Про несчастного молодого человека, погребенного под каменным монстром, никто не вспоминал.
Потом началась какая-то суета. Пришлось провожать гостей. Елена Сергеевна вначале рассматривала возможность продолжить вечеринку, но Вольдемар Сигизмундович категорически воспротивился.
Позже оставшиеся в доме ужинали узким кругом за пышным праздничным столом. Присутствовавшие чувствовали себя неловко, пили за здоровье спасенного Вольдемара Сигизмундовича. Поздравляли с днем рождения. Тут же оговаривались, что праздник был омрачен, и выпили рюмку за упокой Никиты Окаемова. В общем, все чувствовали себя глупо и неуютно. Тем более что сам именинник держался отстраненно и их положения не облегчал.
По Гриппиным наблюдениям, чувствовали себя комфортно в этих обстоятельствах лишь Алексей Николаевич и Артем Сокольский. Последний, кажется, полагал, что находится при исполнении, и потому на эмоциональный фон за столом не реагировал.
После ужина Гриппе пришлось занимать беседой надоедливых Тиховлизов, которым отец зачем-то велел остаться. Особенно в этот вечер ей был неприятен сам Пофистал Тарасович. Тот все время прохаживался по гостиной, нервно потирая крошечные для человека его сложения ручки, которые напоминали Гриппе передние лапки динозавра. Его лысая приплюснутая голова с жиденьким венчиком кудрявых волос, словно подвешенных за уши, как новогодняя гирлянда на елке, мелко тряслась от сотрясавшего мужчину нервного смеха. Господин Тиховлиз без конца превозносил счастливый случай, сохранивший для них для всех Вольдемара Сигизмундовича, и отдавал должное провидению, которое, вопреки расхожему мнению, он всегда почитал не слепым, а зрячим, и делал прочие уместные заявления. Нина Андреевна суетилась меньше, зато все время подталкивала к действиям Илью, предлагая ему то угостить Гриппу шампанским, то подать ей фрукты, то положить девушке под ноги подушку. Илья под мамочкиным руководством с каким-то неуместным энтузиазмом ухлестывал за Гриппой, чем вызывал ее брезгливое недовольство. Хорошо хоть Катерина с явной скукой на лице зевала на диване и никого не доставала.
Мать, сославшись на мигрень, ушла к себе. Анжела укладывала Феликса. Отец был в своем кабинете, супруги Сидоренко расположились в курительной, Валерий куда-то запропастился, а Гриппа с каким-то овечьим смирением все развлекала ненавидимое ею семейство Тиховлизов. Сокольский, по-прежнему одетый в нелепый черный костюм с белым блюдом жабо вокруг шеи, мелькал временами между кабинетом отца и китайской гостиной, в которой Елена Сергеевна позволила полицейским устроить свой временный штаб.
Агриппину, как и прочих, по нескольку раз опрашивали, уговаривали вспомнить, подумать. И к четырем часам утра довели до того, что Елена Сергеевна, потеряв терпение, попросту указала полицейским на дверь. На удивление, те немедленно и безропотно покорились.
Все наконец-то разбрелись по спальням. Был уже пятый час, но, несмотря на смертельную усталость, заснуть Гриппе не удалось – сказывалось нервное перевозбуждение. Тогда, закутавшись в плед, она уселась у окна и стала ждать рассвета, надеясь, что сможет задремать под мерное качание кресла. Не помогло.
К завтраку девушка явилась разбитая, бледная, с раскалывающейся от боли головой. Но спуститься ей пришлось – отец почему-то пожелал видеть за столом всех. Эту его причуду многие, кажется, восприняли как акт садизма. Во всяком случае, безмятежный обыденный вид за завтраком имели лишь трое – сам Вольдемар Сигизмундович, его верный оруженосец Сокольский и Алексей Николаевич, в принципе отличавшийся завидным добродушием и пофигизмом, которые тем не менее не помешали ему достичь в жизни весьма внушительных финансовых и прочих успехов. Остальные то и дело бросали на хозяина дома тревожные, недобрые взгляды.
