Сергей сделал выпад бедром, как его учили, почувствовал равновесие, выбросил нож вперед и вверх. Выпустил и спрятал лезвие. Еще и еще раз. Быстро, но не до такой степени, чтобы длинное лезвие не успевало каждый раз спрятаться полностью.
Это следовало проделать с помощью ножа, потому что человек, которого предстояло убить Сергею, был полицейским. А когда убивают полицейского, убийцу ищут очень активно, поэтому надо было оставить как можно меньше следов. Пуля способна указать на места, оружие, людей. Порез от гладкого чистого ножа ничего не расскажет. Удар не обладает такой анонимностью, он может дать информацию о длине и форме лезвия, поэтому Андрей посоветовал не бить в сердце, а перерезать сонную артерию полицейского. Сергей никогда раньше никому не резал горло, как, впрочем, и не бил ножом в сердце, только однажды воткнул нож в бедро грузину, который не сделал им ничего плохого, а просто был грузином. Поэтому он решил потренироваться на чем-нибудь живом. У соседа-пакистанца было три кота, и каждое утро, когда Сергей входил в подъезд, в нос ему ударял запах кошачьей мочи.
Сергей опустил нож, склонил голову и посмотрел на свое отражение в зеркале. Он хорошо выглядел: тренированный, несущий угрозу, опасный, готовый. Как будто сошел с киноафиши. По его наколке будет понятно, что он убил полицейского.
Он остановится позади полицейского. Сделает шаг вперед. Левой рукой схватит его за волосы и откинет голову назад. Приставит острие ножа к его горлу с левой стороны, прорежет кожу и сделает разрез на горле в форме полумесяца. Вот так.
Сердце выбросит фонтан крови, три удара – и поток крови уменьшится. Мозг полицейского к тому времени уже умрет.
Сложить нож, опустить его в карман, уходить быстро, но не слишком, никому не глядя в глаза, в случае если там будут люди. Уйти и стать свободным.
Он шагнул назад. Снова выпрямился и сделал вдох. Визуализация. Выдох. Шаг вперед. Лезвие ножа блеснуло тускло и прекрасно, как дорогое украшение.
Глава 6
Беата и Харри вышли на улицу Хаусманна, повернули налево, обогнули дом и прошли через пожарище, где все еще валялись закопченные осколки стекла и обгоревшие кирпичи. За пожарищем находился заросший склон, ведущий к берегу реки. Харри отметил, что с задней стороны дома не было никаких дверей и, поскольку запасного выхода не имелось, с верхнего этажа вниз вела узкая пожарная лестница.
– Кто живет в соседней квартире на том же этаже? – спросил Харри.
– Никто, – ответила Беата. – Там пустые офисы. Помещения «Анархиста», маленького журнала…
– Знаю. Неплохой был журнальчик. Эти ребята теперь работают в отделах культуры крупных газет. А помещения были заперты?
– Взломаны. Наверняка долго простояли незапертыми.
Харри посмотрел на Беату, и она кивнула, подтверждая его невысказанное предположение: кто-то мог находиться в квартире Олега и незаметно выйти этим путем. Соломинка.
Они спустились к тропинке, идущей по берегу Акерсельвы. Харри убедился, что река не настолько широкая, чтобы мальчишка с хорошим замахом не сумел перебросить пистолет на другой берег.
– До тех пор, пока вы не найдете орудие убийства… – начал он.
– Обвинению не требуется пистолет, Харри.
Он кивнул. Следы пороха на руке. Свидетели, которым он показывал пистолет. ДНК на убитом.
Стоявшие у зеленой железной скамейки два белых парня в куртках на молниях посмотрели на них, разом кивнули и побрели прочь по тропинке, подволакивая ноги.
– Дилеры по-прежнему чуют в тебе полицейского, Харри.
– Ммм. Я думал, здесь только марокканцы толкают хэш.
– У них появились конкуренты. Косовские албанцы, сомалийцы, восточные европейцы. Беженцы, торгующие полным ассортиментом: спид, метамфетамин, экстези, морфин.
– Героин.
– Сомневаюсь. В Осло практически невозможно найти обычный героин. Здесь царит «скрипка», а ее можно достать только в районе Платы. Если, конечно, ты не захочешь съездить в Гётеборг или Копенгаген, где она тоже появилась в последнее время.
