Мужчина заполнил графы «Имя» и «Фамилия».
«Дата рождения».
Он вписал дату, отдавая себе отчет в том, что выглядит мужчиной лет сорока с небольшим, а не той старой развалиной, какой уехал отсюда три года назад. Он подчинил свою жизнь строгому режиму: тренировки, здоровое питание, сон и – естественно – стопроцентное воздержание от наркотиков. Он соблюдал свой режим не для того, чтобы выглядеть моложе, а для того, чтобы не сдохнуть. К тому же ему это нравилось. На самом деле он всегда любил четкое расписание, дисциплину, порядок. Так почему же жизнь его превратилась в хаос, деструкцию, самоуничтожение и разрыв отношений и проживалась отрезками между черными периодами наркотического опьянения? Незаполненные графы вопросительно взирали на него. Но они были слишком узки для его ответов.
«Адрес постоянного местожительства».
Хорошо. Квартира на Софиес-гате была продана сразу после его отъезда три года назад, как и родительский дом в районе Уппсал. При его нынешней профессии наличие постоянного официального адреса было фактором риска. Поэтому он написал то, что обычно писал при заселении в другие гостиницы: Чанг-Кинг-мэншн, Гонконг. Что было так же далеко от истины, как и любой другой адрес.
«Профессия».
Убийство. Этого он не написал. Графа не была отмечена крестиком.
«Номер телефона».
Он записал фиктивный номер. Мобильный телефон можно отследить – и разговоры, и твое местоположение.
«Номер телефона ближайших родственников».
Ближайших родственников? Какой муж добровольно впишет в эту графу номер своей жены при заселении в «Леон»? Это местечко вполне можно было назвать почти официальным борделем в Осло.
Портье прочитал его мысли:
– Только на тот случай, если вам станет плохо и нам надо будет кого-то вызвать.
Харри кивнул. В случае остановки сердца во время акта.
– Можете не оставлять телефон, если у вас нет…
– Нет, – сказал мужчина, продолжая стоять и смотреть на анкету.
Ближайшие родственники. У него была Сес. Сестра с «легким намеком на синдром Дауна», как она сама это называла. Однако она всегда справлялась с жизненными обстоятельствами намного лучше своего старшего брата. Кроме Сес, никого. Действительно никого. Во всяком случае, никаких ближайших родственников.
Он поставил крестик в графе «Наличные», отвечая на вопрос о способе оплаты, подписал и протянул анкету портье. Тот быстро пробежал ее глазами. И тогда Харри наконец-то заметил его. Недоверие.
– Вы… Вы – Харри Холе?
Харри Холе кивнул:
– Это что, проблема?
Парень покачал головой. Сглотнул.
– Прекрасно, – сказал Харри Холе. – Может, тогда дадите мне ключ?
– О, простите! Вот. Триста первый.
Харри взял ключ и отметил, что зрачки у парня расширились, а тон стал более серьезным.
– Это… это был мой дядя, – сказал парнишка. – Это его гостиница, он раньше сидел за стойкой. Он рассказывал о вас.
– Надеюсь, только хорошее, – сказал Харри, улыбнулся, поднял маленький кожаный чемодан и пошел вверх по лестнице.
– Лифт…
– Не люблю лифты, – ответил Харри, не оборачиваясь.
Комната была такой же, как прежде. Ободранная, маленькая, местами чистая. Нет, появились новые шторы. Зеленые, плотные. Наверняка такие, что не надо гладить. Кстати… Харри повесил костюм в ванной и включил душ, чтобы пар расправил складки на материале. Костюм из «Панджаб-хаус» на улице Натан-роуд стоил ему восемьсот гонконгских долларов, но при его работе это была необходимая инвестиция: никто не будет уважительно относиться к человеку в лохмотьях. Он встал под душ. От горячей воды покалывало кожу. После душа он нагишом прошел через комнату к окну и открыл его. Третий этаж. Задний двор. Из другого открытого окна раздавались ненатуральные громкие стоны. Харри ухватился руками за карниз для штор и высунулся наружу. Взгляд его сразу упал на открытый мусорный бак, и он учуял поднимающийся оттуда сладкий запах мусора. Он плюнул и по звуку понял, что попал на что-то бумажное. Раздавшийся после этого звук издала явно не бумага. Что-то щелкнуло, и зеленые плотные шторы рухнули на пол по обе стороны от Харри. Черт! Он вытянул тонкий карниз из петель шторы. Карниз был старого типа и представлял собой деревянную палку, увенчанную с обоих концов луковицами. Его уже ломали раньше и пытались склеить скотчем.
