Ему потребовалось все его самообладание, чтобы не позволить себе повалить ее на пол, поднять юбки, обхватить ладонями бедра и припасть губами к самым интимным прелестям. Потаенным местечкам. Вкушать, смаковать, упиваться – пока его Селия не будет с ним снова. Эта девочка, которая когда-то заново научила его улыбаться.
Одно лишь воспоминание о вкусе ее кожи – теплом, медовом, о том, как она запускала пальцы в его волосы и тянула его на себя, возбудило его не на шутку.
Но убийственно холодный взгляд ее глаз не обещал для него ничего хорошего, похоже, что ему остаются только воспоминания.
Джон резко поднялся с кресла, пересек маленькую комнату и подошел к окну, подняв раму, позволил ворваться внутрь морозному воздуху, хотя только что снял камзол и остался в одной тонкой льняной рубашке. Холод привел его в чувство и напомнил о долге, о предстоящем задании. Он ни разу не провалил ни одно поручение королевы. И сейчас неудачи быть не должно, как бы ни отвлекала его Селия.
Окно выходило на реку, замерзшую серебряную ленту, серую и заледеневшую, как глаза Селии. Такого холодного Рождества никто не помнил, река промерзла до самого дна, и на льду устроили зимнюю ярмарку. На Богоявление немного потеплело, но река все еще была скована льдом, а люди, отважившиеся выйти на улицу, кутались в плащи и шарфы.
А ему в такой холод предстоит совершить путешествие в Шотландию и еще взять с собой Селию. Вот они жмутся друг к другу в возке, чтобы согреться, ночуют в уединенных гостиницах, плечом к плечу выполняют тайное поручение королевы Елизаветы. Может быть, там она доверится ему, он сможет разрушить по камешку все ее укрепления, и его Селия снова станет прежней?
Нет! Джон с силой ударил ладонью по краю подоконника, отколов щепку от хрупкой от холода древесины. Цель поездки – нейтрализовать постоянную угрозу, исходящую от королевы Марии и ее возможных брачных альянсов, а вовсе не удачно подвернувшаяся возможность для него забыться в объятиях Селии. Он размечтался о несбыточном.
Если у них с Селией и был какой-то шанс, он давно уже потерян.
В дверь постучали.
– Войдите! – крикнул Джон громче, чем хотел. Нервы его были на пределе, и следовало срочно обуздать их. Но все же он не успел полностью взять себя в руки, когда в комнату вошел его приятель, лорд Маркус Стэнвил. Бросив взгляд на лицо Джона, он приподнял темно-золотистую бровь.
– Может, я лучше зайду позже? – спросил он. – Не хочу, чтобы ты расквасил мне нос.
Джон невольно усмехнулся и покачал головой. Он вернулся в кресло и потер затылок:
– Придворные дамы не простят мне, если я испорчу твою красоту.
Маркус усмехнулся в ответ и картинным движением головы откинул назад длинную рыже-каштановую гриву волос, также высоко ценимую дамами. В детстве они оба осиротели, жили у общих родственников, росли вместе. Не дружи они с тех самых пор, Джон, скорее всего, презирал бы Маркуса за фатовство.
Но он знал, что за красивой внешностью скрывается острый ум и быстрая реакция опытного фехтовальщика. Им не раз приходилось спасать друг другу жизнь.
– Да, моя наружность их вполне устраивает, – подтвердил Маркус, небрежно погружаясь в кресло напротив. – Но одна-две расчетливо полученные раны могли бы вызвать сострадание в сердце некоей дамы…
– То есть леди Фелиции?
– Да! Это такая бесчувственная особа.
– Ты просто не привык добиваться женщин, – засмеялся Джон. – Они, как правило, сами падают к твоим ногам от одной твоей улыбки.
Маркус фыркнул:
– И это говорит человек, в спальню которого рвутся попасть все дамы Лондона.
Джон вспомнил серые глаза Селии, которые, глядя на него, сделались холодными, как зимнее небо, и помрачнел.
– А вот и не все, – пробормотал он.