– Я то и дело слышу о «скрипке». А что это?
– Новый синтетический наркотик. От него не так захватывает дух, как от обычного героина, и поэтому от него реже случаются передозировки, хотя он и ломает жизни. Вызывает мгновенное привыкание: каждый, кто попробовал, хочет еще. Но он такой дорогой, что самые бедные не могут его себе позволить.
– И поэтому покупают другие наркотики?
– Это золотое дно.
– Куда ни ступи, что вперед, что назад[15].
Беата покачала головой:
– Все дело в борьбе против героина. И ее он выиграл.
– Бельман?
– Ты уже слышал?
– Хаген сказал, что он разгромил большинство героиновых банд.
– Пакистанских, да. И вьетнамских. Газета «Дагбладет» назвала его генералом Роммелем, после того как он разоблачил огромную североафриканскую сеть. И банду байкеров из Алнабру. Они все за решеткой.
– Байкеры? В мое время байкеры боялись героина, как чумы.
– «Лос Лобос». Подражатели «Ангелов ада». Мы думаем, они были одной из двух групп, торгующих «скрипкой». Но их взяли во время рейда в Алнабру. Видел бы ты ухмылку Бельмана в газетах. Он лично участвовал в этой операции.
– Пора делать добро?
Беата рассмеялась. Что ему еще в ней нравилось, так это то, что она достаточно хорошо разбиралась в кино и правильно реагировала, когда он цитировал не самые плохие реплики из не самых лучших фильмов. Харри предложил ей сигарету, но она отказалась. Он прикурил.
– Ммм. А как Бельману удалось то, чего и в малой доле не удавалось совершить наркоотделу за все те годы, что я провел в управлении?
– Я знаю, что ты его не любишь, но на самом деле он неплохой руководитель. В Крипосе его просто обожали, они до сих пор злятся на начальника полиции за то, что он перевел его к нам.
– Ммм… – Харри затянулся. Почувствовал, как кровь изголодалась по никотину. Никотин. Трехсложное слово, заканчивающееся на «-ин». – И кто же остался?
– В этом и заключается изьян. Истребляя вредителей, ты вмешиваешься в пищевую цепочку, и всегда существует вероятность того, что ты просто-напросто расчистил место для кого-нибудь другого. Более страшного, чем тот, кого ты истребил.
– На это что-нибудь указывает?
Беата пожала плечами.
– Внезапно мы перестали получать информацию с улиц. Информаторы ничего не знают. Или помалкивают. Разговоры ходят только о некоем человеке из Дубая, которого никто не видел и имени которого никто не знает, об этаком невидимом кукловоде. Мы замечаем, что идет торговля «скрипкой», но не можем отследить поставки. Дилеры, которых мы арестовываем, говорят, что купили ее у других дилеров своего уровня. Не вполне обычно, когда кто-то так хорошо заметает следы. Очевидно, что действует простая и очень профессиональная сеть, осуществляющая ввоз и распространение.
– Человек из Дубая. Таинственный и гениальный. Разве мы уже не слышали эту историю? Обычно он оказывается простой сволочью.
– На этот раз все иначе, Харри. В этом году в наркосреде произошел ряд убийств. Появилась жестокость, какой мы раньше не наблюдали. И все молчат. Двух вьетнамских пушеров обнаружили подвешенными за ноги к балке в квартире, где они торговали. Утопленными. На голове у каждого был плотно завязанный пластиковый пакет, наполненный водой.
– Это не арабский метод, а русский.
– Прости?
– Жертва подвешивается за ноги вниз головой, на голову ей надевают мешок, в котором проделаны дырки для дыхания. Потом на ступни жертвы начинают лить воду. Вода стекает по телу в мешок, и тот постепенно наполняется. Метод называется «Человек на Луне».
– Откуда ты это знаешь?
Харри пожал плечами:
– Был такой богатый киргизский мафиози по фамилии Бираев. В восьмидесятые годы он добыл оригинальные скафандры астронавтов «Аполлона-одиннадцать». Заплатил два миллиона долларов на черном рынке. Тех, кто пытался обмануть Бираева или не хотел возвращать ему долги, помещали в скафандр. И снимали на видео лицо несчастного, заливая в скафандр воду. А после этого отправляли фильм остальным должникам.