Бабушка, Галина Станиславовна, счастливо проспав все вчерашние события, лишь утром узнала, какая трагедия едва не обрушилась на семейство Начинкиных, а потому глубоко не переживала и с утра была свежа, как роза. Пожилая дама с аппетитом позавтракала и сейчас отбыла на утренний моцион, похрустывая крахмальной белой блузкой в оборочках, украшенной неизменной брошью, воплощая собою – как минимум внешне – образец советской педагогики.
Елена Сергеевна, в шелковой пестрой блузке с широкими рукавами, в строгих, но очень узких черных брюках, сидела за столом, мученически закатывая умело подкрашенные, огромные, как у актрис немого кино, глаза, то и дело взмахивая руками, отчего становилась похожей на пеструю бабочку. Ее тонкие пальчики были изящно сложены венчиком, а золотисто-русые волосы легкими, беспорядочными завитками окружали прекрасное лицо. Гриппа была уверена, что мама потратила на прическу не менее часа. Образ Елене Сергеевне удался, выглядела она хрупкой, даже какой-то ломкой, очень ранимой и трогательно беззащитной.
Вольдемар Сигизмундович время от времени бросал на жену чуть насмешливые, но снисходительные взгляды, как на любимого расшалившегося ребенка. Поэтому у Ирины Александровны то и дело сводило челюсть, а ее алые, крепкие, как сталь HY-80, ногти отбивали нервную дробь на поверхности стола и, того и гляди, могли нанести непоправимый урон его полировке. Стол был выполнен из редких пород дерева и изготовлен в Италии на заказ, специально для столовой господ Начинкиных, и стилистически идеально подходил к декору гостиной. И Елена Сергеевна, опасавшаяся, как бы он не был испорчен, время от времени бросала тревожные, полные скрытого раздражения взгляды на свою предшественницу.
Златокудрая Анжела в это утро была полностью поглощена налаживанием отношений деда с будущим наследником.
– Феликс, дорогой, ты уже рассказал дедушке про олимпиаду по английскому? – щебетала она, приторно улыбаясь отцу.
– Да, – недовольно буркнул в ответ Феликс, невыспавшийся, все еще бледный от недавних переживаний и надутый.
– Он занял в районе первое место! – похвасталась Анжела.
Феликс пока посещал элитную языковую гимназию, но по окончании начальной школы должен был отбыть на обучение в Англию. Дедушка уже подобрал для внука достойное заведение и теперь живо интересовался его успехами в английском.
– Феликс, а ты рассказал дедушке про теннисный турнир? – не успокаивалась счастливая мать.
– Да, – хмуро пробурчал Феликс, не ценивший ее титанических усилий. – Два раза.
– Он занял первое место в своей возрастной группе! – продолжала хвастаться Анжела.
– В районных соревнованиях? – влезла с неуместным любопытством Гриппа.
– В нашем клубном турнире, – поджав недовольно губы, ответила родительница мальчика. – Недавно у них в школе задали сочинение на тему «Герой моей семьи», и Феликс написал о тебе, папа. Его работа была отмечена как лучшая.
– Почему же не о прадеде? Сигизмунд Александрович был летчиком, защищал блокадный Ленинград. Почему ты о нем не написал? Это было бы гораздо уместнее, – недовольно нахмурил седоватые прямые брови Вольдемар Сигизмундович. – Ты, что же, прадеда своего не знаешь?
– Он знает, – поспешила исправить оплошность Анжела.
Валерий Юрьевич, молча наблюдавший за женой все это время, злорадно усмехнулся.
– Им была дана узкая задача – упомянуть в сочинении лишь ныне живущих родственников, – врала во спасение Анжела.
Феликс посмотрел на мать с искренней укоризной. Никакого сочинения о родственниках в школе не задавали. И в любом случае его работа лучшей стать никак бы не могла, поскольку он редко получал за грамотность оценку выше тройки. А уж о содержании и говорить не приходилось.
– Глупость какая-то, – подвел черту в разговоре с дочерью Вольдемар Сигизмундович. И повернулся к Агриппине: – Когда у тебя защита?
– В марте, – опустив глаза в тарелку, на которой лежала пышная, свежая, густо намазанная деревенским маслом булочка, ответила Гриппа.