– Что? Не говори только, что женщина отказала сэру Джону Брэндону! Это как если бы над Тауэром увидели летящих свиней. Неужто настали тяжелые времена?
Джон швырнул в улыбающуюся физиономию приятеля тяжелый том. Маркус перехватил фолиант и метнул назад.
– Я и не надеялся дожить до этого дня, – продолжал Маркус. – Неудивительно, что ты такой пришибленный.
– Веселись, пока ты в состоянии, – ответил Джон. – Очень скоро мы двинемся в этот проклятый заледенелый Эдинбург.
Маркус сразу стал серьезным:
– Да уж, не могу сказать, что в восторге от задания – состоять нянькой при неотесанном напыщенном пьянчуге. Его и сам дьявол не спасет от бед.
– Думаю, что от этой нашей поездки ожидают многого, – сказал Джон.
Маркус подался вперед, уперев ладони в колени:
– Ты говорил с Берли?
– Нет пока, но завтра нас наверняка вызовут.
– Это будет то же, что поездка в Париж? Джон вспомнил Париж и то, с чем там пришлось столкнуться. Измена, опасность… сожаления по поводу того, что произошло с Селией.
– Шотландская королева для Елизаветы все равно что шип в заднице.
– И нам придется его вырвать?
– Боюсь, что да. Так или иначе. – А ему предстоит справиться с собственным шипом – у которого на самом деле такая белая мягкая кожа. – Королева посылает в Эдинбург еще кое-кого.
Маркус застонал:
– Это помимо Дарнли и его дружков?
– Да. Мистрис Селию Саттон. – Стоило ему лишь произнести ее имя, как внутри у него все сжалось. Воспоминания о нежных чувствах, которые он к ней некогда питал, не отпускали.
– Селия Саттон? – широко раскрыл глаза Маркус. – От ее ледяного взгляда у меня яйца замерзают.
Джон хрипло хохотнул, вспомнив свое недавнее состояние. Мгновенное возбуждение от одного ее взгляда, прикосновения, запаха ее кожи.
– Ей предстоит стать личным агентом королевы – а официально знаком расположения Елизаветы к ее кузине.
– Могла бы с тем же успехом и колечко отравленное подарить, – съехидничал Маркус. – Хотя в этой мистрис Саттон есть что-то такое… – Он не окончил фразы, и его глаза вопросительно устремились на Джона.
Тот вскинул руку:
– Лучше помолчи.
Они знали друг друга с таких давних пор, что Маркус хорошо понял предостерегающий взгляд Джона. Пожав плечами, он поднялся с кресла.
– Твои чувства касаются только тебя, – произнес он, – какими бы странными они ни казались. Так же как мои – только меня. А теперь мне пора идти одеваться на бал. У меня совсем мало времени осталось, чтобы завоевать благосклонность леди Фелиции, прежде чем мы отправимся в этот ад.
Маркус вышел, снова оставив Джона наедине с его мыслями. Он посмотрел в окно, за которым быстро опускалась морозная зимняя ночь. Вдоль набережной мерцали факелы – единственный источник света в накрытом тьмой городе.
Он уже чувствовал себя в аду. Он пребывал в нем уже три года, с тех пор как предал Селию, и потому потерял ее навсегда. Единственную женщину из всех, с кем сводила его бурная жизнь, с которой он отважился представить себе совместное будущее.
Глава 3
Селия наблюдала в маленькое зеркало, как служанка расчесывает и заплетает ее волосы, затем скручивает в тугой узел. Она снова радовалась, что королева предоставила ей комнату на отшибе, вдалеке от любопытных глаз и праздных языков. Сейчас любой, всмотревшись в нее пристальнее, заметил бы смятение в ее глазах, ее дрожащие руки.
Она сжала их на коленях, спрятав поглубже в меховую отделку платья. Сейчас ей предстоит отправиться на бал и там улыбаться и разговаривать как ни в чем не бывало. Предстоит присматриваться и прислушиваться, разузнать все, что можно, о скрытых причинах этой внезапной поездки в Эдинбург. Быть настороже, контролировать каждый шаг, как всегда.