Харри выпустил вверх струйку дыма.
Беата смотрела на него, медленно покачивая головой.
– Чем же ты занимался в Гонконге, Харри?
– Ты уже спрашивала меня об этом по телефону.
– Но ты не ответил.
– Ага. Хаген сказал, что может дать мне другое дело вместо этого. Он говорил что-то об убитом агенте.
– Да, – откликнулась Беата, явно обрадовавшись тому, что они больше не разговаривают о деле Густо и об Олеге.
– Что там случилось?
– Молодой агент, внедренный в наркосреду. Его прибило к берегу в том месте, где крыша Оперного театра опускается к воде. Туристы, дети, все такое. Был большой шум.
– Застрелен?
– Утонул.
– А откуда вы знаете, что это было убийство?
– Никаких внешних повреждений. Сначала вообще казалось, что он случайно свалился в море, он ведь ошивался вокруг Оперы. Но потом Бьёрн Хольм проверил воду из его легких. Это совершенно точно была пресная вода. А в Осло-фьорде, как известно, вода соленая. Так что, скорее всего, кто-то скинул его в море, чтобы казалось, что там он и утонул.
– Так, – сказал Харри. – Раз он агент, он должен был бывать здесь, у реки. А в реке вода пресная, и она впадает в море около Оперы.
Беата улыбнулась.
– Здорово, что ты вернулся Харри. Бьёрн подумал об этом и сравнил бактерии и флору, содержание микроорганизмов и все прочее. Вода из легких слишком чистая для воды из Акерсельвы. Она прошла через фильтры для питьевой воды. Могу предположить, что он утонул в ванной. Или в пруду у очистных сооружений. Или…
Харри швырнул окурок на тропинку перед собой:
– В пластиковом мешке.
– Вот-вот.
– Человек из Дубая. Что вам о нем известно?
– Только то, что я рассказала тебе, Харри.
– Ты мне ничего не рассказывала.
– Именно.
Они остановились у моста Анкербруа. Харри посмотрел на часы.
– Опаздываешь куда-то? – спросила Беата.
– Нет, – ответил Харри. – Я сделал это, чтобы ты могла сказать, что ты куда-то опаздываешь, не испытывая вины передо мной.
Беата улыбнулась. «На самом деле она симпатичная, когда улыбается, – подумал Харри. – Странно, что у нее сейчас никого нет. А может, и есть». Она была одним из восьми контактов в его записной книжке, а он даже этого не знал о ней.
«Б» значит «Беата».
Х значит Халворсен, бывший коллега Харри и отец ребенка Беаты. Убит при исполнении. Но еще не стерт из записной книжки.
– Ты связывался с Ракелью? – спросила Беата.
Р. Харри стало интересно, не всплыло ли ее имя как ассоциация со словом «вина». Он отрицательно покачал головой. Беата ждала. Но ему нечего было добавить.
Они начали говорить одновременно:
– Наверное, тебе…
– На самом деле мне…
Она улыбнулась:
– …надо бежать.
– Конечно.
Харри посмотрел ей вслед.
Потом он уселся на скамейку и уставился на реку, на уток, неторопливо плавающих среди водоворотов.
Двое в куртках на молниях вернулись. Подошли к нему.
– Ты из «пять-ноль»?
На американском сленге так называют полицию, используя название популярного телесериала. Они почуяли Беату, а не его.
Харри покачал головой.
– Ищешь…
– Покоя, – ответил Харри. – Мира и покоя.
Он вынул из внутреннего кармана пиджака солнцезащитные очки «Прада». Они достались ему в подарок от владельца одного магазина на улице Кантон-роуд, который постоянно задерживал платежи, но считал, что с ним поступают по справедливости. Женская модель, но Харри было плевать, ему нравились эти очки.
– А кстати, – крикнул он им вслед, – у вас есть «скрипка»?
Один только фыркнул в ответ.
– В центре, – сказал второй, указывая назад.
– Где в центре?
– Спроси Ван Перси или Фабрегаса![16]
Их смех унесся в сторону джаз-клуба «Бло».