Из всех присутствующих дам лишь она одна позволяла себе подобные деликатесы. То есть булочки с маслом и сыром, с салями, с домашней бужениной, повидлом и с чем угодно еще. Остальные, включая и семидесятишестилетнюю бабулю, сидели на диете.
– Все хорошо? Проблем нет? Может, помощь нужна? Какие-то дополнительные материалы? – озадаченно хмурил лоб Вольдемар Сигизмундович. – Какая у тебя тема, я забыл?
Гриппа едва сдержала улыбку. Ни папочка, ни кто другой в доме, даже сто раз услышав название ее диссертации, ни в жизнь бы не поняли, о чем речь. И даже повторить бы это название не смогли. Но отцу она ответила спокойным, бесстрастным голосом:
– «Верхние оценки размерности Хаусдорфа отрицательно инвариантных множеств и аттракторов коциклов».
– Каких тракторов и мотоциклов? – заинтересованно спросил Феликс, глядя на Гриппу с уважением.
– А-тракторов, милый, – объяснила ему ласково Ирина Александровна. – Вот уж не знала, что ты, Гриппа, тракторами увлекаешься.
В голосе бабушки ребенка слышалась плохо скрытая усмешка.
Но Гриппа по своей наивности ее не разглядела, а простодушно пояснила:
– Не тракторов, а аттракторов. Это компактное подмножество фазового пространства динамической системы, все траектории из некоторой окрестности которого… – Гриппа принялась растолковывать Феликсу суть таким тоном, словно рассказывала детский стишок.
Присутствовавшие за столом дамы смотрели на бедняжку с сожалением, мужчины – с испугом. Сокольский не смотрел на нее вовсе.
Гриппе не удалось закончить свое захватывающее повествование об аттракторах – ее плавную речь прервала резкая, похожая на звонок будильника трель.
Сокольский, промокнув салфеткой жирные после омлета с беконом губы, достал из кармана телефон и, взглянув на дисплей, сухо ответил на вызов:
– Сокольский слушает. – А спустя минуту произнес второе слово: – Да.
Собравшееся за столом общество тем временем несколько суетливо принялось угощать друг друга фруктами, соками и булочками, но лица всех присутствовавших за столом выдавали тщательно скрываемое за суетой любопытство.
Наконец Сокольский произнес третье слово: «Понял». И отключился.
Участники семейного завтрака затаились. Какое-то, наверное, шестое чувство безошибочно подсказало им, что речь идет о вчерашнем происшествии.
– Звонил полковник Селедкин, – обращаясь к Вольдемару Сигизмундовичу, заговорил Сокольский. – Только что пришли данные экспертизы. Падение горгульи не было случайным. На основании экспертизы следственным комитетом открыто дело по факту убийства Никиты Евгеньевича Окаемова.
Вольдемар Сигизмундович молча кивнул главе своего департамента охраны и со змеиной улыбкой на устах обвел глазами присутствующих.
Все, ощутив себя неуютно, зашевелились.
– Значит, на бедного мальчика специально этого монстра столкнули? – незаметно прокашлявшись, спросила Анжела.
– Да, – коротко кивнул Сокольский, возвращаясь к омлету.
– Но с чего такая уверенность? – нервно пожала плечами Ирина Александровна. – Каменные уроды так опасно свисают с карнизов, что того и гляди все попадают не сегодня завтра.
– Ничего подобного! – визгливо возразила Елена Сергеевна, необъяснимо ощущавшая свою вину в гибели молодого человека. – Они были закреплены как надо. Их устанавливали люди из нашей фирмы. Правда, Волик?
– Да, – кивнул Вольдемар Сигизмундович, наливая себе вторую чашку зеленого чая.
– Как и кто смог бы столкнуть такую громадину? – поинтересовалась Гриппа, невольно включаясь в общую беседу.
– Скульптура была выполнена из архитектурного гипса. Это материал достаточно пластичный, но тяжелый и хрупкий, – пояснил, не глядя на девушку, Сокольский.
– Боже мой! Ну прямо Средневековье какое-то! – всплеснул руками Валерий Юрьевич. – Елена Сергеевна, вам надо было обратиться ко мне, а не нанимать профанов. Сейчас никто не использует гипс или бетон. В подобных случаях применяют пенополистирол.
