– А если бы вас там и положили? Ведь бывает же, что наемников ликвидируют как нежелательных свидетелей.
– Конечно бывает, а вот насколько часто… Про то мне неизвестно. Ведь если уничтожают, то всех, об этом рассказать уже некому.
– Какие-нибудь премиальные у вас существовали?
– Нет, конечно. Задача должна быть выполнена именно так, как она поставлена. Инициатива в этом деле не поощряется. Один мой приятель попал как кур в ощип. Была поставлена задача: уничтожить два кому-то мешающих селения. Срок – месяц. Команда постаралась, и управились за две недели. Так им половину оговоренной суммы и выплатили. Если вооруженный конфликт должен продолжаться месяц – значит, месяц, и ни днем меньше, ни днем больше. Да и за лишние головы тоже никто платить не намерен.
– А бывало, что вы встречались на поле боя с наемниками, знакомыми по прежним совместным операциям?
– Бывало. Иногда попадаются даже выпускники одного и того же училища.
– И какие чувства ты испытывал, увидев в команде противника старых знакомых?
– Да никакие. Некогда. Увидел – сразу стреляешь. У «диких гусей» – наемников – философия на этот счет проста: или ты его, или он тебя. Прав тот, кто выжил. Нет ни хороших, ни плохих парней, а есть люди, выполняющие свою работу. Просто в этот раз они оказались по другую сторону баррикады. Бывало так, что сегодня ты воюешь против него, а через полгода с ним же водку пьешь. И никаких эмоций – работа такая, ничего личного. Да и столкнувшись с такими же профессионалами, стараешься отойти. Пока отстреливаешься, рвешь когти, смотришь – а их тоже уже нет. Хотя в Африке наиболее частая работа – инструкторская. Дают тебе сорок отловленных в джунглях негров, и ты за неделю пытаешься научить их пользоваться оружием. Одним словом – пушечное мясо. Уже на второй день они отпиливают у винтовок приклады – говорят, в джунглях так сподручней. А что попасть потом в цель из такого оружия сложно – до них это как-то не очень доходит.
– А как можно найти «покупателя»?
– Что, и тебе приспичило?
– Нет. Просто интересуюсь.
– Как рассказывали новобранцы, сейчас с этим сложнее стало. Один из вариантов – попытаться выйти на вербовщика в военкоматах, хотя и это не очень просто. Можно попробовать попасть во французский Иностранный легион – взять туристическую путевку в славный французский город Лион и там предложить свои услуги. Можно попытаться самостоятельно добраться к месту боевых действий.
– То, что человек сам предлагает свои услуги, как-то сказывается на оплате?
– Нет. Здесь проблема в другом. Белому человеку сложно оказаться в той же Африке. Белых наемников там ненавидят, и смерть прийти может от кого угодно – от старика с луком и отравленными стрелами, от десятилетнего ребенка с калашом. А если такой фраер все же добрался и его взяли – платят как всем. Но шансов попасть именно к нужным людям практически никаких. К тому же там не очень любят брать тех, кто сам слишком уж рвется воевать, – романтически настроенные юноши, садисты и дебилы никому не нужны. Война – это очень серьезная, грязная работа. Ты сам это знаешь. В ней мало места романтике и удовлетворению каких-то прихотей.
– Короче говоря, жизнь тебя покатала…
– Еще как.
– Вернешься?..
– Да ни в жисть! Манал я этих ниггеров и их «благословенную» Африку. Что самое паршивое было, так это местный гнус. От него нет спасу. Никакие спреи не помогают. Особенно когда сидишь в засаде, где даже шевельнуться лишний раз нельзя. Эти мелкие твари вплоть до мошонки добираются. Вот это муки, я тебе доложу.
– Работу уже присмотрел?
– Рано. Я при деньгах, так что спешить мне некуда. Пооботрусь немного на гражданке, глядишь, найду что-нибудь приличное.
– И то верно.
– А знаешь, вышел у меня в Африке один интересный случай… Ты веришь в мистику?
Вопрос застал меня врасплох. Мало того, он снова воскресил в памяти и убиенную птичку Африкана, и тучи воронья над Круглой горой, и самосвал, который едва не сделал из меня одесский форшмак. Я невольно вздрогнул и, кажется, побледнел. Пеха заметил мое состояние и встревожился:
– Ты чего?