Харри сел на кровать и открыл ящик тумбочки. Там лежали Библия в обложке из голубой искусственной кожи и швейный набор, состоящий из черной нитки, намотанной на белую бумажку, в которую воткнута иголка. Поразмыслив немного, Харри пришел к выводу, что эти вещи здесь вполне к месту. Гости могли пришить оторванную от штанов пуговицу и прочитать об отпущении грехов. Он лег и уставился в потолок. Вокруг все было новым, и ничего не… Харри закрыл глаза. Он не спал во время полета и теперь, несмотря на смену часовых поясов и на отсутствие штор, заснул. И увидел тот же сон, который видел каждую ночь на протяжении последних трех лет: он бежит по коридору от грохочущей снежной лавины, поглощающей весь кислород, так что ему становится нечем дышать.
Надо просто немного подождать и не открывать глаза.
Он не мог удержать ускользающие мысли.
Ближайшие родственники.
Род. Родные.
Родственник.
Именно родственником он и был. Поэтому он вернулся.
Сергей ехал по шоссе Е6 в Осло, мечтая о том, как уляжется в кровать в квартире в районе Фюрюсет. Он ехал со скоростью не более ста двадцати, хотя поздней ночью движения на шоссе почти не было. Зазвонил мобильный. Тот самый мобильный. Разговор с Андреем был коротким. Он поговорил с дядей, или, как Андрей его называл, атаманом. Когда разговор закончился, Сергей больше не мог сдерживаться. Он вдавил педаль газа в пол и заорал от радости. Тот человек прибыл. Сегодня вечером. Он здесь! Андрей сказал, что пока Сергею ничего не нужно предпринимать, что ситуация еще может разрешиться сама собой. Но ему надо быть полностью готовым – морально и физически. Потренироваться с ножом, выспаться, сосредоточиться. Если необходимое станет необходимостью.
Глава 4
Турд Шульц почти не заметил, как самолет с шумом пронесся над крышей дома, где он, тяжело дыша, сидел на диване. Обнаженный торс его был покрыт тонким слоем пота, а эхо лязгающего железа все еще летало между голыми стенами гостиной. Позади него находились стойки со штангой, под которой стояла скамейка с покрытием из искусственной кожи, блестящей от его пота. С телеэкрана на него смотрел Дональд Дрейпер[5], щуря глаза от сигаретного дыма и прихлебывая виски из стакана. Над ними пролетел еще один самолет. «Безумцы». Шестидесятые. США. Дамы в элегантных нарядах. Элегантные напитки в элегантных бокалах. Элегантные сигареты без вкуса ментола и фильтра. В те времена то, что не убивало тебя, делало тебя сильнее. Он купил только первый сезон сериала. И постоянно пересматривал его. Он не был уверен, что ему понравится продолжение.
Турд Шульц взглянул на белую полоску на стеклянной столешнице и вытер край удостоверения. Для того чтобы растолочь, он обычно использовал удостоверение личности. Удостоверение, которое он крепил к нагрудному карману капитанской формы, которое давало ему доступ к служебным помещениям, к кабине пилота, к небу, к зарплате. Удостоверение, которое делало его тем, кем он был. Удостоверение, которое вместе со всем остальным у него отберут, если кто-нибудь узнает. Поэтому пользоваться удостоверением для данной цели казалось ему правильным. Посреди всей окружающей лжи в этом было что-то честное.
Завтра рано утром им предстоит лететь обратно в Бангкок. Два дня отдыха в отеле «Сухумвит резиденс». Хорошо. Теперь все будет хорошо. Лучше, чем раньше. Ему не нравилось, как все было организовано, когда он возил товар из Амстердама. Слишком много риска. После того как стало известно, насколько активно южноамериканские экипажи участвовали в контрабанде наркотиков в Шипхол, досмотр ручной клади и личный досмотр стал обычным делом для всех экипажей всех авиакомпаний. Кроме того, прежняя процедура предполагала, что он сам должен был выносить пакеты из самолета и носить их с собой до тех пор, пока позже в тот же день не полетит в Берген, Тронхейм или Ставангер. Внутренними рейсами, на которые ему надо было успеть даже ценой сжигания лишнего топлива для наверстывания времени при задержках с вылетом из Амстердама. В Гардермуэне он, естественно, все время находился на служебной половине, поэтому никакой таможенный досмотр ему не угрожал, но иногда он был вынужден по шестнадцать часов хранить груз в своем багаже, прежде чем предоставлялась возможность передать его получателю. И процесс передачи тоже не всегда был совершенно безопасным: машины на парковках, гостиницы с блительным персоналом.