Она закрыла глаза, внезапно почувствовав сильную усталость. Последние три года ей приходится быть настороже каждый день, каждую минуту. Неужели теперь вся оставшаяся жизнь будет такой? Она боялась, что так. Томас Саттон умер, но туго натянутые нервы и настороженность остались с ней.
Она бессознательным движением потерла плечо. Оно давно зажило, но Селия была уверена, что временами ощущает боль. Она много сил положила, чтобы научиться владеть собой, и теперь не могла снова уступить завоеванное. Только не из-за него!
Перед ее закрытыми глазами появилось лицо Джона Брэндона, выступившее из таинственного полумрака, синие глаза заглядывали ей в самую душу и словно видели сквозь ее доспехи то, что было так тщательно за ними спрятано. Прикосновение его рук всколыхнуло в ней столько воспоминаний о, казалось, забытых ощущениях, которые она считала давным-давно умершими и погребенными, которые никогда уже не рассчитывала испытать, поскольку ее брак убил их.
Один взгляд Джона напугал ее сильнее, чем все побои Томаса. Потому что Томас на самом деле никогда не знал ее и не обладал ею. Она всегда таила от него свое настоящее «я», как ни пытался он выбить его из нее. Но Джон владел ею до кончиков ногтей, обладал всем, что она могла предложить, но теперь все это было утрачено – по его вине.
– Вы здоровы, мистрис Саттон? – услышала она голос служанки, вернувший ее в настоящее.
Селия открыла глаза и вежливо улыбнулась девушке:
– Немного голова разболелась. Ничего, сейчас все пройдет.
– Может, не затягивать туго так волосы? Сейчас модно выпускать локоны, здесь и здесь.
Селия изучающе взглянула на свое отражение в зеркале. Волосы уже были причесаны как всегда – тяжелые черные волнистые пряди туго заплетены в косы и заколоты узлом на затылке. По случаю бала его покрывала сетка из черного бисера, единственное допускаемое ею украшение волос. И это тоже было частью ее брони.
– Нет, оставь так, – возразила Селия, вдевая в уши гагатовые серьги. – А сейчас одеваться. – Она скинула халат и позволила служанке надеть на себя платье – лиф и верхняя юбка из черного бархата, корсаж с длинным мысом спереди отделан блестящей фиолетовой парчой и расшит гагатовыми бусинами, нижняя юбка тоже парчовая. Рукава черные, перевязанные фиолетовыми ленточками. Туфли и даже подвязки на белых шелковых чулках черные. Томас вот уже много месяцев как мертв. Можно отказаться от траура и снова носить яркие цвета – синие, зеленые, как она любила раньше. Но ей необходимо было напоминать себе о том, что с ней случилось и чего она поклялась больше никогда не допустить. Ее устраивал траурный сумрак. Она протянула служанке руки, позволяя зашнуровать рукава и выпустить наружу складки белой нижней рубашки между лентами. Задумчиво глядя в камин, Селия позволила мыслям вернуть ее в тот день, когда она встретила Джона…
Она была всего-навсего глупенькой девчонкой, никогда не бывавшей при дворе, не покидавшей привычный круг родни и ближайших соседей. Джона Брэндона выслали в имение его дяди из-за какого-то придворного скандала. Ему предписывалось оставаться в деревне, пока он не усвоит урок и не раскается.
Таинственный намек на некую двусмысленную шалость заставил ее кузин строить самые немыслимые предположения еще до того, как они увидели его. Селия тоже не отставала от них. Она, как все девушки, любила зимними вечерами слушать у камина разные романтические истории, и красивый лондонский повеса представлялся ей идеальным героем таких историй. И когда она наконец впервые увидела его в доме его дяди, на другом конце зала во время пира…
Это было как если бы весь мир перевернулся вверх ногами и все изменилось самым непонятным образом. Его глаза, улыбка, походка, которой он прошел сквозь толпу гостей и, приблизившись к ней, поцеловал ей руку, – все околдовало ее.