– А… – Я вяло отмахнулся. – День выдался суматошный. Моя тачка едва не попала в аварию.
– Это бывает. Машин стало на улице – как грязи. Я пока добрался сюда на такси, больше часа в пробке кантовался. То ли дело африканская саванна – простор! Едешь куда хочешь, и никакая сволочь тебя не остановит, чтобы влепить штраф за превышение скорости. – Тут Пеха снова хохотнул. – Ну разве что из-за кустов, автоматной очередью…
– Так что там у тебя в Африке стряслось? – спросил я, чтобы быстрее сменить неприятную для меня тему.
– Однажды нам пришлось освобождать одну деревню от таких же «гусей», как мы. Меня послали разведать обстановку, и я нечаянно наткнулся на место, где производилась экзекуция жителей деревни. Отвратительное зрелище! Я, конечно, привык к крови, но то, что мне довелось увидеть, буквально перевернуло мою душу. За деревней находилась небольшая рощица, и мои, так сказать, «коллеги» из вражеского лагеря развлекались, отрубая неграм голову старинным (видимо, фамильным) ятаганом. По разговорам я понял, что это янки, а поэтому долго не размышлял. Они как раз хотели сделать секир-башка белобородому древнему старику с удивительно светлой для негров кожей. Я дал очередь и завалил троих, а один оказался ну очень шустрым и спрятался за корневищем. Уж не знаю, что меня толкнуло на этот подвиг, но я не стал устраивать с ним перестрелку (некогда было менять пустой рожок), а рванул вперед, как на буфет, и мы схватились с янкесом врукопашную.
Пеха налил себе колы и жадно выпил бокал до дна. А затем продолжил свой рассказ:
– Должен сказать тебе, Алекс, американцы неплохо учат своих псов войны. Здоровый попался бык. Сержант, судя по нашивкам. А еще садист и сволочь – у него на груди висело ожерелье из ушей убитых негров. Наверное, для понтов. Чтобы показать, какой он крутой. Сцепились мы с ним, как два волка во время гона. Может, американец и отступил бы, но тут я выругался по-русски, и этот «гусь» понял, кто перед ним. Похоже, он понимал нашу речь. Видимо, был спецом по России. Короче говоря, понеслась потеха. В какой-то момент я проморгал один его коварный приемчик, и американец едва не засадил мне в бочину свой «танто» с двухсторонней заточкой. Я упал, он навалился на меня, и моя бедная душа вот-вот должна была затрепетать невидимыми крылышками и вознестись на небо – янкес был как каменная глыба, и я понимал, что мне уже из-под него не вырваться. И тут случилось неожиданное. Он вдруг ни с того ни с сего ослабил нажим, и я сумел перехватить руку с ножом, а затем, сбросив с себя тушу янки, я вогнал ему в горло его же «танто». Уф!
От воспоминаний Пеха так разволновался, что даже вспотел. Промокнув бумажной салфеткой пот со лба, он наконец поставил в своем повествовании эффектную точку:
– Когда я поднялся на ноги, то увидел, что рядом стоит спасенный мною седобородый старец и что-то бормочет, потряхивая амулетами. Он был в трансе – ничего не видел и не слышал. Подождав, пока старый перец придет в себя, я знаками показал ему, что мы (в это время бой в деревне уже заканчивался) друзья его народа. Он хмуро кивнул, снял с себя какую-то хрень (как мне тогда показалось) и вручил мне ее со словами: «Носи, и тебя не возьмет ни пуля, ни нож». А говорил он, между прочим, по-русски! Правда, с сильным акцентом. Если честно, я обалдел. И пока приходил в себя, старика словно нечистый прибрал. Вот он был, стоял передо мной – и вот его нет. Хоть в разведку деда бери. И только после этого до меня дошло, что это старик наколдовал мне победу над янки. Правда, по истечении некоторого времени я начал сомневаться в этом умозаключении, но амулет все-таки нацепил на шею. И что ты думаешь – старик оказался прав! Раньше мне немало доставалось, ты это знаешь, но за все эти годы – ни одной царапины. А мне приходилось несколько раз попадать в серьезные переделки.