Он свернул трубочкой тысячекроновую бумажку из конверта, полученного от них при прошлой встрече. Существуют пластмассовые трубочки, сделанные специально для этих целей, но он был не таким: он вовсе не был тяжелым наркоманом, как она охарактеризовала его своему адвокату по бракоразводным делам. Ловкая сучка заявила, что хочет развестись, чтобы дети не росли рядом с отцом-наркоманом, и что она не может сидеть и смотреть, как он пронюхивает дом и семью. И что все это никак не связано со стюардессами, на это ей ровным счетом плевать и на это она давным-давно закрыла глаза, потому что с возрастом это у него все равно пройдет. Они с адвокатом выдвинули ему ультиматум. Ей отойдет дом, дети и остатки отцовского наследства, которое он еще не профукал. В случае его отказа они заявят о том, что он хранит и использует кокаин. Она собрала массу доказательств, и даже его собственный адвокат сказал, что авиакомпания отстранит его и добьется осуждения.
Несложный выбор. Единственное, что она разрешила ему оставить себе, – это долги.
Турд Шульц поднялся, подошел к окну гостиной и выглянул наружу. Пора бы им уже появиться.
Это была относительно новая процедура. Ему надо было вывезти один пакет в Бангкок. Одному богу известно зачем. Все равно что везти рыбу на Лофотенские острова. Так или иначе, он проделывал это уже в шестой раз, и пока все шло без сучка, без задоринки.
В соседних домах горел свет, но они располагались на большом расстоянии друг от друга. Одинокие дома, подумалось ему. В те времена, когда Гардермуэн был военным аэродромом, здесь находилось жилье командного состава. Одноэтажные одинаковые коробки, разделенные большими голыми лужайками. Совсем невысокие, чтобы даже очень низко летящий самолет не мог в них врезаться. На большом расстоянии друг от друга, чтобы пожар после падения самолета не распространился на соседние строения. Они жили здесь, когда он проходил обязательную службу на «геркулесе». Дети бегали между домами к детям коллег. Суббота, лето. Мужчины колдуют вокруг грилей в передниках, с аперитивом в руках. Из открытых кухонных окон, где жены готовят салаты и пьют «Кампари», раздаются голоса. Как на кадрах из «Парней что надо»[6], его любимого фильма про первых астронавтов и пилота-испытателя Чака Йегера. Дьявольски красивые жены летчиков, несмотря на то что их мужья летали всего лишь на «геркулесах». В те времена они были счастливы, ведь так? Не поэтому ли он снова поселился здесь? Чтобы осуществить неосознанное желание что-то вновь обрести? Или чтобы понять, где все пошло не так, и починить свою жизнь?
Турд Шульц увидел приближающийся автомобиль и машинально взглянул на часы. Занес в бортовой журнал, что они опоздали на восемнадцать минут.
Он подошел к столу в гостиной. Глубоко вдохнул два раза. Потом приставил свернутую тысячекроновую купюру к концу дорожки, наклонился и втянул в себя порошок. Слизистую обожгло. Он лизнул кончик пальца, провел им по оставшейся дорожке и втер порошок в десны. Вкус был горьким. Раздался звонок в дверь.
Приехали те же два мормона, что и обычно. Один маленький, второй высокий, оба в костюмах для воскресной школы. Но на руках у обоих виднелись татуировки. Эта парочка выглядела почти комично. Они передали ему пакет. Полкило вещества в длинном пакете, который прекрасно помещался под металлическим креплением выдвижной ручки его чемодана. Турд Шульц должен достать пакет после приземления в Суваннапхуме и положить его под незакрепленный коврик в шкафчике пилота в кабине. В этот момент он увидит пакет в последний раз, дальше уже дело за наземными службами.
