холм, слева стала видна бамбуковая роща. Высоченные голые стволы, увенчанные метёлками листвы. От них невозможно было отвести взгляд. Тень. Прохлада. Отдых.
– Сворачиваем! – придерживая коня, приказал капитан Хобб. Он был таким же новичком, как и пятеро его спутников-лейтенантов, следующих к месту службы, в расположение стрелковой роты 27 Королевского полка. Капитану недавно исполнилось двадцать два, он окончил военную школу, и воображал себя отлично подготовленным полководцем. Лейтенантам едва минуло шестнадцать, они не оканчивали военной школы, прошли лишь ускоренный курс подготовки младших офицеров, и уже успели уяснить, что значат для этого мира гораздо меньше, чем им представлялось в Эрчестере. Они были моложе, но иллюзий у них осталось меньше, чем у бравого и самоуверенного капитана Хобба.