– Ты и сейчас его носишь?
– А как же. Вот, смотри… – Пеха расстегнул рубаху.
Там, рядом с православным крестиком, висели на кожаном гайтане пестрые перышки какой-то птицы и конический камешек, круглый в сечении, похожий на пулю от патрона трехлинейки. И он светился, словно полудрагоценный камень опал.
Я сразу догадался, что это, – видел в геологическом музее. Это был опализированный ископаемый белемнит. Были когда-то в глубокой древности такие моллюски, внешне похожие на кальмаров. Лучше всего в ископаемом состоянии сохраняется ростр белемнита – прочное коническое образование на заднем конце тела. В народе их называют «громовая стрела», «стрелы Перуна» и еще как-то. Белемниты можно найти на любом континенте. Но опализированные встречаются только в Австралии. Каким образом этот амулет попал в Африку?
– После этого случая я уверовал, что есть нечто такое… – Пеха прищелкнул пальцами. – В общем, словами не передать.
– Смотри не допрыгайся до пациента психоневрологической клиники. Тебе просто повезло. Лучше думай так.
– Не-ет, дружище, я с тобой не согласен. А чтобы и ты уверовал, дарю тебе одно перышко, самое красивое. Ты мне как брат, поэтому мне для тебя ничего не жалко. Пусть мы сейчас и на гражданке, но вокруг полно опасностей. Только дай слово, что не выбросишь!
– Гад буду! – Я уже здорово опьянел и почувствовал, что меня понесло. – Спасибо, Пеха.
Мой армейский дружок протянул мне перышко, и я спрятал его в бумажник.
– Только купи медальон, спрячь в него перо и повесь на шею, – посоветовал Пеха. – Так надежней, гарантированно не потеряешь.
– Бу сделано. Выпьем?
– Спрашиваешь…
Нагрузились мы изрядно. Конечно же Пеху домой я не отпустил, пригласил в гости, потому как мы просидели до позднего вечера. Зная его шебутной характер, я боялся, что моего армейского друга может потянуть на приключения. Что всегда чревато. Тем более в ночное время.
Мы шли по сонным улицам города и орали во все горло песню «солдат удачи»:
Что ж, день, конечно, выдался не ахти, но вечер явно удался.
Глава 3
Кровавое преступление
Конечно же мы почивали так крепко, что хоть из пушки стреляй. Вообще-то я сплю чутко – армейская привычка, – но присутствие рядом верного, надежного друга на какое-то время приглушило инстинкт самосохранения, который за годы службы в горячей точке развился до гипертрофированных размеров.
Проснулся я от шума возле дома. Он был гораздо сильнее, чем обычно, и это меня подвигло на «марш-бросок» к окну – я плелся, как старый мерин, испытывая отвращение к самому себе. Это же надо было так нажраться! Зачем нужно было брать у Чабера еще одну бутылку виски с собой?! Естественно, мы и ее укатали, уже на моей кухне, притом почти не закусывая. Вот идиоты…
Возле дома творилось нечто невообразимое. Под нашим подъездом стояла «скорая», теснилось несколько милицейских машин и волновалась толпа жильцов. Похоже, кого-то завалили… – подумал я меланхолически – эка невидаль! – и поспешил на кухню, чтобы потушить пожар внутри кружкой капустного рассола. Это мамка расстаралась, сделала мне большую кастрюлю капусты быстрой засолки. В армии, где вся еда была в основном пресной, я так соскучился по разносолам, что у меня текли слюнки от одного их вида.
Стреляли в нашем городе часто. К огнестрельному оружию добавилось еще и травматическое, разрешенное «мудрыми» законодателями, и толпа молодых придурков как минимум раз в месяц устраивала настоящие баталии: то район на район шли, то затевали разборки с гастарбайтерами, в основном узбеками и таджиками. Однажды я и сам едва не попал под раздачу, да выручила армейская сноровка – мигом сиганул через забор и был таков. Мне, ко всем моим радостям, только и не хватало покалечить в драке какого-нибудь юнца – греха потом не оберешься. Береженого Бог бережет.