Когда Мистер Маленький и Мистер Большой предложили возить пакеты в Бангкок, это показалось ему полным идиотизмом. В мире не найти такого места, где уличные цены на дурь были бы выше, чем в Осло, так зачем же экспортировать? Он не стал спрашивать, зная, что не получит ответа, ну и ладно. Но он объяснил им, что за контрабанду героина в Таиланде полагается смертная казнь, поэтому он требует увеличения гонорара.
Они рассмеялись. Сначала маленький, потом высокий. И Турд подумал, что более короткое расстояние между нервными клетками, вполне возможно, вызывает более быструю реакцию. Наверное, и кабины истребителей такие низкие для того, чтобы в них не помещались длинные туповатые пилоты. Коротышка объяснил Турду на своем жестком английском с русским акцентом, что это не героин, а нечто совершенно новое, настолько новое, что против него даже нет законов. Но когда Турд Шульц поинтересовался, зачем они занимаются контрабандой незапрещенного вещества, они рассмеялись еще громче и попросили его заткнуться и ответить «да» или «нет».
Турд Шульц ответил «да». И одновременно к нему пришла другая мысль: какие последствия возымел бы его отказ?
Это случилось шесть рейсов назад.
Турд Шульц посмотрел на пакет. Пару раз ему приходила в голову мысль смазать жидким мылом презервативы и мешки для замораживания, которыми они пользовались для упаковки, но кто-то сказал ему, что собаки, натренированные на поиск наркотиков, умеют разделять запахи и таким простым трюком их не обманешь. Что все дело в плотности пластиковой упаковки.
Он ждал. Ничего не происходило. Он кашлянул.
– Oh, I almost forgot, – сказал Мистер Маленький – Yesterday’s delivery…[7]
Злобно ухмыляясь, он полез во внутренний карман пиджака. А может, ухмылка его не была злобной, просто это такой юмор восточного блока? Турду захотелось ударить его, выдохнуть ему в лицо дым от сигареты без фильтра, выплюнуть ему в глаза виски двенадцатилетней выдержки. В общем, проявить юмор западного блока. Вместо всего этого он взял конверт и промямлил «спасибо». Конверт казался совсем тонким. В нем должны были лежать крупные купюры.
Потом Турд Шульц снова подошел к окну и проследил за тем, как автомобиль исчезает в темноте. Звук отъезжающего автомобиля был заглушен ревом «Боинга-737». Наверное, это 600-я модель. В любом случае машина нового поколения. С более низким звуком двигателей, способная подниматься выше, чем старые классические модели. Он увидел собственное отражение в оконном стекле.
Да, он взял. И будет продолжать брать. Брать все, что жизнь будет швырять ему в морду. Потому что он не был Дональдом Дрейпером. И не был ни Чаком Йегером, ни Нилом Армстронгом. Он был всего лишь Турд Шульц, долговязый шофер с долгами. И проблемой с кокаином. Ему надо бы…
Эти мысли заглушил следующий самолет.
Адовы церковные колокола! Ты их видишь, папа, этих так называемых ближайших родственников, уже собравшихся у моего гроба? Они обливают меня крокодиловыми слезами, эти грустные хари говорят: «Густо, почему ты так и не смог научиться быть такими же, как мы?» Нет, гнусные самодовольные лицемеры, я не смог! Я не смог стать таким же, как моя приемная мать: пустоголовым, изнеженным, твердо уверенным, что все будет хорошо, стоит только прочитать правильную книжку, послушать правильного гуру и поесть долбаные правильные травки. И если кому-нибудь удавалось пробить брешь в той условной мудрости, которой она поднабралась, она всегда разыгрывала одну и ту же карту: «Но посмотри, каким мы сделали окружающий мир: кругом войны и несправедливость, а люди не могут жить в естественной гармонии с собой». Запомни три вещи, бейби. Первая: естественное – это война, несправедливость и дисгармония. Вторая: ты – это самое негармоничное существо в нашей маленькой мерзкой семейке. Ты хотела любить того, кто отверг тебя, и наплевала на тех, кто был рядом с тобой. Sorry[8], Рольф, Стейн и Ирена, но в ее жизни было место только для меня. Что делает пункт третий еще более забавным: я никогда не любил тебя, бейби, сколько бы ты ни считала, что достойна моей любви. Я называл тебя мамой, потому что тебе это нравилось, а мне облегчало жизнь. Я сделал то, что сделал, потому что ты мне позволила, потому что я не мог этого не сделать. Потому что я такой, какой есть.