Вспоминая это, Селия затрясла головой: «Глупая, глупая гусыня!»
Но значит, она по-прежнему глупа? Разве не она едва не растаяла снова от его прикосновений не далее как сегодня?
Но при следующей их встрече она сохранит самообладание. Это жизненно необходимо.
Когда служанка кончила приводить в порядок платье, Селия прицепила к поясу веер из черных перьев и коробочку с ароматическим шариком. Это за неимением меча.
Но когда служанка отвернулась, Селия подобрала юбки и, нагнувшись, сунула за подвязку маленький кинжал. Она не могла выходить в свет совсем безоружной.
Она шла по бесконечным лестницам и извилистым коридорам дворца, все больше людей попадалось ей навстречу, наконец она оказалась в большом зале. После ночных рождественских гуляний можно было ожидать, что придворные устанут от блистательных появлений королевы. Но в воздухе снова повис восторженный гул, и вошедшую в зал Елизавету окружил оживленный говор и смех.
Зазвучала энергичная мелодия гальярда, зашаркали в такт ноги танцующих пар. Вокруг зашуршал атлас, заискрились драгоценные камни, запахло дорогими духами, разогретой кожей, вином. Голова у нее вдруг закружилась, но людской поток уже подхватил ее, и выбраться стало невозможно. Ее неумолимо увлекало в зал.
Селия протиснулась к нише у занавешенной гобеленом стены, в сторону от толкотни и бурного веселья. В толпе ей становилось трудно дышать.
Она приняла у слуги в королевской ливрее кубок и пригубила красное французское тонкого букета вино, потихоньку оглядывая собравшихся. Только бы здесь не было Джона, только бы он не увидел ее. Она с таким трудом обрела душевное равновесие после их последней встречи. После того, как он был так близко от нее в той темной комнате…
Она сделала еще несколько глотков. Обычно она пила только пиво, и то немного, всегда помня, в какое чудовище превращало вино ее покойного мужа. Как оно погубило отца, после несчастья, случившегося с ее братом. Но сегодня любое подкрепляющее средство не будет лишним.
Вино немного согрело ей кровь, и Селия принялась наблюдать за обществом.
Королева открыла бал в паре с красавчиком Робертом Дадли, теперь графом Лестером. По общему мнению, этот титул должен был сделать его достойным статуса супруга шотландской королевы. Пышные рыжие волосы королевы сияли ярче, чем ее платье из золотой парчи, она смеялась и двигалась в танце грациознее и легче остальных дам. Пугающие события последних недель и грядущие новые тревоги забылись среди музыки и веселья.
Селия отыскала взглядом графиню Леннокс, дородную даму в черном, стоявшую у противоположной стены и глядящую на празднество с плотно сжатыми губами. Коротко кивнув Селии, она повернулась к своему сыну, который с мрачным видом переминался с ноги на ногу. Кажется, он уже был сильно пьян. Селия знала, что он недолго задержится подле матушки – и часа не мог прожить без своих беспутных утех.
Селия признавала, что он хорош собой. Высокий, стройный, с золотистыми волосами и тонкими чертами Тюдоров. Но, как и у матери, у его губ залегла жесткая складка, которую Селия сразу отметила. Он не внушал доверия, и Селия не понимала, что за игру Елизавета вела с ним и Марией. И уж совсем она не знала, почему ее вовлекают в это зыбкое политическое болото. Но нищим не подобает быть разборчивыми.
– Добрый вечер, кузина.
Над ее ухом прозвучал глубокий спокойный голос с легким скандинавским акцентом. Селия повернулась и оказалась лицом к лицу с человеком, которого она некогда винила в том, что стала нищей, – со своим двоюродным братом Антоном Густавсоном. Они прежде никогда не встречались, его мать, сестра отца, вышла замуж за шведского аристократа и исчезла где-то на холодном Севере еще до рождения Селии. Но вдруг он появился при дворе в числе посланцев шведского короля с брачными предложениями для королевы. А заодно предъявил права на поместье, которое надеялась получить Селия. Оно было единственным, что осталось от утраченного состояния ее семьи.