Едва я «полечился», как в дверь требовательно позвонили. Я даже не стал смотреть в глазок, так как был уверен, что это менты. Есть у них какой-то неуловимый почерк, связанный с вторжением в жилище, – смесь превосходства, нахальства и державности. Короче говоря, что ни мент, то пуп земли. Даже электрический звонок это понимает и звонит с подобострастной громкостью и настырностью.
Я открыл дверь и увидел сначала местного участкового, лейтенанта Васечкина (он был в форме), а затем угрюмого мента в штатском, который стоял за его спиной. Неужто прикрылся Васечкиным, как щитом? – мелькнула у меня мыслишка. А что, вполне возможно. Выстрел через дверь очень паршивая штука. Даже спецы во время зачисток иногда ловятся на такие заманухи. Васечкин знал, что я не опасен и не стану баловаться огнестрельным оружием, но менту в штатском это не было известно, и он поостерегся.
– Гражданин Богданов? – спросил мент.
– Он это, он, – поторопился подтвердить участковый.
– Меня больше устраивает обращение «товарищ», – ответил я сухо. – Или, на худой конец, ситуайен, сиречь гражданин по-французски.
Я чувствовал себя нелепо: небритый, немытый, в мятых семейных трусах и стоптанных тапочках. «Надо было подержать ментов за дверью и привести себя в порядок», – подумал я с сожалением и коротко вздохнул – уже ничего не исправишь. Пусть принимают меня таким, как есть.
– Нам нужно поговорить, – сказал мент, проигнорировав мой нахальный выпад. – Можно зайти в квартиру?
– Какие проблемы… Проходите в гостиную. А я, с вашего позволения, оденусь.
Пригласить их на свою просторную светлую кухню, где обычно обретались все мои гости, я не мог, потому как там был настоящий свинюшник. Особенно на столе, который я так и не убрал. Не до того было…
Быстро почистив зубы и плеснув в лицо холодной водой, я натянул спортивный костюм и предстал перед ментами как огурчик. Правда, не свежий, а соленый.
– Где вы были с восьми вечера и до двенадцати ночи? – сухо спросил мент.
– Извините, но мне хотелось бы услышать вашу фамилию. А если не жалко, то еще и имя-отчество. Не могу же я обращаться к вам «гражданин начальник» или «господин хороший».
– Завенягин Валерий Петрович, убойный отдел, – невозмутимо представился мент; при этом на его неподвижном лице не дрогнул ни единый мускул. – Майор.
– Богданов Алексей Михайлович, – ответил я церемонно. – Безработный.
– Вы не ответили на мой вопрос.
– С восьми вечера до двенадцати… Тут и думать нечего – в баре… – Я назвал, в каком именно, сообщил и адрес.
– Кто-нибудь может это подтвердить?
– А в чем, собственно говоря, дело? Никак хотите проверить мое алиби?
– Да, – не стал хитрить майор. – Проверка касается не только вас, но и всех жильцов подъезда.
– Так что все-таки случилось?!
Тут я почувствовал, что где-то у меня внутри словно натянулась толстая струна и даже зазвучала – предостерегающе. Мент из убойного отдела… Выходит, наш подъезд попал в милицейские сводки? Но кого завалили? У нас тут живут в основном старики. Правда, многие из них когда-то занимали видные посты в областном масштабе (как и мой дед), но теперь они стали песком времени, которое неумолимо и безжалостно разжевало своими стальными челюстями эти когда-то крупные каменные глыбы. (По крайней мере, они казались такими самим себе.)
– Убит ваш сосед сверху, Брюсов, – ответил майор.
– Африкана… убили?! – Я вытаращил глаза, но не на майора, а на участкового Васечкина.
Тот закивал.
– Точно так, – сказал Васечкин скорбно. – Убили деда и ограбили.
– Мать твою… – Я как стоял, так и сел. – Что творят, гады!
Моя реплика была гласом вопиющего в пустыне. Майор смотрел на меня холодными, ничего не выражающими глазами – явно ждал, когда я наконец сумею подтвердить свое алиби.
– Спросите у бармена. И еще у нескольких человек… – Я назвал имена завсегдатаев заведения, которые сидели рядом с моим столиком.
– Спросим, – сказал Завенягин. – В котором часу вы легли спать?
– Поздно, – ответил я, но тут же спохватился: – Пардон – рано.