– Пенопласт, что ли? – повернулась к мужу Анжела.
– Пенопласт? Боже, какая дешевка! – захлопала длинными ресницами Елена Сергеевна. – Нет, нет, мы все делали по высшему разряду. А кстати, Валерик, как твой коттеджный поселок? Вы уже закончили? Дома хорошо распродаются? Я все собираюсь заехать взглянуть, ты столько нам о нем рассказывал! – продолжала щебетать бывшая балерина.
Валерий Юрьевич тут же помрачнел и исподлобья взглянул на свекра. Но тот, кажется, к разговору не прислушивался, а сидел, глядя в окно с отрешенным видом.
– Нормально, – буркнул Коробицкий и откинулся на спинку стула, давая понять, что разговор о его бизнесе окончен.
– Если бы статуи были закреплены как надо, горгулью никто бы с места не сдвинул, – решила продолжить неприятную для хозяйки дома тему Ирина Александровна. – С Эрмитажа еще ни одна скульптура не упала.
– А ты откуда знаешь? – язвительно поинтересовалась Елена Сергеевна. – И кстати, сбросить горгулью мог тот, кто хорошо разбирается в строительстве, что из чего там делают и как с ним обращаться. – И хозяйка дома кинула недвусмысленный взгляд на притихшего Валерия.
– Ты на что намекаешь? – раздула ноздри Ирина Александровна. – Что падение статуи дело рук моего зятя?
– Ну что ты, дорогая, как можно! У него ведь алиби наверняка есть. Или нет?
При этом невинном вопросе Ирина Александровна, Валерий и Анжела втроем, как по команде, повскакивали с мест. Миниатюрной хозяйке дома, несомненно, грозила кулачная расправа. Но Нина Андреевна Тиховлиз, на протяжении всего завтрака молча наблюдавшая за сотрапезниками, сочла момент подходящим для вмешательства. И громким, хорошо поставленным голосом протрубила перемирие:
– Дамы! Произошло, безусловно, какое-то недоразумение, и никто никого не обвиняет. Думаю, случившееся накануне нас всех тяжело ранило, мы все перенервничали, но не стоит терять лицо. Валерий, успокойтесь, дорогой, уверена, что Еленочка Сергеевна никого не хотела обидеть. Садитесь. Пофистал Тарасович, налей Ирине Александровне еще кофе. Катя, передай Валерию Юрьевичу лимон. Сегодня с утра такой мрачный дождь! Восхищаюсь Галиной Станиславовной – выйти на прогулку в такую погоду… Выдающаяся женщина!
Произнося свой энергичный монолог, мадам Тиховлиз успела всех рассадить по местам, при этом не сводя косого взгляда с хозяина дома. Мол, оценил тот или не оценил ее усилия? Ибо все действия достойной матроны были направлены лишь на одно – дабы выслужиться, проявить себя, снискать его одобрение. Положительный образ семьи Тиховлизов был ее визитной карточкой, ее брендом. Но миротворческая миссия Нины Андреевны, увы, с треском провалилась. Едва она закрыла на секунду рот, чтобы набрать воздуху, Ирина Александровна вновь бросилась в атаку.
– Если кто и виноват в происшедшем, так это ты! – ткнула женщина пальцем в сидящую напротив Елену Сергеевну. – Развесила уродов по всему фасаду! Надежный дом, называется… Да дай тебе волю, ты бы его из фанеры построила и фантиками обклеила! Кукла театральная!
Выглядело ее выступление безобразно. Вульгарно, вызывающе, оскорбительно.
Агриппина сидела, втянув голову в плечи, и старалась не смотреть по сторонам.
Вольдемар Сигизмундович оторвал взгляд от пейзажа за окном и обратил его на происходящее за столом.
Елена Сергеевна едва слышно всхлипнула.
– Я… я, пожалуй, пойду. Позвоню гостям. Успокою их, что имело место убийство, а не несчастный случай. – Она растерянно, влажными от слез глазами взглянула на мужа и поднялась. – Вдруг люди и вправду подумали, что дом ненадежен и больше бывать у нас не захотят, побоятся?