Харри откинулся назад, продолжая следить за удивительно эффективными движениями уток, благодаря которым они скользили по воде, как конькобежцы по черному льду.
Олег молчал. Обычно молчат виновные. Это их единственная привилегия и единственная разумная стратегия. Что дальше? Расследовать то, что уже раскрыто, отвечать на вопросы, на которые уже найдены адекватные ответы? Чего он достигнет? Обуздает правду, отрицая ее? Будучи следователем по раскрытию убийств, он не раз слышал, как родственники исполняют патетический припев: «Мой сын? Никогда в жизни!» Он знал, почему ему хочется заняться расследованием. Потому что единственное, что он умеет, – это расследовать. Единственное, чем он способен помочь. Он подобен домохозяйке, которая усердно готовит еду на поминки собственного сына, подобен музыканту, который берет с собой инструмент на похороны друга. Человеку необходимо что-то делать, чтобы рассеяться или утешиться.
Одна из уток поплыла прямо к нему, наверное в надежде получить хлеб. Не потому, что она в это верила, но потому, что это было возможно. Рассчитанный расход энергии против реальности награды. Надежда. Черный лед.
Харри резко выпрямился и достал из кармана ключи. Он только что вспомнил, зачем в тот раз купил навесной замок с ключом. Не себе. А конькобежцу. Олегу.
Глава 7
Полицейский Трульс Бернтсен немного поспорил с инспектором полицейского отдела аэропорта Осло. Бернтсен сказал: да, он знает, что аэропорт находится в округе Румерике и что он не имеет никакого отношения к задержанию. Но, будучи тайным агентом спецгруппы полиции, он какое-то время приглядывал за задержанным, а совсем недавно от своих источников узнал, что Турда Шульца взяли с наркотиками. Трульс продемонстрировал удостоверение, в котором было написано, что он является сотрудником полиции третьего уровня допуска, членом группы специальных операций отдела по борьбе с организованной преступностью Полицейского управления Осло. Инспектор пожал плечами и, не произнеся больше ни слова, отвел его в одну из трех камер предварительного заключения.
После того как дверь камеры захлопнулась за Трульсом, он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что коридор и две другие камеры пусты. Потом он уселся на крышку унитаза и посмотрел на мужчину, который сидел на нарах, сжимая голову руками.
– Турд Шульц?
Человек поднял голову. На нем не было пиджака, и, если бы не знаки отличия на рубашке, Бернтсен никогда бы не принял его за командира экипажа. Командир экипажа не должен так выглядеть: напуганным до смерти, бледным, с черными, расширенными от ужаса зрачками. Впрочем, большинство попавшихся впервые выглядели именно так. Бернтсену пришлось потратить немало времени, прежде чем он установил, что Турд Шульц находится в аэропорту Осло. Дальше было легко. В полицейском регистре на Турда Шульца ничего не имелось, он никогда не вступал в контакт с полицией и – в соответствии с их собственными неофициальными разведданными – не был человеком, имеющим известные полиции связи в наркосреде.
– Кто вы?
– Я здесь по поручению тех, на кого ты работаешь, Шульц, и я сейчас говорю не об авиакомпании. А об остальном не думай. Договорились?
Шульц показал на удостоверение, висящее на шее у Бернтсена.
– Вы полицейский. Вы пытаетесь меня обмануть.
– Для тебя так было бы лучше, Шульц. Тогда можно было бы пожаловаться на нарушение процедуры и твой адвокат смог бы тебя освободить. Но мы разберемся без адвоката. Хорошо?
Летчик продолжал смотреть на него расширенными зрачками, поглощавшими весь свет и каждый проблеск надежды. Трульс Бернтсен вздохнул. Он мог только надеяться, что его слова дойдут до собеседника.
– Знаешь, кто такой сжигатель? – спросил Бернтсен и продолжил, не дожидаясь ответа: – Это человек, разваливающий полицейские дела. Он заботится о том, чтобы испортить или уничтожить доказательства, чтобы во время расследования совершались ошибки, благодаря которым дело невозможно довести до суда, или чтобы следствие совершало банальные просчеты, позволяющие задержанному выйти на свободу. Ты меня понимаешь?
Шульц дважды моргнул. И медленно кивнул.